|
Случайная иллюстрация
из Трилогии
|
Среди экономистов существуют две полярные точки зрения на то, как влияет режим внешней торговли на развитие промышленности страны. Сторонники либеральной экономической школы, господствующей ныне на Западе, утверждают, что режим свободной торговли способствует развитию промышленности, а сторонники протекционизма утверждают обратное.
Необходимо, однако, сделать оговорку. В действительности, взгляды Адама Смита, основателя либеральной школы, по данному вопросу были не совсем такими, какими их сегодня пытаются представить. На самом деле он признавал, что протекционизм способствует развитию, по крайней мере, тех отраслей промышленности, которые защищены импортными пошлинами. Так, он писал в «Богатстве народов» (кн. 4, гл. 2): «запрещение ввоза из-за границы живого скота или солонины обеспечивает скотоводам Великобритании монополию внутреннего рынка мяса. Высокие пошлины на ввозимый хлеб… дают такое же преимущество производителям этого товара. Запрещение ввоза иностранных шерстяных изделий столь же выгодно шерстяным фабрикантам. Шелковое производство… недавно добилось такого же преимущества… Не может подлежать сомнению, что такая монополия внутреннего рынка часто служит большим поощрением для отрасли промышленности, пользующейся ею, и нередко привлекает к ней большую долю труда и капитала общества, чем это бывает при других условиях... Правда, благодаря таким мероприятиям отдельная отрасль промышленности может возникнуть в стране скорее, чем это было бы в противном случае, и по истечении некоторого времени ее изделия будут изготовляться внутри страны дешевле, чем за границей»[1].
Главный его аргумент против протекционизма заключался в том, что такая промышленность, созданная под таможенной защитой, не способствует увеличению богатства (накоплению капитала) и потому нет никакого смысла в том, чтобы создавать такую промышленность. Данный аргумент Смита был еще в середине XIX в. подвергнут критике со стороны Фридриха Листа, главного автора теории протекционизма – экономического учения, альтернативного либеральной экономической школе[2]. Сегодня с критикой данного положения Адама Смита выступают современные сторонники протекционизма[3]. Они пишут, что, вопреки утверждениям Смита, только развитие промышленности, приводя к увеличению произведенной в стране добавленной стоимости, способствует росту ее богатства и благосостояния, без промышленности нация обречена на бедность и массовую безработицу. Кроме того, они доказывают, что развитая промышленность может быть создана лишь при проведении государством соответствующей протекционистской политики, а режим свободной торговли не только не способствует ее созданию, а наоборот, приводит к разрушению существующей промышленности.
В свою очередь, современные последователи либеральной экономической школы в своих аргументах идут намного далее, чем Адам Смит, и утверждают, что именно политика свободной торговли способствует не только увеличению богатства страны, но и развитию ее промышленности и экономическому росту, а протекционизм, наоборот, оказывает на них отрицательное влияние.
Как представляется, решить этот спор между двумя противоборствующими течениями в экономической науке могут лишь конкретные исследования, основанные на реальных фактах и примерах экономической жизни. Ни логические аргументы, в изобилии приводимые той и другой стороной, ни ссылки на научные авторитеты вроде Смита и Рикардо, не могут являться бесспорным доказательством. Ниже приводятся результаты такого исследования, проведенного на основе синтеза экономической истории и современных тенденций в экономике в книгах трилогии «Неизвестная история» (Кузовков Ю.В. Глобализация и спираль истории. М., 2010; Кузовков Ю.В. Мировая история коррупции. М., 2010; Кузовков Ю.В. История коррупции в России. М., 2010).
1. Примеры проведения политики протекционизма
Англия с конца XVII в. по середину XIX в. Таможенная защита промышленности начала применяться в Англии, начиная с 1690 г., когда были введены специальные импортные пошлины в размере 20% на длинный список товаров, охватывавший примерно 2/3 всего английского импорта[4]. В дальнейшем уровень пошлин постепенно повышался, и достиг своего максимального уровня в период с середины XVIII в. до 1820-х гг., когда генеральные пошлины составляли 25% (впоследствии – 50%), протекционные пошлины для ряда товаров составляли не менее 40-50%, а импорт некоторых изделий, конкурировавших с развивавшейся английской промышленностью, был вообще запрещен[5]. Именно в этот период, с середины XVIII в. по середину XIX в., в Англии произошла первая в мировой истории промышленная революция, которая сопровождалась качественными технологическими инновациями, внедренными в ряде отраслей - текстильной, металлургической и др.
Наряду с техническим перевооружением промышленности, в течение XVIII в. происходило и повышение благосостояния Англии. Рост заработной платы (который может быть использован в качестве одного из показателей роста благосостояния нации) начался еще в первой половине XVIII в., когда средняя заработная плата выросла на 20-25%, и в дальнейшем продолжился, практически исчезла безработица[6]. (Для сравнения: в предыдущую эпоху, до введения системы протекционизма, средняя заработная плата в Англии не росла, а снижалась: так, с начала XVI в. по середину XVII в. она упала в 2 раза[7]). Созданная за полтора столетия промышленность стала основным источником занятости населения: если в XVII в. подавляющая часть населения Великобритании была занята в сельском хозяйстве, то к 1841 г. уже 40% трудоспособного населения страны было занято в промышленности, и лишь 22% - в сельском, лесном и рыбном хозяйстве[8].
Пруссия, Австрия, Швеция со второй половины XVII в. по середину XIX в. Во всех этих странах система протекционизма была введена вскоре после окончания Тридцатилетней войны (1648 г.), когда были введены высокие, в ряде случаев запретительные, импортные пошлины[9]. Весь последующий период (вторая половина XVII – начало XIX вв.) отмечен постепенным развитием промышленности в этих странах и ростом их благосостояния.
По мнению экономических историков: Иммануила Валлерстайна, Чарльза Уилсона и других, - именно система протекционизма сыграла ключевую роль и в резком ускорении промышленного роста Англии в XVIII - начале XIX вв., и в развитии в этот период промышленности Пруссии, Австрии и Швеции[10].
США в XIX в. – начале XX в. Как указывает экономический историк Д.Норт, США в первой половине XIX в. не имели никаких конкурентных преимуществ, которые могли бы способствовать развитию промышленности. Крайне низкая плотность населения предопределяла узость рынка и делала невозможным существование крупных производств. Уровень заработной платы был выше, чем в Великобритании. Третьим фактором, затруднявшим развитие промышленности, был высокий банковский процент. Наконец, в стране не было никакой промышленной и транспортной инфраструктуры. Ввиду этих обстоятельств стоимость производства промышленных изделий в США была значительно выше, чем в Англии[11]. Экономисты той эпохи прекрасно понимали, что в США нет условий для развития промышленности: так, Адам Смит и его последователи, жившие в первой половине XIX в., писали, что Соединенные Штаты «предназначены для земледелия» и призывали их отказаться от развития собственной промышленности[12]. Однако вопреки этим неблагоприятным стартовым условиям и советам либеральных экономистов, США удалось в течение XIX в. построить мощную конкурентоспособную промышленность.
В течение первой половины столетия экономическая политика США не была последовательной; они несколько раз переходили от политики протекционизма к политике свободной торговле. И это совпало с периодами ускорения и замедления развития промышленности:
1808-1816 гг. В США введено эмбарго на импорт промышленных товаров, ввиду эскалации военных действий в Европе, перекинувшихся в дальнейшем и в Северную Америку. В условиях ограничения импорта и резкого роста цен на промышленные товары начала бурно развиваться собственная промышленность. Так, лишь в течение 1808-1809 гг. в США было построено 87 хлопчатомубажных фабрик, в то время как до 1808 г. их было лишь 15. Этот невиданный промышленный рост продолжался и в последующие годы – так, с 1808 г. по 1811 г. производственные мощности в хлопчатобумажной промышленности увеличились в 10 раз. Однако после окончания военных действий в Европе и Северной Америке эмбарго было отменено и в 1816 г. был введен 25%-й импортный тариф, который, по мнению Д.Норта, был слишком низким и потому неспособным защитить неэффективную американскую промышленность от британской конкуренции. В последующие годы большинство ранее построенных текстильных предприятий разорилось и перестало существовать, остались лишь некоторые крупные и наиболее конкурентоспособные[13]. Как писал живший в ту эпоху американский экономист Г.К.Кэри, «Свобода торговли нашла страну в 1816 г. на высшей степени благоденствия и оставила ее разоренной»[14].
1824-1833 гг. Были введены более высокие импортные пошлины для защиты промышленности, за чем последовал новый промышленный подъем. Это совпало с ростом благосостояния, о чем писали экономисты той эпохи: так, Г.К.Кэри писал о начавшемся в те годы процветании страны, а живший в то время в США немецкий экономист Фридрих Лист приводил статистику, демонстрировавшую резкий рост заработной платы, занятости и сбережений населения[15]. Д.Норт указывает, что именно в этот период произошло чрезвычайно мощное увеличение промышленного производства в целом ряде штатов Северо-запада США[16]. Однако после 1834 г., ввиду оппозиции южных штатов, был введен «компромиссный» тариф, снизивший импортные пошлины, за чем последовал период стагнации.
1842-1949. Новое повышение тарифов привело к новому мощному промышленному подъему. Промышленное производство в стране в течение этого периода выросло почти на 70%[17]. Однако после 1846 г. опять началось свертывание протекционистской политики и переход к либеральному тарифу, за чем последовала новая стагнация, продолжавшаяся до гражданской войны 1861-1865 гг. Как писал Г.К.Кэри, эта стагнация, как и предыдущие, сопровождалась резкими колебаниями цен, разорением предприятий, ростом безработицы, падением доходов госбюджета и наводнением денежного обращения бумажными деньгами, выпускавшимися правительством для покрытия бюджетного дефицита[18].
После гражданской войны 1861-1865 гг. Общеизвестным фактом, по крайней мере, среди историков, является то, что одной из главных причин гражданской войны 1861-1865 гг. являлись разногласия между Севером и Югом по вопросу о протекционизме[19]. Эти разногласия существовали в течение нескольких десятилетий, предшествовавших гражданской войне[20], и чрезвычайно обострились к моменту ее начала. После победы северян в войне на всей территории США был введен единый таможенный режим, установивший импортные пошлины на очень высоком уровне. Так, если в 1857-1861 гг. средний уровень американских импортных пошлин составлял 16%, то в 1867-1871 гг. – 44%. Вплоть до 1914 г. средний уровень импортных пошлин по облагаемым пошлинами товарам не опускался ниже 41-42%, и был уменьшен ниже этого уровня лишь в период с 1914 г. по 1928 г.[21] Соответственно, в течение всего этого периода в США происходил необычайно быстрый промышленный рост. Число занятых в промышленности страны выросло с 1,3 млн. человек в 1859 г. до 6,7 миллионов в 1914 г., т.е. в 5 раз. За то же время число жителей в США выросло лишь в 3 раза (с 31 млн. в 1860 г. до 91 млн. в 1910 г.) – таким образом, рост числа занятых в промышленности существенно опережал рост населения страны[22]. К 1914 г. США превратились в крупнейшую промышленную державу, значительно обогнав все остальные страны. Это сопровождалось повышением благосостояния и богатства страны в течение всего указанного периода. Так, экономический историк П.Байрох указывает, что даже в 1870-1890 гг., когда всю Европу поразила затяжная депрессия, в США после перехода к политике протекционизма, наряду с ростом промышленного производства, быстро росли ВНП и благосостояние населения[23]. Историк Найл Фергюсон пишет, что в 1820 г. ВВП на душу населения в США был в 2 раза выше, чем в Китае; в 1870 г. этот разрыв составлял уже почти 5 раз; а в 1914 году – почти в 10 раз[24]. При этом Китай в течение всего этого времени проводил политику свободной торговли, навязанную Великобританией (см. далее), и оставался аграрной страной, а США проводили политику протекционизма и развивали свою промышленность.
Исключительно важная роль протекционизма в становлении США как ведущей мировой промышленной державы и самой богатой страны мира признается не только экономистами XIX в. (Кэри, Лист), но и современными экономическими историками и экономистами (Д.Норт, П.Байрох и другие). Так, М.Билс, анализировавший развитие американской текстильной промышленности в XIX в., пришел к выводу, что «без протекционизма промышленное производство в США было бы практически уничтожено»[25]. Э.Райнерт пишет, что США стали могущественной промышленной державой благодаря тому, что 150 лет проводили политику протекционизма, которая стала основой их промышленной политики[26].
Россия в XIX в. Россия ввела режим протекционизма в 1822 г., чему предшествовал серьезный экономический и финансовый кризис, вызванный резким увеличением импорта английских товаров[27]. Как писал Фридрих Лист, современник указанных событий, к 1821 г. в России произошел упадок фабрик, промышленность и сельское хозяйство страны были близки к банкротству, что побудило правительство осознать пагубность проводившейся до этого либеральной экономической политики и в 1822 г. ввести запретительный тариф[28]. Начиная с этого года, высокие пошлины взимались по импорту около 1200 различных видов товаров, а импорт некоторых товаров (хлопчатобумажные и льняные ткани и изделия, сахар, ряд металлических изделий и т.д.) был фактически запрещен[29].
Режим протекционизма поддерживался в стране в течение всего периода с 1822 г. по 1856 г. За этот период, практически с нуля, в стране была создана современная текстильная, сахарная и машиностроительная («механическая») промышленность. Так, объем производства текстильной продукции с 1819 г. по 1859 г. вырос приблизительно в 30 раз. Объем производства машиностроительной продукции с 1830 г. по 1860 г. вырос в 33 раза, при увеличении числа «механических» заводов за этот период с 7 до 99[30]. По мнению академика С.Г.Струмилина, именно в период с 1830 по 1860 гг. в России произошел промышленный переворот, аналогичный тому, что происходил в Англии во второй половине XVIII в. Так, в начале этого периода в России были лишь единичные экземпляры механических ткацких станков и паровых машин, а к концу периода только в хлопчатобумажной промышленности было почти 16 тысяч механических ткацких станков, на которых производилось около 3/5 всей продукции данной отрасли, и имелось паровых машин (паровозы, пароходы, стационарные установки) общей мощностью порядка 200 тыс. л.с.[31] В результате интенсивной машинизации производства резко выросла производительность труда, которая ранее либо не менялась, либо даже уменьшалась. Так, если с 1804 по 1825 г. годовая выработка продукции промышленности на одного рабочего снизилась с 264 до 223 серебряных рублей, то в 1863 г. она составляла уже 663 с.руб., то есть выросла в 3 раза[32].
По мнению ряда экономистов и экономических историков, именно политика протекционизма сыграла ключевую роль в бурной индустриализации, начавшейся в России в тот период[33]. Как писал И.Валлерстайн, именно вследствие протекционистской промышленной политики, проводившейся в основном при Николае I, дальнейшее развитие России пошло не по тому пути, по которому в то время шло большинство стран Азии, Африки и Латинской Америки (превращение в колонии или экономические колонии Запада), а по иному пути – пути индустриального развития[34].
Бурное развитие промышленности привело к резкому увеличению городского населения – впервые за много столетий русской истории, когда оно не превышало нескольких процентов. Доля городского населения за период царствования Николая I выросла более чем в 2 раза - с 4,5% в 1825 г. до 9,2% в 1858 г.[35] Целый ряд фактов свидетельствуют о росте благосостояния и богатства России в тот период: твердый рубль, основанный на фиксированном курсе к серебру и золоту (введен в 1830-е гг. и просуществовал до 1858 г.), отсутствие инфляции (ставшей «бичом» экономики в предшествовавший период[36]), уменьшение недоимок при сборе налогов, отсутствие сколько-либо существенных внешних займов России и т.д.
При Александре II. После поражения в Крымской войне Россия отказалась от политики протекционизма и в 1857 г. ввела либеральный тариф, снизивший прежний уровень импортных пошлин в среднем на 30%. В последующие годы русская промышленность пережила серьезный кризис и в целом в 1860-1880-е гг. ее развитие резко замедлилось. Так, с 1860 по 1862 гг. выплавка чугуна упала с 20,5 до 15,3 млн. пудов, переработка хлопка – с 2,8 до 0,8 млн. пудов, а число рабочих в обрабатывающей промышленности с 1858 по 1863 гг. сократилось почти в 1,5 раза[37].
Либеральная экономическая политика продолжала проводиться правительством вплоть до начала-середины 1880-х гг. Хотя в целом за этот период объемы производства в текстильной промышленности, машиностроении и других отраслях выросли, но в намного меньшем размере, чем за предыдущие 30 лет, а в расчете на душу населения почти не изменились, ввиду быстрого демографического роста в стране. Так, производство чугуна (в европейской части страны) выросло с 20,5 млн. пудов в 1860 г. до 23,9 млн. пудов в 1882 г. (всего лишь на 16%), т.е. в расчете на душу населения даже сократилось[38].
Промышленная стагнация совпала с резким ухудшением финансового положения страны и возникновением большого внешнеторгового и бюджетного дефицита, для покрытия которого прибегали к избыточному выпуску бумажных денег и внешним заимствованиям. В результате образовался огромный внешний долг государства (6 млрд. руб.), ставший проблемой всех последующих царствований вплоть до 1917 г., а курс бумажного рубля к золоту упал на 40%.
При Александре III. Начиная с середины 1880-х гг., правительство Александра III вернулось к протекционистской политике, проводившейся при Николае I. В течение 1880-х гг. было несколько повышений импортных пошлин, а с 1891 г. в стране начала действовать новая система таможенных тарифов, самых высоких за предыдущие 35-40 лет. По мнению ряда экономистов и экономических историков, проведение политики протекционизма сыграло важную роль в резком ускорении промышленного роста в России в конце XIX в.[39] Всего лишь за 10 лет (1887-1897 гг.) после начала ее проведения промышленное производство в стране удвоилось, настоящая техническая революция произошла в металлургии. За 13 лет - с 1887 г. по 1900 г. - производство чугуна в России выросло почти в 5 раз, стали – также почти в 5 раз, нефти – в 4 раза, угля – в 3,5 раза, сахара – в 2 раза[40].
Западная Европа в конце XIX в. В середине XIX в. по уровню развития промышленности континентальные страны Западной Европы, равно как и США, сильно отставали от Великобритании. Так, совокупные мощности хлопчатобумажной промышленности трех крупнейших стран Запада: США, Франции и Германии, - составляли лишь 45% от мощностей Великобритании в 1834 г. и 50% - в 1867 г.[41] Примерно таким же – 2 к 1 – было и соотношение между Великобританией и тремя названными странами по выпуску чугуна. Таким образом, в середине XIX столетия промышленность Великобритании была приблизительно в два раза мощнее, чем промышленность трех других ведущих стран Запада, вместе взятых.
В этот период страны континентальной Западной Европы, под влиянием Великобритании, проводили политику свободной торговли. Однако после затяжной экономической депрессии середины – второй половины XIX в. в этих государствах начался переход к протекционистской политике: в Австро-Венгрии – в 1874/75 гг., в Германии – в 1879 г., в Испании – в 1886 г., в Италии – в 1887 г., в Швеции – в 1888 г., во Франции – в 1892 г.[42] После введения протекционистских мер промышленный рост в этих странах резко ускорился, в результате к началу XX в. Германия и США по объему производства обрабатывающей промышленности обогнали Великобританию[43], а Франция почти догнала последнюю. При этом Великобритания была единственной из числа указанных стран, которая проводила в этот период политику свободной торговли. Особенно сильно обошли Великобританию ее конкуренты в объемах выпуска современной и наукоемкой продукции. Так, накануне Первой мировой войны Германия превосходила Великобританию по выпуску стали в 2,3 раза, по производству электроэнергии – в 3,2 раза. По объему производства продукции химической промышленности в 1914 г. США превзошли Великобританию в 3,1 раза, Германия – в 2,2 раза, а Франция почти догнала Великобританию. В то же время, в «старой» хлопчатобумажной промышленности Великобритания по-прежнему оставалась мировым лидером, производя в 5 раз больше хлопчатобумажных тканей, чем Германия и в 7 раз больше чем Франция[44].
По мнению ряда экономических историков, основной причиной быстрой индустриализации стран континентальной Европы, позволившей им догнать и перегнать прежнего лидера – Великобританию – была политика протекционизма. Ни одного другого удовлетворительного объяснения экономические историки дать не в состоянии, несмотря на то, что такие попытки предпринимались. Например, П.Байрох констатирует, что европейские страны, перешедшие к протекционизму, в 1892-1914 гг. росли намного быстрее, чем Великобритания, и приводит таблицу, показывающую, как резко ускорился экономический рост в европейских странах после их перехода к протекционизму[45]. Л.Кафанья указывает на очевидную роль протекционизма в индустриализации Италии в этот период, В.Коул и П.Дин – в индустриализации Германии[46].
США и Западная Европа в середине XX в. Незадолго до Первой мировой войны Западная Европа и, в меньшей степени, США снизили импортные пошлины, и эта тенденция к либерализации продолжалась вплоть до конца 1920-х гг. На этом фоне в 1929-1930 гг. произошло резкое падение промышленного производства, переросшего в Великую депрессию. В качестве защитной меры все указанные страны начали резкое повышение пошлин: их средний уровень в Западной Европе к 1931 г. повысился до 40% (против 25% в 1929 г.), а в США – до 55% (против 37% в 1927 г.)[47] Однако это не остановило дальнейшего падения производства и продолжения Великой депрессии до конца 1930-х гг.
Вместе с тем, последующий резкий подъем промышленности, начавшийся в США уже в 1940 г., а в странах Западной Европы во второй половине 1940-х гг., опять произошел в условиях протекционизма. И если в США, экономика которой после Второй мировой войны не знала себе равных и потому не очень нуждалась в защите, средний уровень импортных пошлин к тому времени был понижен до приблизительно 30%, то в Западной Европе, которой надо было восстанавливать свою разрушенную промышленность, были введены исключительно жесткие протекционистские меры. Импорт ряда промышленных изделий был запрещен или ограничен, введена система субсидий для промышленности. Так, в 1949-1950 гг. количественные ограничения применялись в отношении 50% всего импорта ФРГ[48]. Протекционистские меры в виде количественных ограничений импорта, высоких импортных пошлин и субсидий проводились странами Западной Европы вплоть до конца 1960-х гг.[49]
В этот же период мы видим беспрецедентный промышленный рост во всех указанных странах, который сопровождался столь же беспрецедентным ростом ВВП и благосостояния. ВВП США с 1940 по 1969 гг. вырос в 3,7 раза[50], что для страны является абсолютным рекордом. В ФРГ с 1950 по 1955 г. национальный доход ФРГ ежегодно увеличивался в среднем на 12%, а с 1948 по 1965 г. объем промышленного производства страны увеличился в 6 раз. Во Франции и Италии темпы прироста промышленного производства в 1950-е годы достигали 8-9% в год. Среднегодовые темпы прироста ВВП в течение 1950-1970 гг. в целом по всем странам Западной Европы составили 4,8%. Безработица к 1960-м годам снизилась в среднем по Западной Европе до 1,5%, а в ФРГ составляла всего лишь 0,8% от трудоспособного населения страны[51]. Невероятный подъем промышленности и рост благосостояния на Западе в эти десятилетия признается всеми экономистами и экономическими историками. Например, известный американский экономист В.Ростоу в обзоре послевоенного экономического развития в 1985 г. писал, что послевоенный бум в промышленности и экономике Запада является уникальным феноменом экономической истории и что в результате этого бума в этих странах было построено «государство всеобщего благоденствия»[52] - термин, получивший в тот период широкое распространение.
Развивающиеся страны во время и после Второй мировой войны. Есть ряд примеров «спонтанной» индустриализации, осуществленной развивающимися странами, под влиянием приостановки внешней торговли с Западом. Как пишет Э.Райнерт, во время Второй мировой войны промышленные товары из США и Европы перестали поступать в Латинскую Америку, и это спровоцировало индустриализацию региона. А в Родезии/Зимбабве международный бойкот режима белого меньшинства привел к индустриализации и стремительному росту реальной заработной платы жителей страны[53]. В обоих случаях эффект от эмбарго или временного прекращения внешней торговли оказался подобен введению режима протекционизма и привел к промышленному развитию и росту благосостояния.
Что касается в целом ситуации в первые послевоенные десятилетия, то поскольку в то время не существовало универсальных правил, предписывающих какой-то определенный алгоритм действий (которые появились позднее), то многие развивающиеся страны, вслед за ведущими странами Запада, устанавливали высокие импортные пошлины и применяли иные меры протекционизма. Лишь начиная с 1970-1980-х гг. к этим странам стали предъявлять жесткие требования ВТО и МВФ, включающие отмену импортных пошлин и других мер протекционизма. Соответственно, до того как повсеместно были введены эти требования, развивающиеся страны демонстрировали очень высокие темпы экономического роста и роста благосостояния. В.Ростоу в своем обзоре с удивлением отмечал, что темпы роста промышленности и экономики развивающихся стран в течение 1950-1960-х гг. были даже выше, чем беспрецедентно высокие темпы роста развитых стран Запада[54].
2. Примеры проведения политики свободной торговли
Прежде чем переходить к примерам проведения политики свободной торговли, относящимся к последним столетиям, необходимо отметить, что, в сущности, эту политику государства проводили и ранее, в течение столетий и даже тысячелетий. Первые упоминания о введении импортных пошлин и запретов импорта и экспорта в целях защиты собственного производства относятся к Византии XIII века[55], северной Италии и Каталонии XIV-XV вв., а также Англии с конца XV в., до этого ничего подобного не встречалось. Поэтому во всех странах, где только существовала рыночная экономика, начиная от Вавилона, Афинской республики, Древнего Рима и Китайской империи Цинь, она развивалась в условиях свободной, т.е. ничем не ограниченной, внешней торговли, как правило, облагавшейся лишь небольшими портовыми сборами[56]. При этом никогда ни о каком развитии промышленности не было и речи – во всех этих государствах доминировало сельское хозяйство, а промышленность и ремесла играли подчиненную роль. Таким образом, за те тысячелетия, в течение которых мир жил в условиях свободной торговли, до возникновения самого понятия протекционизма и применения его на практике (т.е. до XIII-XIV вв.), нет ни одного примера сколько-либо существенного развития промышленности, несмотря на ряд технических изобретений, высокий уровень развития сельского хозяйства, высокую общую культуру и другие достижения древних цивилизаций[57].
Италия и Испания в XVI-XVIII вв. Как уже было сказано, эти страны первыми в Западной Европе начали применять протекционизм, но не в масштабах всей страны, а в масштабах отдельного города-государства. Так, экономический историк К.Сиполла пишет, что в течение XIV-XV вв. в Генуе, Пизе, Флоренции, Каталонии были введены запреты и высокие пошлины на импорт иностранных шерстяных и шелковых тканей, а в Венеции и Барселоне местным жителям даже запретили носить одежду, изготовленную за границей. Кроме того, были введены запреты на экспорт сырья, и, наоборот, импорт сырья был освобожден от любых пошлин и сборов для поощрения его собственной переработки[58]. Как видим, пошлины и запреты импорта и экспорта, хотя и защищали развивавшуюся промышленность этих торговых городов-государств, но в рамках лишь одного города с прилегающей областью, и ввиду узости внутреннего рынка большее значение для ее развития имели не эти меры, а возможности экспорта продукции. И такие возможности, конечно, имелись. Торговые города Северной Италии в XIII-XV вв. превратились в главные торговые центры Европы, а некоторые из них (Венеция, Генуя) создали настоящие торговые империи в Средиземном море. Итальянские купцы были в то время главными купцами Европы – так, например, они держали в своих руках всю торговлю Византии, Англии и ряда других стран, имея сеть своих представительств по всей Европе. Не меньшие возможности имела и Испания, которая в течение XV-XVI вв. сформировала огромную колониальную империю, подчинив себе почти всю Латинскую Америку и еще ряд территорий по всему миру. Таким образом, она могла использовать этот огромный рынок для создания собственной промышленности.
В течение XIV-XV вв. в Италии и Испании была создана достаточно передовая для того времени промышленность. Кастильская броня считалась лучшей в Европе, а итальянский текстиль экспортировался в больших количествах в другие страны. Однако в последующем Италия и Испания отказались от проведения протекционистской политики. Итальянские города были разобщены политически и экономически, часто между собой воевали и никогда не имели даже таможенного союза; а протекционистские меры, защищавшие рынок лишь одного города, были малоэффективными, и в XVI-XVIII вв. уже не применялись. Как указывает И.Валлерстайн, в XVI-XVII вв. вся деятельность торговых городов-государств Северной Италии зиждилась на принципе свободы торговли и свободы перемещения капиталов[59].
И уже очень скоро последовал крах итальянской промышленности. Если в 1600 г. Северная Италия еще была одним из развитых промышленных центров Европы, - пишет И.Валлерстайн, - то уже к 1670 г. она превратилась в отсталую сельскохозяйственную окраину, пораженную депрессией[60]. Промышленность была практически полностью уничтожена, не выдержав конкуренции с бурно развивавшейся промышленностью Голландии, Англии и других соседей. Так, если в Милане в 1619 г. было около 60-70 мануфактур, выпускавших шерстяные ткани и изделия из шерсти, то к 1709 г. уцелела лишь одна мануфактура, которая выпускала продукции в 150 раз меньше, чем производилось в Милане 90 годами ранее[61].
Испания тоже, после объединения Кастилии и Арагона в конце XV в. и образования единого королевства Испания, не проводила более политики протекционизма и открыла свой рынок для иностранных промышленных изделий – что продолжалось вплоть до конца XIX в. Результатом стал полный упадок промышленности, не выдержавшей иностранной конкуренции. Как указывает И.Валлерстайн, вплоть до конца XVI в. Испания имела довольно развитую промышленность; однако уже к середине XVII в. Толедо, как главный центр испанской текстильной промышленности, был практически уничтожен; такая же судьба постигла Сеговию и Куэнку; упадок происходил также в металлургии и судостроении; произошла полная деиндустриализация страны[62]. Историк Э.Гамильтон пишет, что объем производства шерстяной промышленности Толедо ко второй половине XVII в. сократился на 3/4; практически исчезли процветавшие прежде производства изделий из стали, меди, алюминия и т.д.; города опустели: число жителей в крупнейших городах (Толедо, Вальядолид, Сеговия) к концу XVII в. сократилось более чем в 2 раза[63].
Пытались объяснить упадок Испании изгнанием мавров и морисков в начале XVII в. – однако, как указывает Э.Гамильтон, большинство их никуда не уехало, а осталось в Испании, поэтому это не могло быть причиной ее упадка[64]. Другое объяснение, выдвинутое экономистами – что в Италии и Испании был «ненастоящий» капитализм – подверглось критике со стороны историков. Как пишет экономический историк Д.Дэй, в свое время известным экономистом В.Зомбартом был выдвинут тезис о «некапиталистической природе» экономики средневековья и о том, что жившие в ту эпоху бизнесмены не были «настоящими». Но два ведущих специалиста по истории итальянского средневековья, Р.Дэвидсон и Х.Зивкинг, выступили с критикой его работ и заявили, что в городах северной Италии в XIII-XVI вв. развивался самый настоящий капитализм с настоящим классом капиталистов-бизнесменов. После такой отповеди Зомбарт пошел на попятную и признал свою неправоту[65].
В то же время, в течение XVII-XVIII вв. пришли в упадок не только Испания и Италия, но и Польша с Литвой (см. далее), Османская империя, отчасти также Франция. Все эти страны объединяет то, что они проводили политику свободной торговли[66]; в то время как страны, совершившие рывок в своем промышленном развитии в этот период: Англия, Пруссия, Австрия, Швеция, - и превратившиеся в великие промышленные державы, объединяет то, что они проводили политику протекционизма. Как указывает И.Валлерстейн, именно отсутствие протекционизма обусловило упадок промышленности Испании и Италии и именно наличие протекционизма обеспечило резкий рост промышленности Англии и Германии[67].
В свою очередь, промышленный упадок привел к обнищанию Италии и Испании, которые к XVIII-XIX вв. превратились в отсталые сельскохозяйственные страны, поражавшие северных соседей своей бедностью, хотя ранее, в течение многих столетий (XIII-XVI вв.), были богатейшими странами Европы. Испания в начале XIX в. потеряла все свои колонии и сама превратилась в экономическую колонию Запада. Как указывает экономический историк Д.Надал, к XIX в. в Испании практически исчезла собственная металлургия, поэтому оттуда экспортировалось более 90% добытой там железной руды и импортировалось более 2/3 потребляемого страной чугуна; экспортировались многие ценные металлы; зато импортировалось, преимущественно из Англии, огромное количество текстиля, практически все машины и оборудование, локомотивы, вагоны, рельсы и т.д.; 97% судов в Испании были иностранного, в основном британского, производства. Испанское население, занимавшееся в основном добычей сырья и сельским хозяйством, было фактически сведено к статусу крепостных. В стране хозяйничали иностранные компании, получавшие вечные концессии на испанские сырьевые ресурсы и захватившие большую их часть в свои руки[68].
В 1558 году, когда Испания еще находилась на пике своего могущества и владела огромной колониальной империей, поставлявшей ей сырье, золото и серебро, испанский министр финансов Луис Ортис с горечью писал о том, к чему ведет неспособность Испании развивать собственную промышленность. Он указывал, что европейцы покупают у Испании ее ценное сырье по цене 1 флорин за единицу и затем продают ей его же, но уже в переработанном виде, по цене от 10 до 100 флоринов за единицу. «Таким образом, - писал Луис Ортис, - Испания подвергается со стороны остальной Европы еще большим унижениям, чем те унижения, которым мы сами подвергаем индейцев»[69].
Польша-Литва в XVI-XVIII вв. Речь Посполитая, представлявшая собой конфедерацию Польши и Литвы, в XV-XVI вв. являлась самым крупным государством Европы по занимаемой территории и имела довольно развитую промышленность. Однако до конца XV в. ее экономика развивалась обособленно от Западной Европы. Лишь с конца XV в., когда Польша получила прямой выход в Балтийское море, началось ее активное участие в глобальной европейской экономике[70]. В течение всего этого времени, вплоть до конца XVIII в., когда Речь Посполитая перестала существовать как самостоятельное государство, она проводила политику свободной торговли. Результатом стала полная деиндустриализация Польши и резкое сокращение – примерно в 4 раза – ее городского населения. Так, исследование историка Суровицкого показало, что количество домов в 11 крупнейших городах польской провинции Мазовия в 1811 г. составляло лишь 28% от их количества в середине XVI в., т.е. за 250 лет сократилось почти в 4 раза[71].
Наряду с резким сокращением городского населения, произошло его обнищание. По данным историка М.Розмана, исследовавшего польские города XVIII века, большинство населения этих городов жило в не в домах, а в «лачугах»[72]. Одновременно с обнищанием горожан происходило обнищание крестьян, составлявших подавляющую часть населения страны. Так, если в XIII-XIV вв. безземельных крестьян в Польше почти не было, то к середине XVII века число безземельных крестьян достигло уже 2/3 от их общего числа, а размеры наделов остальных крестьян резко сократились[73]. Таким образом, в условиях режима свободной торговли в Польше в течение XVI-XVII вв. произошли и деиндустриализация, и резкое падение благосостояния ее граждан.
Как писал И.Валлерстайн, Польша, как и Испания, превратилась в эти столетия в «периферийное» государство европейской глобальной экономики, производящее исключительно сырье и зерно и поставляющее их на европейский рынок в обмен на готовые изделия[74]. Так, с конца XV в. по середину XVI в. объем экспорта зерна в Западную Европу из Гданьска, главного морского порта Польши, вырос в 6-10 раз[75], а с 1600-1609 гг. по 1640-1649 гг. экспорт пшеницы из Речи Посполитой в Западную Европу увеличился еще в 3 раза[76]. Среди других предметов польского экспорта в указанный период преобладало сырье (лес, шерсть, шкуры, свинец), а в импорте, наоборот, доминировали промышленные изделия[77].
Голландия в XVI-XVIII вв. Единственный случай развития промышленности в условиях свободной торговли относится к Голландии XVI-XVII вв. И.Валлерстайн видит причину развития промышленности Голландии в том, что она в этот период превратилась в центр европейской и мировой торговли и финансов, перехватив «эстафету» у Северной Италии. В результате превращения в мировой торговый и финансовый центр Голландия получила огромные преимущества перед другими европейскими странами в возможностях выгодного сбыта своей продукции, чем и воспользовались голландские предприниматели. Развитию промышленности Голландии способствовала также массовая иммиграция ремесленников и купцов из Испании, Фландрии, Германии, Португалии и других стран, спасавшихся от религиозных преследований и войн и привлеченных новыми возможностями, открывшимися в Голландии. Они принесли с собой ремесленные навыки и ноу-хау, использованные для развития голландской промышленности[78]. Впрочем, несмотря на приверженность в целом принципам свободной торговли, голландское правительство защищало импортными пошлинами свое сельское хозяйство и активно оказывало поддержку отечественному бизнесу (контроль качества, защита торговых интересов и т.д.)[79].
Однако уже с начала XVIII в. начался упадок Голландии – ее промышленность не могла конкурировать с английской, исчезли стимулы для инвестирования (процент по кредитам упал с 6,25% в XVII до 2,5% в XVIII в.[80]), что породило термин «голландская болезнь», применяющийся сегодня для обозначения страны, потерявшей стимулы к инвестированию и развитию своей промышленности. Как пишет экономический историк В.Барбур, после Славной революции 1688 г. в Англии, т.е. после введения там протекционистской системы, основным местом размещения голландских капиталов стала Англия. В то же время она указывает, что Голландия не могла копировать опыт Англии и выстраивать систему экономического национализма (протекционизма) ввиду слишком малых размеров своего внутреннего рынка[81]. В результате, как пишет экономический историк Ч.Уилсон, к началу XIX в. Голландия опустилась до статуса второразрядной державы. Промышленный упадок страны сопровождался падением ее благосостояния, пришедшим на смену неслыханного богатства XVII века. Так, очень хорошо известным1815 г., голландских иммигрантов; до половины английской армии, разбившрротекционизма, носит предвзяв начале XIX в. посол Пруссии в Голландии писал, что половина населения Амстердама находится за чертой бедности[82].
«Свободная торговля» как оружие британской имперской политики в XIX в. Великобритания в течение XIX в. неоднократно навязывала побежденным странам, вместо контрибуций или уступки территорий, договора о свободной торговле. Так, в 1820-1830-е гг. Великобритания поддержала греческое восстание, вспыхнувшее внутри Османской империи и приведшее к обретению Грецией независимости (при этом Великобритания вместе с Россией и Францией воевала против Турции на стороне греков). Образование независимой Греции грозило вызвать в дальнейшем, как цепную реакцию, полный распад Османской империи, внутри которой были очень сильны сепаратистские настроения. Однако, как указывает И.Валлерстайн, почти одновременно с обретением Грецией независимости, Великобритания заключила с Османской империей стратегическое соглашение, по которому она брала ее под свое покровительство, в обмен на договор о свободе торговли, заключенный в 1838 г. По этому договору Турции запрещалось вводить пошлины выше 3% на любые виды импорта и выше 12% на любые виды экспорта[83]. В последующем это стратегическое соглашение действительно замедлило распад Османской империи (так, вмешательство Великобритании на стороне Турции во время русско-турецких войн 1853 г. и 1877-1878 гг. сильно замедлило процесс обретения независимости балканскими славянами). Но договор о свободной торговле, указывает И.Валлерстайн, привел фактически к уничтожению турецкой промышленности. Как писал один английский автор в 1862 г., «Турция более не является промышленной страной»[84]. В результате Османская империя превратилась экономически и политически в государство, зависимое от Великобритании, а значительная часть входивших в нее территорий (Кипр, Египет, Палестина) в дальнейшем была аннексирована Великобританией и превращена в британские колонии.
В последующем та же тактика повторялась Великобританией неоднократно: сначала при помощи пушек и первоклассных английских ружей стране навязывался договор о свободной торговле, а затем с его помощью разрушалась местная промышленность, и страна превращалась в государство, экономически и политически зависимое от Англии и ее союзников. После того как Великобритания разгромила Китай в так называемой опиумной войне (1839-1842 гг.), она ему навязала договор о свободной торговле 1842 г., с чего началось превращение Китая в страну, зависимую от Великобритании и других стран Запада[85]. Вскоре после этого промышленность Китая перестала существовать, уничтоженная наплывом иностранных промышленных изделий. А население подверглось «наркоманизации» (в конце XIX в. каждый третий китаец был наркоманом, хотя до прихода англичан наркоманов в Китае не было совсем[86]) – поскольку договором 1842 г. был зафиксирован свободный ввоз в Китай не только иностранных товаров, но и опиума, ввозимого в огромных количествах англичанами в обмен на китайский чай. Весь этот период, пока в Китае хозяйничали англичане и их союзники и пока проводилась навязанная ими политика свободной торговли, отмечен неуклонным снижением благосостояния китайцев. Так, в период с 1820 г. по 1950 г. ВВП на душу населения в Китае в среднем ежегодно падал на 0,24%, в то время как в США, тоже являвшихся до этого британской колонией, но проводивших политику протекционизма и развивавших свою промышленность, данный показатель в течение этих 130 лет ежегодно увеличивался в среднем на 1,57%. В результате к началу 1970-х гг. ВВП на душу населения в США в 20 раз превышал соответствующий показатель в Китае[87].
Такое же влияние свободная торговля оказала и на Западную Африку, которая некогда имела довольно развитую металлургическую и текстильную промышленность. Как указывает И.Валлерстайн, в начале XIX в. вся эта промышленность была практически уничтожена наплывом дешевого импорта из Великобритании и других стран Западной Европы[88]. В Индии при помощи режима свободной торговли англичане также уничтожили развитую местную текстильную промышленность, что стало настоящей трагедией в истории страны. Английский генерал-губернатор в Индии следующим образом описывал произошедшее: «Это практически беспрецедентная трагедия в истории торговли. Долины Индии побелели от костей ткачей»[89]. После освобождения от колониальной зависимости в 1947 году Индия поместила на своем национальном флаге прялку – как символ обретения ею возможности вновь развивать свою промышленность.
После поражения России в Крымской войне 1854-1856 гг. она отказалась от политики протекционизма и начала проводить политику свободной торговли, введя в 1857 г. либеральный импортный тариф. Некоторые историки полагают, что переход к политике свободной торговли явился непосредственным результатом поражения России в Крымской войне[90]. Возможно, этот переход, как в случаях с Турцией и Китаем, и как позднее в случае с Японией, был навязан Великобританией России как одно из условий мирного договора. В результате либерализации импорта в российской промышленности и экономике началась депрессия, продолжавшаяся более 20 лет, произошли расстройство финансов и резкое увеличение внешнего долга (см. выше).
Японии Великобритания и ее союзники также в течение 1850-1860-х гг. навязали договор о свободной торговле. Для того чтобы этого достичь, они предприняли сначала политическое давление, затем интервенции на суше, во время которых войска западных держав расстреливали из ружей и пушек японцев с их мечами и пиками. Наконец, большой психологический эффект имели показательные бомбардировки японских приморских городов Кагосима в 1863 г. и Симоносеки и Чошу в 1864 г.[91] По договору 1868 г., навязанному западными державами Японии, она должна была полностью открыть рынок своей страны для иностранцев; при этом ей запрещалось вводить импортные и экспортные пошлины в размере более 5%. За введением режима свободной торговли, как и в других примерах, последовал период депрессии и высокой инфляции, закончившийся гражданской войной в Японии в 1877-1881 гг.[92]
Страны континентальной Европы в середине XIX в. В середине XIX в Великобритании удалось убедить государства континентальной Европы в целесообразности перехода к политике свободной торговли. Этот переход был начат в некоторых странах в 1840-е годы и закончен в 1860-е гг., когда практически все страны континентальной Европы резко снизили свои импортные пошлины. Результатом стал общеевропейский экономический кризис 1870-1872 гг., поразивший почти всю континентальную Европу и переросший в затяжную 20-летнюю депрессию[93].
Пропаганда свободной торговли и ее контрпропаганда в XIX веке. Как указывают экономические историки (И.Валлерстайн, Б.Семмел, П.Байрох и др.), пропаганда свободной торговли и навязывание ее всем остальным странам: как Азии и Африки, так Северной Америки и Европы, - стали основным содержанием политики Великобритании XIX века. Как пишет П.Байрох, Великобритания в течение 1830-х – 1860-х гг. вела настоящий «крестовый поход» за свободу торговли. В этот период повсюду в Европе были образованы «группы давления» и общества свободной торговли, как правило, руководимые англичанами, но состоявшие в основном из местных кадров. В итоге, пишет историк, «именно под нажимом этих национальных групп давления и иногда также под более прямым воздействием со стороны Великобритании, большинство европейских государств снизило таможенные тарифы»[94]. В отличие от красивых наукообразных аргументов, которыми оперировали английские экономисты и торговые представители на переговорах с их европейскими коллегами, убеждая их согласиться на снижение таможенных тарифов, аргументы для собственных членов парламента были куда проще и доходчивей. Вследствие свободной торговли, говорил представитель партии вигов в английском парламенте в 1846 г., Англия превратится в мастерскую мира, а «иностранные государства станут для нас ценными колониями, при том, что нам не придется нести ответственность за управление этими странами»[95].
Однако Соединенные Штаты не поддались британской пропаганде свободной торговли и уже в первой половине XIX в. начали у себя вводить протекционизм, что сопровождалось контрпропагандой. Так, американский экономист Г.Кэри называл навязываемую англичанами систему свободной торговли системой «тирании» и «рабства» в результате массовой безработицы[96]. В 1820-е годы, выступая в Конгрессе, один американский конгрессмен заявил, что теория Давида Рикардо, как и многие другие английские продукты, создана исключительно «на экспорт». Так возник афоризм: «Следуй не совету англичан, но их примеру», - ставший популярным среди американцев[97].
В России политика свободной торговли также подверглась резкой критике, после негативного опыта проведения этой политики в 1860-1870-е годы. Выдающийся финансист и государственный деятель С.Ю.Витте, еще до того как стал министром финансов и главой правительства России, писал в 1889 г.: «Мы, русские, в области политической экономии, конечно, шли на буксире запада, а потому при царствовавшем в России в последние десятилетия беспочвенном космополитизме нет ничего удивительного, что у нас значение законов политической экономии и житейское их понимание приняли самое нелепое направление. Наши экономисты возымели мысль кроить экономическую жизнь Российской империи по рецептам космополитической экономии. Результаты этой кройки налицо. Отдельным голосам, восстававшим против такого сумасбродства, наши проповедники, облекшись в тогу попугайской учености, возражали теоремами из учебников политической экономии»[98]. «Если же Англия лет 50 фритредерствует в наше время, - писал в те годы русский ученый Д.И.Менделеев, также выступавший в защиту протекционизма, - то нельзя забыть, что лет 200 в ней действовал усиленный протекционизм, начало которому положено навигационным актом (1651 г.), что она и поныне превосходит другие страны промышленно-торговым развитием, выросшим на почве протекционизма». Экономист К.В.Трубников писал в 1891 г.: «Пропаганда у нас в прошедшее царствование односторонних и ложных экономических учений и превратных философских доктрин шла рядом с финансовым расстройством, разорением сельского хозяйства, с периодически повторяющимися голодовками, с промышленными, торговыми и финансовыми кризисами, окончательно расстроившими финансовую систему… Laissez-faire и Адам Смит, Адам Смит и laisser-faire… не пора ли уж им убраться из нашей компании?»[99].
Разочарование в либеральной экономической политике было столь сильным, что в список «подрывной литературы», запрещенной Александром III указом от 5 января 1884 г., наряду с трудами Маркса и теоретиков анархизма и терроризма, были включены и труды Адама Смита[100].
Великобритания в середине – конце XIX в. Великобритания, начав в 1820-е гг. «крестовый поход» за свободную торговлю, не могла более проводить политику протекционизма, а должна была показать пример другим странам и продемонстрировать свою приверженность либеральным экономическим принципам. Поэтому в этой стране переход к политике свободной торговли начался уже в 1823 г., когда генеральный импортный тариф был снижен с 50 до 20%[101]. Это сразу привело к резкому и продолжительному спаду в экономике страны, длившемуся почти без перерыва с 1825 г. по 1842 г. В некоторых промышленных центрах Англии в этот период было уволено или оставалось без работы до 60% и более от прежнего числа занятых в промышленности[102].
Дальнейшая либерализация внешней торговли, проводившаяся Великобританией, начиная с 1840-х гг., одновременно со странами континентальной Европы, не имела для ее промышленности отрицательных последствий – после 1842 г. промышленный рост возобновился. Имея колоссальное преимущество перед другими странами в развитии своей промышленности, Великобритания могла какое-то время не опасаться конкуренции. Однако после перехода стран Западной Европы к протекционизму в конце XIX в. (см. выше) в промышленности Великобритании, придерживавшейся принципов свободной торговли, начался кризис, который одновременно с промышленностью поразил и английское сельское хозяйство. Это привело к быстрой утрате Англией своего статуса ведущей промышленной державы мира и перемещению ее в начале XX в. на 3 место по объему выпуска промышленной продукции, после США и Германии.
Как пишет экономический историк Д.Белчем об этом периоде, экономику Великобритании поразила «голландская болезнь»; она «не смогла осуществить техническое и организационное перевооружение на этапе «второй промышленной революции». Старые экспортные отрасли продолжали производить старую продукцию без всякой модернизации, продолжая доминировать в экономике, в то время как в химической, электротехнической, автомобилестроительной отраслях и в транспортном машиностроении… задавали тон страны, поздно вставшие на путь индустриализации». В итоге, «потеряв конкурентоспособность, Великобритания превратилась в паразитирующую торгово-финансовую экономику, живущую за счет приобретенной ранее монополии и накопленного богатства…»[103]. По оценке английского социолога Ч.Бута, в 1880-е гг. более 30% населения Лондона жило в нищете или нужде[104], что стало результатом глубокого экономического кризиса, поразившего промышленность и сельское хозяйство Англии в тот период.
Страны Запада с конца 1960-х гг. по настоящее время. После беспрецедентного промышленного роста и роста благосостояния в 1950-1960-е гг., произошедшего в тот период пока США и Западная Европа проводили политику протекционизма (см. выше), начался совсем иной период – период стагнации и кризисов (спад 1967-69 гг., кризисы 1974-75 и 1980-82 гг.). Этому предшествовал переход от политики протекционизма к политике свободной торговли, осуществленный по итогам Кеннеди-раунда (серии международных конференций в рамках GATT в 1964-1967 гг.), заложившего основы современной системы ВТО. Как пишет экономический историк П.Байрох, «в Западной Европе действительная либерализация торговли произошла после Кеннеди-раунда»[105].
Опять, как и в предыдущие периоды, мы видим перелом тенденции: от неуклонного роста промышленности к кризисам и стагнации, - произошедший сразу же после перехода от политики протекционизма к политике свободной торговли. Среднегодовые темпы роста ВВП развитых стран Запада после этого начали неуклонно снижаться: с 5,1% в 1960-1970 гг. до 3,1% в 1970-1980 гг. и 2,2% в 1990-2000 гг.[106] Этот процесс сопровождался деиндустриализацией стран Западной Европы и США – упадком промышленности этих стран или ее переносом в другие страны. Таким образом, и здесь прослеживалась зависимость между индустриализацией и благосостоянием: замедление промышленного роста или его приостановка в странах Запада в последние десятилетия сопровождалась замедлением роста ВВП.
При этом надо учитывать, что динамика ВВП США и, возможно, некоторых других стран Запада, в последние десятилетия не вполне отражает действительное изменение благосостояния этих стран. Так, по мнению ряда экономистов, «гедонистический» подход к расчету ВВП в США ведет к недостаточно полному учету инфляции, что имеет результатом занижение роста дефлятора ВВП и завышение роста реального ВВП[107].
Для понимания действительной ситуации в США и других странах Запада полезно использовать другие данные, анализ которых свидетельствует о том, что благосостояние этих стран не только не растет, но и, наоборот, снижается. Например, объем продаж автомобилей в США неуклонно сокращается уже почти 30 лет, несмотря на значительный прирост населения страны. В 1985 г. в США было продано 11 млн. автомобилей, а в 2009 г. – всего лишь 5,4 млн. В результате если в 1969 г. средний возраст автомобиля в США составлял 5,1 лет, в 1990 г. – 6,5 лет, то в 2009 г. – почти 10 лет, что не характерно для богатой страны[108]. По расчетам норвежского экономиста Э.Райнерта, средняя реальная зарплата в США достигла максимума в 1970-е гг. и с тех пор лишь снижалась[109]. По данным официальной американской статистики, только в период с 1999 г. по 2010 г. средний доход американской семьи упал на 7,1%. Число жителей США, оказавшихся за чертой бедности, опять согласно официальной американской статистике, к 2000 г. достигло 11,2%, а в 2010 г. составило 15,1%[110], в то время как в 1960-е годы их число было незначительным.
Кроме того, если поделить внешний долг США на число американских домохозяйств, то мы получим более 100 тысяч долларов внешнего долга в среднем в расчете на одну американскую семью, и эта сумма продолжает быстро расти ввиду большого дефицита внешней торговли США. Данный факт не учитывается всеми другими показателями, приведенными выше, и без того не слишком радужными. Однако рано или поздно, по этому внешнему долгу, в той или иной форме, американцам придется платить; и тогда всем в мире станет очевидно, что попытка США поддерживать прежний уровень потребления за счет все большего увеличения импорта и своего внешнего долга отнюдь не является признаком действительного благосостояния.
Таким образом, политика свободной торговли (конец 1960-х гг. – настоящее время), пришедшая на смену политике протекционизма, как и в предыдущие исторические эпохи, принесла даже самым развитым странам Запада (не говоря уже о Греции, Испании и прочих странах среднего уровня развития) не только деиндустриализацию, но и начавшееся падение уровня благосостояния.
Развивающиеся страны с конца 1960-х гг. по настоящее время. Если же говорить не о развитых, а о развивающихся странах, то для большинства этих стран переход к политике свободной торговли в последние десятилетия имел катастрофические последствия. Ниже приводятся некоторые примеры:
Норвежский экономист Э.Райнерт работал в составе делегаций МВФ-Всемирного банка в Перу и Монголии. Вот что он пишет о том, каким был в этих странах результат проведения либеральных реформ:
В Перу после перехода к политике свободной торговли, в течение 1970-х гг., была практически уничтожена промышленность страны; к 1990-м годам средний уровень заработной платы в стране упал в 4 раза[111].
В Монголии, после того как в 1991 г. страна открылась для свободной международной торговли, производство почти во всех промышленных секторах упало на 90%. Всего лишь за 4 года промышленность, создававшаяся в течение 50 лет, была полностью уничтожена. Так, доля сельского хозяйства в ВВП Монголии с 1940 г. по середину 1980-х гг. уменьшилась с 60 до 16%. Теперь же сельское хозяйство: кочевое скотоводство и собирательство (в частности, сбор птичьего пуха), - вновь стало доминирующей отраслью экономики. В результате к 2000 году «производство хлеба снизилось на 71%, а книг и газет – на 79%, и это при том, что население страны не уменьшилось… реальные зарплаты сократились почти вполовину, повсюду царила безработица. Стоимость импортируемых в страну товаров превышала стоимость экспортируемых в 2 раза, а реальная ставка процента с учетом инфляции составляла 35%»[112].
Известный американский экономист и нобелевский лауреат Д.Стиглиц пишет, что вступление Мексики в 1994-1995 гг. в ВТО и зону свободной торговли с США привело к беспрецедентному падению реальных доходов и средней зарплаты мексиканцев и способствовало усилению бедности в этой и без того небогатой стране. Это происходило на фоне деиндустриализации – так, в первые годы XXI века занятость в промышленности Мексики снизилась на 200 000 человек, увеличив армию безработных и поток нелегальной эмиграции в США[113].
Профессор Д.Харви указывает, что реализация неолиберальной концепции (в основе которой лежит все тот же принцип свободной торговли) в России, Мексике, Индонезии, Аргентине и ряде других стран привела к катастрофическим последствиям[114]. В России в 1990-е гг. после либерализации экономики промышленное производство и ВВП сократились на 60%, а уровень бедности достиг, по разным оценкам, от 40 до 60%, хотя до 1985 г. бедности как таковой не было вообще, или она была незначительной.
Примечательна та роль, которую сыграли в последние десятилетия в навязывании развивающимся странам принципов свободной торговли Международный валютный фонд и Всемирный банк. Так, среди принципов «Вашингтонского консенсуса», выполнение которых МВФ требовал при предоставлении своих кредитов, фигурировали следующие:
- снятие любых торговых барьеров,
- приватизация государственной собственности,
- отмена субсидий в целях поддержки национального производства,
- запрет стимулирования национального производства посредством снижения курса национальной валюты и посредством снижения процентных ставок,
- отмена ограничений на движение капиталов[115].
Иными словами, «правилами» МВФ были запрещены любые виды протекционизма как в области защиты национального производства, так и в области защиты национальной финансовой системы, а также было запрещено непосредственное участие государства и государственных предприятий в экономической жизни.
Д.Стиглиц, который в течение 3 лет (1997-2000 гг.) занимал пост главного экономиста Всемирного банка и воочию наблюдал практику и результаты деятельности МВФ в данной области, пришел к выводу, что те страны, которые следовали указанным выше «правилам» в 1980-е и 1990-е годы: Мексика, Индонезия, Таиланд, Россия, Украина, Молдавия, - столкнулись с катастрофическими кризисами, крахом промышленности, массовой безработицей и нищетой, разгулом преступности. В то же время, те страны: Китай, Польша, Малайзия, Южная Корея, - которые отказались от этих рецептов и применяли меры протекционизма, запрещенные МВФ и «Вашингтонским консенсусом», смогли достичь намного лучших результатов[116]. И это не случайность, а закономерность, - утверждает Д.Стиглиц в своей книге[117].
3. Случаи ограниченного применения протекционизма
Как указывают многие авторы, идеология свободной торговли в последние десятилетия приобрела такую силу на Западе, что приверженность ей считается важным признаком «прогресса и демократии» и залогом будущего «процветания». Д.Харви удивляется, что страной с благоприятным деловым климатом, согласно подходу МВФ, Всемирного банка и других международных институтов, считается та, которая проводит в жизнь принципы либерализма, и между этими понятиями ставится знак равенства[118]. «Сегодня, - пишет Д.Стиглиц, - в отличие от 1930-х годов, невероятное давление оказывается на любую страну с целью не допустить повышения тарифов или других торговых барьеров для сокращения импорта, даже если она столкнулась с экономическим спадом»[119].
Любопытно, что для «обоснования» и «научного доказательства» правильности идей экономического либерализма нередко приводят примеры экономической истории и современной действительности, которые не могут служить таким «доказательством», поскольку они доказывают прямо противоположное тому, что пытаются с их помощью доказать. Во всех случаях речь идет не о классической системе протекционизма, которая была выше описана, а об иных примерах применения протекционизма – завуалированных, и потому менее очевидных. Ниже приводится ряд таких примеров:
Франция в XVII-XVIII вв. Утверждается, что Франция, начиная с эпохи Ж-Б.Кольбера, возглавлявшего правительство страны в 1655-1680 гг., как и страны европейского Севера, проводила политику протекционизма, однако при этом не достигла сколько-либо ощутимых результатов. Отсюда делается вывод о неэффективности политики протекционизма. Вместе с тем, такой взгляд не соответствует фактам и выводам экономических историков. Как указывают И.Валлерстайн и Ч.Уилсон, особенность французского протекционизма и его отличие от английского состояли в том, что система таможенного регулирования во Франции защищала импортными пошлинами только промышленные производства, уже работавшие на экспорт; а в Англии она помимо этого защищала любые импортозамещающие производства, сельское хозяйство и национальное судоходство[120], – т.е. все отрасли экономики, которые имело смысл развивать в данной стране. Таким образом, французский протекционизм охватывал лишь очень маленький сегмент экономики и промышленности страны, и такую политику вряд ли можно называть действительно протекционистской политикой.
Более того, в течение второй половины XVIII в. Франция полностью либерализовала свою внешнюю торговлю, отменив все ранее существовавшие ограничения (что, по мнению С.Каплана и И.Валлерстайна, стало главной причиной экономического кризиса 1786-1789 гг., приведшего к Французской революции[121]). И в последующем, вплоть до конца XIX в., во Франции не было постоянного экономического режима, а были частые переходы от либерального режима к частичному протекционизму и обратно. Поэтому тот результат, который имел место: очень медленное развитие промышленности, застой и кризисы в сельском хозяйстве, обнищание значительных масс населения, периодические социальные взрывы и революции (1789-1815, 1830, 1848, 1871 гг.), - вполне соответствовали такой политике. В результате Франция, которая в конце XVII в. по уровню развития промышленности была либо на первом месте в Европе и в мире, либо делила 1-2 места с Голландией, переместилась к началу XX в. по объему промышленного производства на 4 место.
Япония в конце XIX – начале XX вв. Как уже говорилось, торговым договором, навязанным Японии в 1868 г., ей было запрещено устанавливать импортные и экспортные пошлины выше 5%. Тем не менее, в конце XIX – начале XX вв. Японии удалось очень быстро и успешно провести индустриализацию, с чего началось дальнейшее восхождение этой страны по пути промышленного развития. Это породило представление, что Япония осуществила индустриализацию в условиях либерального режима во внешней торговле.
Однако данное представление не соответствует истине. Во-первых, уже в 1899 г. Япония освободилась от запрета, установленного западными державами, и начала повышать таможенные пошлины[122]. Во-вторых, на первом этапе индустриализации активную роль здесь играло государство, которое само строило первые заводы в разных отраслях промышленности, переданные затем в частные руки, а также развивало современную военную индустрию и коммуникации[123]. В-третьих, Япония имела в то время своего рода естественный протекционистский барьер – 15-20 тысяч километров, отделявших ее от основных промышленных центров того времени, находившихся в Западной Европе и на Северо-востоке США – который не так легко было преодолеть при тогдашнем уровне развития морского судоходства.
Наконец, в-четвертых, у Японии были исключительно благоприятные стартовые условия, существенно улучшавшие ее конкурентоспособность: очень высокая плотность населения и наличие огромной массы дешевых рабочих рук, сосредоточенных в одном месте; близость моря, т.е. транспортных путей, относительно любой точки Японии; теплый климат. Именно эти факторы рассматриваются в наше время и рассматривались с давних времен экономистами в качестве важнейших естественных факторов конкурентоспособности[124]; на них же указывают и японские экономисты, объясняя феномен японской индустриализации[125].
Чили в последней четверти XX века. Широко распространено мнение о том, что Чили в правление Аугусто Пиночета достигло феноменальных успехов благодаря проводившейся им либеральной экономической политике. При этом часто ссылаются на то, что советником Пиночета одно время выступал сам Милтон Фридман, один из «столпов» западной либеральной науки, приезжавший в Чили в 1975 г. Как результат политики, проводившейся Пиночетом, приводятся следующие данные. После 1975 г. (т.е. после приезда М.Фридмана в Чили) экономика страны в течение 15 лет росла в среднем на 3,28% в год. До этого в течение 15 лет она росла всего лишь на 0,17% в год. За чертой бедности сегодня находятся 15% чилийцев, это меньше, чем было раньше, и меньше, чем в среднем по Латинской Америке - около 40%[126].
Результат экономического развития Чили, конечно, неплохой, но довольно средний, если его сравнивать с Китаем или Южной Кореей, которые имели темпы роста 10% в год и более на протяжении многих лет. Однако даже такой средний, хотя и в целом успешный, результат вовсе не является результатом проведения Пиночетом либеральной экономической политики. Как утверждает Э.Райнерт, который в течение многих лет в 1970-е гг. работал в Чили, Пиночет проводил отнюдь не либеральную, а, наоборот, протекционистскую политику. Во-первых, пишет норвежский экономист, промышленная политика государства при Пиночете стала более агрессивной, чем даже она была при социалистическом режиме Альенде, ориентированной на поддержку и развитие экспорта. Так, в течение правления Пиночета чилийские виноделы при поддержке государства перешли с экспорта вина в контейнерах на экспорт вина в бутылках – что способствовало увеличению добавленной стоимости, производимой в отрасли, и значительному росту экспорта чилийского вина. Во-вторых, крупнейшее предприятие страны - производитель меди CODELCO - не было приватизировано, оно осталось в руках государства. В-третьих, при Пиночете были введены ограничения на международные потоки капиталов[127]. Таким образом, Пиночет нарушил как минимум три правила «Вашингтонского консенсуса» (см. выше) – о запрете поддержки промышленности государством, об обязательной ее приватизации и о либерализации экспорта-импорта капиталов.
Что же касается рекомендаций Милтона Фридмана, выполненных Пиночетом, то они в основном сводились к устранению бюджетного дефицита в целях обуздания инфляции[128] – т.е. к принятию мер, которые в условиях высокой инфляции рекомендовал бы любой грамотный экономист в здравом уме любому здравомыслящему правительству. Наконец, еще одна мера, осуществленная при Пиночете, заключалась в переходе от традиционной государственной пенсионной системы к накопительной частной пенсионной системе – за счет чего произошло сокращение величины госбюджета и доли государственных расходов в ВВП страны. Как и предыдущая, данная мера не имеет никакого отношения ни к свободе торговли, ни к промышленной политике. Так, США в течение почти всего XIX в. и значительной части XX в. проводили политику протекционизма и поддержки своей промышленности, противоречащую основам либеральной экономики, не имея при этом ни государственной, ни вообще какой-либо развитой пенсионной системы.
Таким образом, оба элемента экономической политики Пиночета, за которые его хвалят либеральные экономисты (сбалансированный бюджет и накопительная пенсионная система), не относятся к списку разногласий между либеральной и нелиберальной экономической школой[129]. А как раз по принципиальным вопросам, являющимся предметом разногласий между экономистами[130], Пиночет проводил политику, идущую вразрез с рекомендациями либеральной экономической школы и «Вашингтонского консенсуса», и, следовательно, достигнутые при нем успехи в экономике никак нельзя считать «триумфом либеральной экономической политики», как это сегодня пытаются представить.
Китай, Индия и Южная Корея в последней трети XX в. – начале XXI в.
Наконец, еще одно заблуждение связано с успехами, достигнутыми Китаем, Индией и Южной Кореей. Все три страны являются членами ВТО, выполняют требования этой организации, все демонстрируют высокий экономический и промышленный рост. Это создает иллюзию, что успех этих стран в последние 40-50 лет является результатом проводимой ими либеральной экономической политики.
В действительности это не так. Как пишет Э.Райнерт, работавший долгое время в разных развивающихся странам по программам МВФ, «И Китай, и Индия, и Южная Корея в течение 50 лет следовали разным вариантам политики, которую Всемирный банк и МВФ теперь запретили в бедных странах», и далее уточняет: «Китай и Индия более 50 лет практиковали протекционизм (возможно, чересчур суровый), чтобы построить собственную промышленность»[131]. То же мнение в отношении Китая и Южной Кореи высказывает Д.Стиглиц, который работал непосредственно в структуре МВФ-Всемирного банка[132].
Суть данной политики, проводимой этими государствами, уже много раз была описана в прессе и экономической литературе: это политика протекционизма и поддержки национальной промышленности всеми доступными способами – государственными субсидиями, занижением курса национальной валюты ниже нормального уровня, дешевыми кредитами, активным прямым участием государства в экономике, наконец, посредством изощренной системы национальных стандартов и разрешений, препятствующих проникновению иностранных товаров на национальные рынки этих стран. То, что эти страны добились успеха при помощи подобных мер, без сохранения в течение 150 или 200 лет системы высоких покровительственных пошлин и запретов экспорта и импорта, как это было в случае с Западной Европой и США, по-видимому, объясняется, с одной стороны, их национальными особенностями, а, с другой стороны, наличием у всех трех стран высокой естественной конкурентоспособности. По всем трем параметрам, о которых выше говорилось: высокая плотность населения, наличие удобных транспортных коммуникаций, теплый климат, - эти страны имеют максимально высокий уровень естественной конкурентоспособности. Но страны, не располагающие такими преимуществами, вряд ли смогут достичь таких же результатов, копируя их экономическую политику. Как указывает Э.Райнерт, со ссылкой на мнения других экономистов, чем хуже конкурентоспособность страны и чем ниже уровень ее промышленного развития, тем выше должна быть защита при помощи мер протекционизма, для достижения положительного результата[133].
Кроме того, на начальной стадии индустриализации все эти страны вводили у себя высокие импортные пошлины и/или запреты импорта. Так, в Китае на первой стадии рыночных реформ, начавшихся в 1978 г., средний уровень импортных пошлин составлял 50-60%, и лишь постепенно, в течение нескольких десятилетий, был снижен до 15%[134]. В Южной Корее в течение первых десятилетий индустриализации существовали высокие протекционистские барьеры и запреты импорта в отношении многих товаров, и они сохраняются до настоящего времени в отношении сельскохозяйственной продукции.
Поэтому успехи, достигнутые Китаем, Индией и Южной Кореей, никак нельзя считать результатом либеральной экономической политики.
Особенно интересен опыт Южной Кореи. Как указывает Э.Райнерт, Южная Корея в начале 1960-х гг. была беднее Танзании, это была отсталая аграрная страна, которая не знала эры парового двигателя и практически не имела промышленности[135]. По уровню ВВП на душу населения: 100 долларов, - Южная Корея стояла в одном ряду с беднейшими странами Африки, и намного отставала от Китая, который еще в рамках социалистического строительства при Мао Цзэдуне, до начала рыночных реформ в 1970-е гг., смог увеличить данный показатель до 500 долларов. Все участие Южной Кореи в международном разделении труда ограничивалось экспортом вольфрама и женьшеня; подавляющая часть населения была занята в примитивном сельском хозяйстве – в основном выращивало рис для собственного потребления в рамках натурального крестьянского хозяйства.
Как указывают экономисты Х-Д. Чанг и П.Эванс, лишь после прихода к власти в 1961 г. генерала Пака Чон Хи, ставшего президентом Южной Кореи, в стране началась индустриализация, что стало результатом целенаправленной государственной промышленной политики. Ее основные элементы состояли в следующем:
- было создано «суперминистерство» - Economic Planning Board (аналог Госплана СССР), которому были переданы все бюджетные функции и функции планирования экономического развития;
- начали разрабатываться и проводиться в жизнь пятилетние планы развития;
- были национализированы все банки и ряд предприятий;
- был создан ряд государственных компаний в ключевых отраслях экономики;
- была создана сеть государственных и полугосударственных агентств содействия бизнесу;
- была проведена кардинальная кадровая реформа в государственном аппарате;
- были введены жесткие протекционистские меры по защите сельского хозяйства, промышленности, финансового рынка и других секторов экономики[136].
В результате осуществления государственной промышленной политики всего лишь за 20 лет из отсталой сельскохозяйственной страны и экспортера сырья Южная Корея превратилась в одного из ведущих в мире производителей текстиля, одежды, обуви, стали, полупроводников, а в последующем – также современных судов, автомобилей и электроники. Рост промышленного производства в течение этого периода составлял в среднем порядка 25% в год (!), а в середине 1970-х гг. – 45% в год. ВВП на душу населения вырос со 104 долл. в 1962 г. до 5430 долл. в 1989 г., т.е. в 52 раза за всего лишь 27 лет. Объём торговли товарами народного потребления вырос с 480 млн. долл. в 1962 г. до 127,9 млрд. долл. в 1990 г., т.е. в 266 раз[137].
После убийства в 1979 г. президента Пака Чон Хи и захвата власти в стране генералом Чон Ду Хваном экономическая политика государства почти не изменилась, были лишь приватизированы некоторые банки и введена более жесткая бюджетная политика. Свертывание прежней модели развития и переход к либеральной экономической модели начались лишь в 1990-е гг., в связи со вступлением Южной Кореи в международные организации (ОЭСР, ВТО и др.) и наводнением государственных и академических учреждений так называемыми atkes (American-educated Korean economists)[138]. Именно тогда государство начало самоустраняться от участия в экономической деятельности и от регулирования экономики, оставив ее во власти чеболей – гигантских корейских промышленных корпораций, которые, как и либеральные экономисты, требовали устранить всякое государственное вмешательство в экономику. В 1993 г. закончилась последняя южнокорейская пятилетка. В 1994 г. было ликвидировано «суперминистерство» промышленности и планирования и на базе бывшего министерства финансов создано министерство экономики и финансов. К 1995 г. были устранены все ранее существовавшие ограничения во внешней торговле, в т.ч. запреты импорта иностранных «предметов роскоши» и других иностранных товаров, ликвидированы протекционистские законы и правила в промышленности, сельском хозяйстве, розничной торговле, проведена финансовая либерализация (открытие финансового рынка для иностранного капитала). От некогда мощной системы государственного субсидирования и поддержки промышленности сохранилась лишь ее небольшая часть – научные исследования в некоторых секторах высоких технологий[139].
Следствием стал глубокий экономический кризис, поразивший Южную Корею в 1997-1998 гг. Уже к концу 1997 г. золотовалютные резервы страны были практически полностью истощены, и для того, чтобы предотвратить полный крах экономики, правительство было вынуждено сделать крупные займы у МВФ. Сильно упал курс национальной валюты; падение ВВП в течение 1998 года составило 24%. Таким образом, делают вывод Чанг и Эванс, кризис 1997 года в Южной Корее стал следствием отказа от прежней активной роли государства в промышленном развитии и перехода к неолиберальной экономической модели[140]. В 2000-е гг. среднегодовой рост ВВП Южной Кореи составлял всего лишь порядка 3-6%. А в год последнего финансового кризиса (2008 г.) объем промышленного производства в стране сократился на 26%. Таким образом, с учетом двух кризисов (1997-1998 и 2008-2009 гг.), во время которых Южная Корея каждый раз теряла примерно четверть своего ВВП/промышленного производства, экономический рост в стране после 1996 г., т.е. после проведения либеральных реформ, по существу прекратился. На смену корейскому экономическому чуду пришла стагнация.
********************************************
Выше было рассмотрено большое число примеров экономической истории и современной экономической практики, которые, в свою очередь, были ранее исследованы экономическими историками и экономистами, представившими соответствующие факты и вынесшими по всем этим примерам свое заключение. Все эти примеры подтверждают одну и ту же закономерность. Она состоит в том, что только протекционистская политика, при условии правильного ее проведения, во всех исследованных примерах, способствовала развитию промышленности и, как результат, росту благосостояния. Соответственно, политика свободной торговли, опять же во всех исследованных примерах, всегда, в конечном счете, приводила к упадку промышленности и благосостояния. Лишь в очень редких случаях, при наличии у отдельных стран больших конкурентных преимуществ: в промышленном развитии (как у Англии в середине XIX в. или у США в 1970-1980-е гг.) или в развитии торговли и судоходства (как у Голландии в XVII в.), - этот упадок при проведении политики свободной торговли мог быть отсрочен во времени, а в первые годы мог происходить рост благосостояния и объема промышленного производства. В целом данные результаты подтверждают вывод, сделанный в свое время И.Валлерстайном о том, что протекционизм играет важную роль в достижении государством долгосрочных преимуществ, а свободная торговля может служить лишь «максимизации краткосрочной прибыли классом торговцев и финансистов»[141].
В начале статьи уже приводились цитаты из главного труда Адама Смита, основоположника либерального экономического учения, свидетельствующие о том, что он вовсе не отрицал важной положительной роли протекционизма в развитии, по крайней мере, отдельных конкурентоспособных отраслей промышленности. Ниже приводится еще одна цитата из этого труда, которая показывает, что Адам Смит столь же хорошо осознавал ту роль, которую играет наличие промышленности в достижении нацией богатства и благосостояния. Так, в книге 4, главе 1 «Богатства народов» он доказывал, что не столько деньги и, в частности, не столько запасы золота и серебра, составляют главное богатство нации, сколько ее достижения в области реальной экономики. И в качестве одного из составляющих богатства нации он упоминал наличие высокоразвитой промышленности: «Страна, промышленность которой производит значительный годовой избыток таких изделий [тонких и дорогих изделий промышленности, обладающих высокой стоимостью], обычно вывозимых в другие страны, может в течение многих лет вести сопряженную с очень большими издержками войну, не вывозя сколько-нибудь значительных количеств золота и серебра или даже совсем не имея их вывоза… Никакую войну, связанную с большими расходами или отличающуюся своей продолжительностью, нельзя без неудобств вести за счет вывоза сырых продуктов. Слишком велики оказались бы издержки… Отправка за границу сколько-нибудь значительного количества сырья означала бы в большинстве случаев отправку части необходимых средств существования населения. Иначе обстоит дело с вывозом изделий мануфактур… [Дэвид] Юм часто отмечает неспособность прежних королей Англии вести без перерыва сколько-нибудь продолжительные внешние войны»[142].
Таким образом, в этих рассуждениях Адам Смит ставил знак равенства между богатством нации, которое давало ей возможность вести продолжительную войну, и наличием развитой промышленности как основы этого богатства. Правда, в некоторых других своих рассуждениях он не делал различия между производством сырья и готовых изделий с точки зрения богатства и благосостояния нации. Однако данный пример, равно как и пример, приведенный в начале статьи (о благотворной роли протекционизма для развития отдельных отраслей промышленности), показывает, что попытки современных либеральных экономистов доказать правильность тотального отрицания протекционизма и отрицания важной роли промышленности в благосостоянии нации ссылками на Адама Смита как высшего для них авторитета, по меньшей мере, сомнительны. У классика либеральной науки можно найти как высказывания, подтверждающие их правоту, так и высказывания, ее опровергающие. Что же касается реальных фактов экономической жизни, то весь опыт индустриализации Европы, Северной Америки и России за последние 400 или 500 лет, равно как и опыт индустриализации и деиндустриализации всего остального мира в XX-XXI вв., доказывает необходимость протекционизма и пагубность свободной торговли для развития промышленности, а также важность развития собственной промышленности для богатства и благосостояния нации.
Помнится, ранее среди экономистов считалось бесспорной истиной, что главным критерием истинности научного знания является практика, факты реальной жизни. В конце концов, экономика для того и существует, чтобы служить реальной экономической жизни и реальным экономическим субъектам: предприятиям, предпринимателям и т.д., – в их экономической деятельности, а также правительствам – в организации и поощрении этой деятельности. И потому критерием истинности знания российской экономической науки должны являться факты реальной экономической практики: сегодняшней и вчерашней, - а не ссылки на мнения научных светил и абстрактные рассуждения, широко распространившиеся в последнее время для доказательства тех или иных концепций.
К сожалению, эта истина в последние годы оказалась забыта. И цитированное выше высказывание С.Ю.Витте о «проповедниках, облекшихся в тогу попугайской учености» и лишенных понимания экономической действительности, опять сегодня звучит весьма актуально. В частности, как указывает Э.Райнерт, начиная с 1980-х гг. для экономистов на Западе были введены и до настоящего времени действуют правила, запрещающие использовать примеры экономической истории и практики в своих исследованиях[143]. Таким образом, либеральная экономическая наука на Западе окончательно повернулась спиной к практике и реальной экономической жизни. Ну что ж, следует ожидать, что уже очень скоро и реальность, в свою очередь, повернется спиной к таким экономистам и к тем, кто пытается осуществить на практике их советы. И эта реальность, начавшаяся с мирового финансового кризиса 2008 года и продолжившаяся тем, что сегодня уже называют «Великая депрессия – 2», грозит новыми потрясениями всем тем, кто не хочет или не способен основывать свои действия на этой реальности, а не на заученных теоретических формулах.
Что касается России, то является общепризнанным, по крайней мере, среди россиян, что она не проигрывала в конце XX века холодной войны с Западом. Отказ от коммунистической идеологии и рыночные реформы после 1985 года были начаты не из-за проигрыша в холодной войне, а ввиду осознания обществом такой необходимости. Тем удивительнее, что Россия добровольно взяла на себя выполнение обязательств (отказа от протекционизма и неукоснительного следования принципам свободной торговли), которые в течение XIX века страны Запада навязывали побежденным странам (Турции, Китаю, Индии, Японии и т.д.) для разрушения их промышленности и превращения их в зависимые, бедные и экономически несостоятельные территории (см. выше), а в последние полвека навязывают странам, остро нуждающимся в финансовых «вливаниях» и помощи со стороны международных организаций. Тот факт, что Россия, которая не являлась побежденной или завоеванной, которая не нуждается в финансовой помощи, а, наоборот, сама кредитует страны Запада посредством размещения своих резервов в государственных облигациях США и ЕС, при этом добровольно на себя взвалила обязательства завоеванной, порабощенной или нуждающейся страны, представляет собой трудно разрешимую загадку нашего времени.
[1] Адам Смит. Исследование о природе и причинах богатства народов, М., 2009, с. 440, 444
[2] Ф.Лист. Национальная система политической экономии. Под ред. К.В.Трубникова, СПб, 1891 г., с. 271-274
[3] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011
[4] Политика протекционизма в Англии начала активно проводиться еще ранее, но она первоначально касалась национального судоходства (начиная с 1651 г.) и сельского хозяйства (начиная с 1670-х гг.).
[5] R.Davis, The Rise of Protection in England, 1669-1786, Economic History Review, Vol. 19, 1966, 2, p. 309-314
[6] Schwarz L. London in the Age of Industrialisation. Entrepreneurs, labour force and living conditions, 1700-1850. Cambridge, 1993, pp. 89, 170, 95.
[7] Hill C. Reformation to Industrial Revolution. A Social and Economic History of Britain, 1530-1780. Bristol, 1967, p.64
[8] B.Semmel, The Rise of Free Trade Imperialism. Classical Political Economy, the Empire of Free Trade and Imperialism 1750-1850, Cambridge, 1970, pp. 130-131
[9] Cambridge Economic History of Europe, Volume IV, ed. by E.Rich and C.Wilson, Cambridge, 1967, p. 554
[10] Wallerstein I. The Modern World-System II. Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy. New York – London, 1980 pp. 233, 266; Wilson C. England’s Apprenticeship, 1603-1763. New York, 1984 pp. 166, 184
[11] D.North, Chapter VII: Undustrialization in the United States, in: Cambridge Economic History of Europe, Vol. VI, part II, ed. by H.Habakkuk and M.Postan, 1965, pp. 675-676
[12] Ф.Лист. Национальная система политической экономии. Под ред. К.В.Трубникова, СПб, 1891 г., с. 153-157
[13] D.North, Chapter VII: Undustrialization in the United States, in: Cambridge Economic History of Europe, Vol. VI, part II, ed. by H.Habakkuk and M.Postan, 1965, p. 680
[14] Ф.Лист. Национальная система политической экономии. Под ред. К.В.Трубникова, СПб, 1891 г., с. 160
[15] Ф.Лист. Национальная система политической экономии. Под ред. К.В.Трубникова, СПб, 1891 г., с. 153, 160
[16] D.North, Chapter VII: Undustrialization in the United States, in: Cambridge Economic History of Europe, Vol. VI, part II, ed. by H.Habakkuk and M.Postan, 1965, p. 681
[17] D.North, Chapter VII: Undustrialization in the United States, in: Cambridge Economic History of Europe, Vol. VI, part II, ed. by H.Habakkuk and M.Postan, 1965, p. 682
[18] Ф.Лист. Национальная система политической экономии. Под ред. К.В.Трубникова, СПб, 1891 г., с. 161
[19] American Civil War. Encyclopaedia Britannica, 2005
[20] Э.Иванян, История США, Москва, 2008 г., с. 92, 154
[21] P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, p. 141
[22] D.North, Chapter VII: Undustrialization in the United States, in: Cambridge Economic History of Europe, Vol. VI, part II, ed. by H.Habakkuk and M.Postan, 1965, p. 696
[23] P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, p. 142
[24] Фергюсон Н. Восхождение денег. М., 2010, с. 307
[25]M.Bils, Tariff Protection and Production in the Early US Cotton Textile Industry. Journal of Economic History, 1984, Vol. 44, No. 4, p. 1044
[26] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 53-55
[27] Покровский М. Русская история с древнейших времен. При участии Н.Никольского и В.Сторожева. Москва, 1910-1918, т. 4, с. 263
[28] Ф.Лист. Национальная система политической экономии. Под ред. К.В.Трубникова, СПб, 1891 г., с. 141-145
[29] Russie a la fin du 19e siecle, sous dir. de M.Kowalevsky. Paris, 1900, p.547
[30] Струмилин С.Г. Очерки экономической истории России. М. 1960, с. 401, 426-427
[31] Струмилин С.Г. Очерки экономической истории России. М. 1960, с. 402-405, 445, 450
[32] Струмилин С.Г. Очерки экономической истории России. М. 1960, с. 426-427
[33] Туган-Барановский М. Русская фабрика. М.-Л., 1934, с. 55, 60; Blum J. Lord and Peasant in Russia. From the Ninth to the Nineteenth Century. New York, 1964, pp.402-403
[34] Wallerstein I. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. San Diego, 1989 p.152
[35] Рожков Н.А. Русская история в сравнительно-историческом освещении (основы социальной динамики) Ленинград – Москва, 1926-1928, т. 10, с.7, 274-275
[36] Инфляция была вызвана наводнением денежного обращения бумажными деньгами (ассигнатами) в избыточном количестве. Уже к концу царствования Екатерины II бумажные деньги обесценились в 1,5 раза, а к концу царствования Александра I – в 4 раза по отношению к серебряному рублю, совершенно вытеснив его из обращения.
[37] Покровский М.H.Русская история с древнейших времен. При участии Н.Никольского и В.Сторожева. Москва, 1911, т. V, с. 101; Струмилин С.Г. Очерки экономической истории России. М. 1960, с. 419.
[38] Струмилин С.Г. Очерки экономической истории России. М. 1960, с. 489, 501
[39] Russie a la fin du 19e siecle, sous dir. de M.Kowalevsky. Paris, 1900 p. 289; Portal R. The Industrialization of Russia. Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1965, Volume VI, Part 2, pp. 824-837; P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, pp. 70, 90.
[40] Кузовков Ю.В. История коррупции в России. М., 2010, п. 17.1
[41] D.Landes, Chapter V: Technological Change and Development in Western Europe, 1750-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1965, Vol. VI, Part I, p. 443
[42] D.Landes, Chapter V: Technological Change and Development in Western Europe, 1750-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1965, Vol. VI, Part I, р. 472, P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in:Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, р. 90
[43] Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1965, Vol. VI, Part I, p. 25
[44] A.Milward and S.Saul, The Economic Development of Continental Europe, 1780-1870, Totowa, 1973, pp. 194, 233; Fontana Economic History of Europe, td. by C.Cipolla, Volume IV, part 2, pp. 773-782
[45] P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, pp. 70, 90
[46] L.Cafagna, Chapter 5: The Industrial Revolution in Italy, 1830-1914, in: C.Cipolla (ed.), Fontana Economic History of Europe, Volume IV, part 1, p. 317; W.Cole and P.Deane, Chapter I, The Growth of National Incomes, in: Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1965, Vol. VI, Part I, pp. 17-18.
[47] P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, pp. 91-92, 141
[48] Social Market Economy. Experiences in the Federal Republic of Germany and considerations on its transferability to developing countries, by A.Borrmann, K.Fasbender, H.Hartel, M.Holthus, Hamburg, 1990, pp. 71-72
[49] P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, p. 94
[50] Galbraith J. The Great Crash 1929. Boston, 1979, p. 191
[51] Кузовков Ю.В. Мировая история коррупции, М., 2010, п. 19.2
[52] W.Rostow. The World Economy since 1945: A Stylized Historical Analysis. Economic History Review, Vol. 38, No 2, 1985, pp. 264-274
[53] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 332
[54] W.Rostow. The World Economy since 1945: A Stylized Historical Analysis. Economic History Review, Vol. 38, No 2, 1985, pp. 264-274
[55] Ф.Успенский, История Византийской империи, Москва, 2002 г., т. 5, с. 259
[56] Так, внутри Римской империи, за исключением нескольких восточных провинций, торговля осуществлялась беспошлинно; никаких запретов торговли не существовало; портовый сбор составлял 2-2,5% от стоимости товара.
[57] Так, в античности были изобретены: водяное колесо, бетон, водяной насос, а также паровая машина (в I в.н.э. в Александрии) и высокопрочное углеродистое железо (в Карфагене), заново открытые лишь в XIX-XX вв. Но большинство этих изобретений так и не нашло применения в практике.
[58] C.Cipolla, The Italian and Iberian Peninsula, in: Cambridge Economic History of Europe, Vol. III, ed. by M.Postan, E.Rich and E.Miller, Cambridge, 1971, pp. 414-418
[59] Wallerstein I. The Modern World-System. Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century. New York, 1974, p. 184
[60] Wallerstein I. The Modern World-System. Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century. New York, 1974, p. 219
[61] Wallerstein I. The Modern World-System II. Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy. New York – London, 1980 p. 199
[62] Wallerstein I. The Modern World-System II. Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy. New York – London, 1980 p. 181
[63] E.Hamilton, The Decline of Spain, in: Essays in Economic History, ed. by E.Carus-Wilson, London, 1954, p. 218
[64] E.Hamilton, The Decline of Spain, in: Essays in Economic History, ed. by E.Carus-Wilson, London, 1954, pp. 219-220
[65] Day J. The Medieval Market Economy. Oxford, 1987, p. 163
[66] C.Wilson, Chapter VIII: Trade, Society and the State, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume IV, ed. by E.Rich and C.Wilson, Cambridge, 1967, pp. 548-551
[67] I.Wallerstein, The Modern World-System II. Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy, 1600-1750, New York – London, 1980, pp. 233-234
[68] J.Nadal, Chapter 9: The Failure of the Industrial Revolution in Spain 1830-1914, in: C.Cipolla (ed.), The Fontana Economic History, Vol. 4, Part 2, London, 1980, pp. 556, 569, 582-619
[69] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 117-118
[70] Свидетельством тому может служить, например, тот факт, что цены на зерно во Львове, выраженные в граммах чистого серебра, с середины XV в. по середину XVIII в. выросли более чем в 6 раз, и «подтянулись» почти до уровня цен Западной Европы, в то время как ранее были почти на порядок ниже. F.Braudel, F.Spooner, Chapter VII: Prices in Europe from 1450 to 1750, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume IV, ed. by E.Rich and C.Wilson, Cambridge, 1967, p. 395
[71] J.Rutkowski, Histoire economique de la Pologne avant les partages, Paris, 1927, p. 159
[72] M.Rosman. The Lord’s Jews. Magnate – Jewish Relations in the Polish – Lithuanian Commonwealth during the Eighteenth Century, Cambridge – Massachusets, 1990, pp. 43-48
[73] J.Rutkowski, Histoire economique de la Pologne avant les partages, Paris, 1927, pp. 22, 112, 119
[74] I.Wallerstein, The Modern World-System II. Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy, 1600-1750, New York – London, 1980, pp. 131-190
[75] K.Helleiner, Chapter I: The Population of Europe from the Black Death to the Eve of the Vital Revolution, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume IV, ed. by E.Rich and C.Wilson, Cambridge, 1967, p. 77
[76] Речь идет об объемах экспорта пшеницы из Балтийского моря в Северное через датские проливы. Но почти все регионы, экспортировавшие зерно этим торговым путем (Польша, Прибалтика, Пруссия) входили в то время в Речь Посполитую. F.Spooner, Chapter II: The European Economy, 1609-50, in: New Cambridge Modern History, Vol. IV, ed. by J.Cooper, Cambridge, 1971, p. 91
[77] J.Rutkowski, Histoire economique de la Pologne avant les partages, Paris, 1927, p. 194; А.Бадак, И.Войнич и другие. Всемирная история в 24 томах. Минск, 1999 г, т. 15, стр. 193
[78] Wallerstein I. The Modern World-System. Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century. New York, 1974, pp. 165-184, 205-214; Wallerstein I. The Modern World-System II. Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy. New York – London, 1980 pp. 42-46
[79] Wallerstein I. The Modern World-System II. Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy. New York – London, 1980 p. 60
[80] C.Wilson, The Economic Decline of the Netherlands, in: Essays in Economic History, ed. by E.Carus-Wilson, London, 1954, p. 263
[81] Barbour V. Capitalism in Amsterdam in the Seventeenth Century. Michigan-Toronto, 1963, pp. 125-130
[82] C.Wilson, The Economic Decline of the Netherlands, in: Essays in Economic History, ed. by E.Carus-Wilson, London, 1954, p. 268
[83] Wallerstein I. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. San Diego, 1989, pp. 176-177
[84] Wallerstein I. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. San Diego, 1989, p. 151
[85] Wallerstein I. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. San Diego, 1989, p. 168
[86] Еженедельник «Эксперт», № 7, 2010, с. 62
[87] Фергюсон Н. Восхождение денег. М., 2010, с. 307
[88] Wallerstein I. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. San Diego, 1989, p. 152
[89] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 223
[90] P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, p. 32
[91] ‘Japan’ in Encyclopaedia Britannics 2005
[92] S.Tsuru. Chapter 8: The Take-off in Japan, 1868-1900, in: Economics of Take-off into Sustained Growth. Proceedings of a Conference…, ed. by W.Rostow, London – New York, 1963, p. 142
[93] P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, pp. 37-46
[94] P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, pp. 28-29
[95] B.Semmel, The Rise of Free Trade Imperialism. Classical Political Economy, the Empire of Free Trade and Imperialism 1750-1850, Cambridge, 1970, p. 8
[96] B.Semmel, The Rise of Free Trade Imperialism. Classical Political Economy, the Empire of Free Trade and Imperialism 1750-1850, Cambridge, 1970, p. 179
[97] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 53
[98] Витте С.Ю. Национальная экономия и Фридрих Лист. Киев, 1889, с. 3
[99] Ф.Лист. Национальная система политической экономии. Под ред. К.В.Трубникова, СПб, 1891 г., с. X, XIII
[100] Ф.Лист. Национальная система политической экономии. Под ред. К.В.Трубникова, СПб, 1891 г., с. IX
[101] B.Semmel, The Rise of Free Trade Imperialism. Classical Political Economy, the Empire of Free Trade and Imperialism 1750-1850, Cambridge, 1970, p. 136
[102] J.Belchem, Industrialization and the Working Class: The English Experience, 1750-1900, Aldershot, 1990, pp. 35, 153
[103] J.Belchem, Industrialization and the Working Class: The English Experience, 1750-1900, Aldershot, 1990, pp. 194, 197
[104] J.Belchem, Industrialization and the Working Class: The English Experience, 1750-1900, Aldershot, 1990, p. 245
[105] P.Bairoch, Chapter I: European Trade Policy, 1815-1914, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VIII, ed. by P.Mathias and S.Pollard, Cambridge, 1989, p. 94
[106] Ломакин В.К. Мировая экономика. М., 2002, таблица 14.1
[107] О.Платонов, Г.Райзеггер. Почему погибнет Америка: взгляд с Востока и Запада. Москва, 2008 г., с. 458-459
[108] Stansberry & Associates Digest, 20.12.2011
[109] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 324
[110] «Ведомости», 15.09.2011
[111] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 193, 210
[112] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 205-206
[113] J.Stiglitz, Making Globalization Work, London, 2006, pp. 64-65
[114] Д.Харви. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. Москва, 2007 г., с. 230
[115] Фергюсон Н. Восхождение денег. М., 2010, с. 329; J.Stiglitz. Globalization and Its Discontents. London – New York, 2002, pp. 89-132
[116] J.Stiglitz. Globalization and Its Discontents. London – New York, 2002, pp. 89-127, 180-187,
[117] J.Stiglitz. Globalization and Its Discontents. London – New York, 2002, p. 89, 126, 187
[118] Д.Харви. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. Москва, 2007 г., с. 157
[119] J.Stiglitz. Globalization and Its Discontents. London – New York, 2002, p. 107
[120] I.Wallerstein, The Modern World-System II. Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy, 1600-1750, New York – London, 1980, pp. 264, 267; Cambridge Economic History of Europe, Volume IV, ed. by E.Rich and C.Wilson, Cambridge, 1967, pp. 548-551
[121] Wallerstein I. The Modern World-System III. The Second Era of Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730-1840s. San Diego, 1989, pp. 86-93; Kaplan S. Bread, Politics and Political Economy in the reign of Louis XV. Hague, 1976, Vol. II, p. 488.
[122] S.Tsuru. Chapter 8: The Take-off in Japan, 1868-1900, in: Economics of Take-off into Sustained Growth. Proceedings of a Conference…, ed. by W.Rostow, London – New York, 1963, p. 142
[123] ‘Japan’ in Encyclopaedia Britannics 2005
[124] Clark C. Population Growth and Land Use. New York, 1968, p.274; Райнерт Э. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 267, 221
[125] S.Tsuru. Chapter 8: The Take-off in Japan, 1868-1900, in: Economics of Take-off into Sustained Growth. Proceedings of a Conference…, ed. by W.Rostow, London – New York, 1963, p. 148
[126] Фергюсон Н. Восхождение денег. М., 2010, с. 233-239
[127] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 306, 237
[128] Фергюсон Н. Восхождение денег. М., 2010, с. 233-234
[129] Эта нелиберальная экономическая школа в XVII-XVIII вв. называлась «меркантилизмом», в XIX в. была названа Фридрихом Листом «национальной политэкономией», а сегодня ее называют «другим каноном» или «национально-демократической политэкономией».
[130] В сущности, эти разногласия и вытекают из разного взгляда указанных двух школ на свободную торговлю и протекционизм. Что касается мер Пиночета по балансированию бюджета и введению накопительной пенсионной системы, то высказывать недовольство этими мерами могут разве лишь левые популисты.
[131] Райнерт Э. Как богатые страны стали богатыми… с. 148
[132] J.Stiglitz. Globalization and Its Discontents. London – New York, 2002, pp. 122-127
[133] Райнерт Э. Как богатые страны стали богатыми… с. 259
[134] См. en.wikipedia.org/wiki/Chinese_economic_reform
[135] Райнерт Э. Как богатые страны стали богатыми… с. 112, 320
[136] Chang, H-J, Evans P., The Role of Institutions in Economic Change. Paper prepared for the meeting of the «Other Canon» group, Venice, Italy, 13-14 Jan 2000, § 3.2; Chang, H-J. The Hazard of Moral Hazard – Untangling the Asian Crisis, in: World Development, vol. 28, 2000, no. 4
[137] en.wikipedia.org/wiki/Economy_of_South_Korea
[138] Chang, H-J. The Hazard of Moral Hazard… ; Amsden A. The Specter of Anglo-Saxonization is Haunting South Korea, in: L. Cho and Y. Kim (eds.), Korea’s Political Economy – An Institutionalist Perspective, Boulder, 1991
[139] Chang, H-J. The Hazard of Moral Hazard…; Chang, H-J. Korea: The Misunderstood Crisis, in: World Development, vol. 26, 1998, no. 8.
[140] Chang, H-J, Evans P., The Role of Institutions… § 3.2; Chang, H-J. Korea: The Misunderstood Crisis…
[141] Wallerstein I. The Modern World-System. Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century. New York, 1974, p.213
[142] Адам Смит. Исследование о природе и причинах богатства народов, М., 2009, с. 433-434
[143] Райнерт С. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М., 2011, с. 246
|
|
|
