Глава 12, Книга 2, Юрий Кузовков, "Мировая история коррупции"

12.1. Почему в Англии средневековье закончилось в 1485 году?

В течение длительного времени в английской историографии и английском массовом сознании считалось (и, возможно, считается до сих пор), что средневековье в Англии закончилось в 1485 г., когда на троне воцарилась королевская династия Тюдоров. Во всяком случае, еще в первой половине XX века в английских школах и вузах ученики и студенты на вопрос экзаменатора: «Когда в Англии закончились средние века?», - были обязаны отвечать: «В 1485 году». И только такой ответ считался правильным ([111] с.102). С этим не согласились два видных специалиста в области английской социальной истории - Д.Тревельян и К.Хилл, которые – один в 1939 году, другой в 1960-х годах – доказывали, что конец средневековья неправильно связывать с какой-то определенной датой, а можно говорить о нем лишь как о неком абстрактном понятии ([111] с.101-107; [212] pp.6-7).

Для нас в данном случае не важно, кто прав в этом сугубо теоретическом научном споре. Важно то, что в течение многих столетий смена двух великих эпох в истории Англии в английской историографии и в представлениях всего английского общества ассоциировалась именно с восшествием Тюдоров. Спрашивается, почему? Ведь Тревельян и Хилл правы в том, что, к примеру, даже для Западной Европы в целом невозможно назвать какую-то дату, определяющую «конец средних веков». Возможно, для Италии он наступил уже в XIII-XIV вв., в эпоху Данте, Петрарки и начала Ренессанса, а в Германии – лишь в XVI веке, с появлением Мартина Лютера и началом Реформации. Что касается самой Англии, то всего за двести лет (с 1399 г. по 1603 г.) на английском троне сменилось 5 королевских династий: Плантагенеты, Ланкастеры, Йорки, Тюдоры и Стюарты. Почему же такая особая честь англичанами была оказана восшествию лишь одной из них - Тюдорам? Ведь с тем же успехом можно было бы считать «концом средневековья» и любую другую дату в указанный период, когда одна династия на английском троне сменяла другую.

Напрашивается следующее объяснение. Такая прочная ассоциация «конца средневековья» с 1485 годом в английском массовом сознании могла означать лишь одно – именно в момент восшествия на трон Тюдоров было уничтожено все то мрачное и отсталое, что принято связывать с темными средними веками, и именно с этого момента в Англии началась новая светлая и прогрессивная эпоха. Иными словами, восшествие Тюдоров было связано с социальной революцией, и память о ней осталась в массовом сознании и историографии в качестве события, похоронившего мрачное средневековье.

Для того, чтобы ответить на поставленный вопрос и проверить, верна ли эта догадка, давайте взглянем на то, что происходило в Англии в столетия, предшествующие указанному событию. Как мы видели выше (глава X), феодализм как таковой в Западной Европе и в Англии начал исчезать уже в XII-XIII вв., когда происходило массовое освобождение крестьян из крепостной зависимости и началось бурное развитие капиталистических (рыночных) отношений. Тогда же начался процесс, который И.Валлерстайн назвал образованием «мировой европейской экономики», то есть глобализация. А вместе с ней в Западной Европе начался и первый цикл коррупции. Англия была не в стороне от всех этих процессов, а находилась в самой их гуще – поэтому ее первый цикл коррупции развивался более или менее синхронно с другими западноевропейскими странами. Выше уже говорилось об обнищании населения Англии в течение XIII-XIV вв., о голодоморах и эпидемиях XIV в. и о необычайно сильных восстаниях английских крестьян и городской бедноты в XIV веке. Все это достаточно ясно указывает на то, что кризис коррупции в Англии начался в XIV в., а первый пик этого кризиса пришелся на вторую половину XIV в.

Как и во все другие эпохи, неизбежной чертой первого цикла коррупции в Англии было образование и постепенное усиление олигархии, которая пришла на смену прежней благородной феодальной аристократии. Это сопровождалось ростом насилия и грабежей местного населения со стороны могущественных баронов, которое также началось с середины XII в., то есть, если верить И.Валлерстайну и другим экономическим историкам, одновременно с началом европейской глобализации. Как писал Д.Грин об этом периоде, «насилие феодальных баронов показало, от каких ужасов избавило Англию суровое правление нормандских королей» ([29] 1, с.158), правивших там, начиная с 1066 г. Согласно описаниям летописцев, во время первой вспышки баронской анархии бароны замучили, сгноили в темницах и уморили голодом тысячи людей ([29] 1, с.158). Известно, что именно с этого времени началось строительство огромных замков-крепостей, в которых бароны могли себя чувствовать в безопасности, даже если их осаждал король со всей своей армией. С этого же времени бароны начали повсюду ходить с огромным вооруженным конвоем, включавшим, как правило, несколько сотен человек, являясь в сопровождении такого огромного конвоя даже к королю ([29] 1, с.158).

И этот период баронского всевластия в истории Англии длился с середины XII в. и вплоть до конца XV в. Хотя за это время Англия пережила счастливые годы правления нескольких исключительно сильных и справедливых королей, успешно боровшихся против власти баронов и стремившихся утвердить закон и порядок (1), но после смерти каждого из них опять наступала баронская анархия, сопровождавшаяся войнами, грабежами и насилием.

Нет никакого сомнения, что в Англии в XII-XV вв., как и в другие эпохи, начавшаяся глобализация создала принципиально новые возможности для быстрого обогащения «сильных мира сего». Раньше, в условиях классического феодализма, даже награбленные вещи или товары было некуда сбыть, ввиду неразвитости внешней торговли. Теперь такая возможность появилась благодаря быстрому росту последней. Кроме того, наплыв импортных товаров, одежды и дорогих красивых вещей из-за границы, начавшийся вместе с глобализацией, вызывал у английской знати необыкновенную жажду денег. А быстрое обесценение золота и серебра и непрекращающийся рост цен на все товары (еще один неизменный спутник глобализации) усиливали эту жажду денег и подталкивали английскую знать к поиску все новых и новых источников пополнения своих скудеющих кошельков (2).

Поэтому, как и в другие эпохи глобализации, многие английские бароны не нашли ничего лучшего, чем заняться грабежом, от которого в эпоху баронской анархии страдало все английское население. И участие в этом грабеже, как и во все другие эпохи, было своего рода «естественным отбором олигархии». Те представители английской знати, которые не хотели заниматься ничем подобным, постепенно нищали вследствие роста цен или теряли свои земли в результате их захвата могущественными наглыми баронами. А выживали и процветали только те, кто сам грабил, захватывал и насиловал, собирая под своим началом целые армии грабителей-единомышленников.

Как говорилось выше, первый кризис коррупции в Западной Европе был смягчен тем, что на какое-то время перестал действовать главный фактор, углублявший этот кризис – глобализация, интенсивная внешняя торговля. Резкое свертывание внешней торговли в конце XIV – начале XV вв. (под влиянием демографического и экономического кризиса) привело к тому, что олигархия лишилась важного источника своих доходов – некуда было теперь сбывать ни награбленное имущество, ни продовольствие, спрятанное в периоды голодоморов. Это сразу привело к улучшению положения беднейших слоев населения – как указывалось выше, реальная заработная плата в Англии в XV в. начала повышаться, хотя до этого в течение полутора столетий она непрерывно снижалась. Одна из причин этого феномена заключается в том, что со свертыванием внешней торговли автоматически прекращается разгул спекуляции и прямого грабежа населения со стороны правящей верхушки – и то, и другое возможно и имеет смысл лишь в период интенсивной внешней торговли. Но английская баронская олигархия при этом никуда не исчезла – «естественный отбор» уже произошел - и она искала новые возможности для реализации своих амбиций.

Такая возможность, конечно, могла заключаться во внешних завоеваниях – потому что именно они во все эпохи составляли голубую мечту олигархии. И возможности для таких завоеваний, собственно говоря, тоже были – уже более полувека шла Столетняя война с Францией. Но шла она очень вяло – английские короли правящей династии Плантагенетов не очень хотели ее вести, хотя и имели все юридические права претендовать на французский престол (3). Как пишет Д.Грин, английский король Эдуард III (1327-1377) «был втянут в войну против своего желания беспрестанными нападениями Франции, а требование им ее короны было только средством для обеспечения союза с Фландрией» ([29] 1, с.371). Поэтому несмотря на ряд сокрушительных побед над французами: в частности, в сражениях при Креси и Пуатье, - Плантагенеты не стремились к уничтожению Франции или к захвату ее территорий, а при первой возможности заключали с ней перемирие на длительный срок и добивались подписания с Францией постоянного мирного договора (4).

Но такая ситуация не устраивала английских баронов, которые в условиях экономического и финансового кризиса искали новые источники увеличения своего богатства и власти. И если на пути осуществления этих планов стояли Плантагенеты – то тем хуже Плантагенетам: в 1399 г. баронами был свергнут и вскоре убит последний представитель этой династии Ричард II (1377-1399 гг.). А на его место был посажен Генрих IV (1399-1413 гг.) из династии Ланкастеров. Как указывает Д.Грин, «знать оказала поддержку новому королю отчасти в надежде на возобновление роковой войны с Францией», а «помощь церкви была куплена обещанием более строгого преследования еретиков» ([29] 1, с.368).

Новый король действительно начал активно бороться с «еретиками», то есть с протестантами (которых в то время в Англии называли лоллардами), чего не было при Плантагенетах. Протестантов начали десятками сжигать на кострах, а их имущество отбирали в пользу католической церкви и короля. Была возобновлена и война с Францией, несмотря на заключенный ранее Ричардом II 30-летний мир. Самое интересное, что вместе с устранением Плантагенетов у англичан пропал и формальный повод для войны – ни Ланкастеры, ни кто-то другой из правящей верхушки Англии уже не имели юридических прав на французский престол. Но, как известно, для ведения завоевательных войн такие права и не требуются – Ланкастеры все равно заявили свои претензии на обладание французской короной, как говорится, по праву сильного, и опять начали войну на континенте.

Особенно активные боевые действия против Франции развернулись в правление следующих Ланкастеров: Генриха V (1413-1422 гг.) и Генриха VI (1422-1461 гг.). Именно тогда англичане захватили примерно половину всей французской территории, включая Париж, осадили Орлеан. Речь шла по существу об уничтожении Франции как самостоятельного государства. Жанна д’Арк, крестьянская девушка, спасшая Францию от английской интервенции, не переставала повторять, что она взялась за меч потому, что ей стало жаль «прекрасное королевство Францию» ([29] 1, с.384). Интересно, что английские бароны сами же и финансировали ведение Ланкастерами войны с Францией, точно так же как олигархическое семейство Фуггеров финансировало завоевательные войны Карла V в XVI веке, а Валленштейн и другие чешские и немецкие магнаты – завоевательные войны Фердинанда II в XVII веке. Как указывает Д.Грин, Глостер, один из самых могущественных английских баронов, в период наиболее активных военных операций против Франции ссудил английским королям до полумиллиона фунтов ([29] 1, с.392). Бароны сами же составляли и свои собственные армии из числа своих вассалов и наемников и отправлялись с ними во Францию в составе общей английской экспедиции.

Как известно, планам английской олигархии не суждено было осуществиться – французы собрались с силами и выгнали их из страны. К концу Столетней войны (1453 г.) англичане потеряли практически все свои прежние владения на территории Франции. Первый план по созданию английской империи потерпел полное фиаско. На этом фоне и развернулись последующие события, приведшие к сильным социальным потрясениям в истории Англии.

Несмотря на то, что положение наиболее бедной части населения в Англии в XV в. несколько улучшилось (выросла реальная зарплата), и мы уже не видим таких массовых и отчаянных восстаний «низов», как во второй половине XIV в., но в целом ситуация в стране оставалась тяжелой. Бароны и католические епископы, имевшие сильное влияние на королей династии Ланкастеров, стремились к еще большему упрочению своей власти в стране. Крупные бароны аккумулировали огромное количество земель, с которых они сгоняли крестьян и где вместо этого разводили овец. Отсюда пошло знаменитое выражение «овцы поедают людей». Теперь же они стремились воспользоваться уменьшением населения в Англии (после демографического кризиса XIV в.) для того, чтобы захватить еще больше земель – историки отмечают, что в XV в. было очень много огораживаний, то есть превращения крестьянских земель в пастбища [305]. Все земли Англии постепенно переходили в руки баронской олигархии. Как указывает К.Хилл, крупные бароны и монастыри совместно с итальянскими купцами монополизировали в своих руках весь экспорт шерсти и осуществляли прямые оптовые поставки шерсти в Европу, стараясь не допустить в этот прибыльный сегмент представителей среднего и мелкого дворянства или, тем более, крестьян и городского купечества ([212] p.68). Засилье «торговой мафии» вызывало неоднократные восстания народа, во время которых больше всего доставалось конторам итальянских и прочих иностранных купцов – такие погромы произошли, например, в Лондоне в 1439 и 1455 гг. ([175] p.17) При этом самым крупным олигархом была, судя по всему, католическая церковь Англии, владевшая наибольшим количеством земель и другого имущества. По данным К.Хилла, ее годовые доходы в то время в 2 раза превышали доходы королевской казны ([212] p.21), и она продолжала аккумулировать в своих руках все новые земли и доходные предприятия.

Одновременно с этим экономическим наступлением олигархии шло ее наступление в культурной и духовной сфере. Сжигая в кострах «еретиков»-протестантов и «еретические» произведения, Ланкастеры и католические епископы истребляли и всякое свободомыслие, а вместе с ним и всякое творчество. Историки М.Хастингс и М.Прествич отмечают, что в XV в. в Англии происходил упадок культуры – исчезли даже исторические летописи, которые ранее выпускались регулярно при монастырях, не появлялось больше ни одного поэта или писателя, достойного какого-либо внимания [305]. Как писал Д.Грин, «казалось, с истреблением лоллардов была подавлена всякая духовная жизнь. Никогда английская литература не падала так низко. Несколько скучных моралистов только и сохраняли имя поэтов. История превратилась в самые сухие и большей частью ничего не стоящие отрывки и летописи. Даже религиозный энтузиазм народа, казалось, иссяк или был задушен епископскими судами. В то время только и верили, что в колдовство и чародейство ... Единственная чистая личность, возвышающаяся над жадностью, развратом, эгоизмом и неверием эпохи, это Жанна д’Арк, на которую судившие ее доктора и духовные особы смотрели как на колдунью» ([29] 1, с.382) (5).

Наступление тьмы шло также в повседневной и общественной жизни людей. Предыдущий, XIV-й век был характерен распространением разврата среди английской светской и духовной верхушки. Известный английский писатель XIV века Чосер описывал настоятельниц женских монастырей, носивших брошь с девизом, прославлявшим свободную любовь, и не стеснявшихся демонстрировать окружающим таким образом свои далеко не монашеские пристрастия ([29] 1, с.335). Католические монахи и монахини стали стойко ассоциироваться с развратом. Английские короли и вельможи открыто появлялись со своими любовницами и выказывали к ним при всех свое влечение. По описаниям летописцев, на всех рыцарских турнирах вдруг начали в большом числе, иногда до 40-50 человек, появляться красивые и роскошно одетые женщины, которых мы сегодня назвали бы элитными проститутками. Эти женщины так себя вели, писал английский летописец, «как будто они [сами] принимали участие в турнире ... и так тратили и расточали имущество и терзали свое тело непристойным беспутством, что повсюду слышался говор в народе, но они не боялись Бога и не стыдились скромного народного голоса» ([29] 1, с.335).

В XV веке разврата вряд ли стало меньше, просто в Англии уже не стало летописцев и писателей, способных его описать. Но, судя по всему, еще дальше, чем в предыдущем столетии, зашел произвол в повседневной жизни со стороны всемогущих баронов, а также теперь уже и со стороны государственных чиновников. Как пишет Д.Тревельян, беспорядок в стране в XV в. увеличился по сравнению с предыдущим столетием вследствие «терроризирования честных людей слугами магнатов, продажности и вымогательств королевских судов и даже самого Тайного совета» ([111] с.66), в который входили крупные бароны. Согласно описанию Д.Грина, созывавшиеся время от времени парламенты «походили на военные лагеря, куда крупные вельможи являлись в сопровождении больших отрядов. Парламент 1426 года получил название “дубинного парламента” ввиду того, что когда было запрещено ношение оружия, вассалы баронов явились с дубинами на плечах. Когда были запрещены дубины, они стали прятать под платьем камни и свинцовые шары. Распутство, против которого прежде возвышали свой негодующий голос лолларды, царило теперь без удержу» ([29] 1, с.381).

Но особенный разгул анархии и произвола начался в 1450-е годы, когда баронские армии, воевавшие во Франции и несколько десятилетий подряд грабившие ее города и деревни, вернулись назад в Англию после поражения в Столетней войне. Наверное, они и сами были не рады этому возвращению, но деваться им было уже некуда – французы их преследовали и изгоняли со всего побережья Франции. Некоторые бароны пытались найти новые объекты для внешних грабежей и завоеваний. Так, после поражения под Орлеаном два крупных английских барона – Глостер и Бедфорд – составили из своих вассалов и наемников целую армию и отправили ее в составе крестового похода против гуситов в Чехию ([29] 1, с.392). Но, как известно, их надежды на то, чтобы стать господами в Чехии или захватить там богатую добычу не оправдались; и остаткам этих армий также пришлось убираться восвояси не солоно хлебавши – назад в Англию.

И вот, когда все эти банды головорезов вернулись на английскую землю – а делать они ничего не умели, кроме войны, грабежей и насилия – то тут все английское население поняло, что раньше были еще цветочки, а теперь будут ягодки. Как пишет Д.Тревельян, «армии, набранные частными лицами, вытесненные обратно через Ла-Манш, ... стали вооруженными свитами магнатов и ... вносили беспорядок в мирную жизнь страны» ([111] с.66). На этом фоне во второй половине XV в. типичным явлением стали уже не только огораживания земель, принадлежавших крестьянским хозяйствам или деревням, а захват земель, принадлежавших рыцарям-дворянам средней руки, вместе с замком самого рыцаря. В качестве типичного примера такого грубого захвата историк приводит осаду в 1469 г. замка Кейстер наемной армией в 3 000 человек, собранной герцогом Норфолкским ([111] с.70). «Техника неожиданного захвата владений, - пишет Д.Тревельян, - включала оскорбление действием или открытые убийства, часто совершаемые в общественном месте, среди бела дня – для более сильного впечатления, потому что не только соперник, предъявляющий свои права, но и присяжные в суде должны были трепетать за свою жизнь. Нельзя было ожидать от присяжных справедливого решения, нельзя было надеяться, что они будут руководствоваться только существом дела. Ливрея могущественного лорда или рыцаря давала ему свободу не только срезать безнаказанно кошельки, но и перерезать глотки» ([111] с.70).

Разгул произвола со стороны баронов и их головорезов, а также со стороны самого короля и его чиновников, вынудили самые разные слои населения подумать о вооруженной борьбе и об объединении своих сил. Уже в 1450 г. в Кенте вспыхнуло восстание под руководством Джэка Кэда, чуть не переросшее в народную революцию. Его армия насчитывала 20 тысяч человек и включала как крестьян и бедняков, так и значительное число рыцарей-дворян, чем это восстание принципиально отличалось от предыдущих, включавших исключительно бедноту. Можно сказать, что впервые в истории Англии на борьбу с правящей кликой поднялись самые широкие слои общества – и бедные, и зажиточные, и богатые. Восставшие разгромили армию короля Генриха VI в сражении при Севеноке и вошли в Лондон, где представили свои требования ([29] 1, с.394). Как отмечают М.Хастингс и М.Прествич, эти требования включали возвращение земель, которые король раздарил крупным баронам, и осуществление целого ряда мер по борьбе с произволом и коррупцией, а также передачу фактической власти герцогу Йоркскому, который должен был стать регентом (то есть фактическим правителем) при короле. Помимо этого, восставшие схватили и казнили нескольких видных баронов и королевских чиновников [305]. Несмотря на первоначальный успех, восстание было подавлено – после того как основная часть восставших поверила обещаниям короля и его помощников и разошлась по домам, остатки армии Кэда были перебиты баронами.

Однако это восстание было лишь первым эпизодом в длительной гражданской войне, которая получила название «войны Алой и Белой Розы». Она была так названа потому, что герцоги Йорки, возглавившие восстание против короля, имели на своем гербе белую розу, а королевская династия Ланкастеров – красную. Но это название обманчиво – в действительности это была не борьба двух аристократических группировок за власть, как об этом пишет ряд английских историков, а самая настоящая гражданская война, причем такая, с которой по размаху не может сравниться ни один последующий социальный конфликт в истории Англии.

Что же указывает на то, что это была именно гражданская война, а не борьба аристократических семейств? Во-первых, это было восстание против действующего короля Генриха VI, имевшего, как отмечает Д.Грин, все юридические права на занимаемый им английский трон ([29] 1, с.397-398), тем более, что до него правили Англией его отец и дед, а у самого Генриха VI уже был малолетний сын – наследник престола. Как сказал однажды сам Генрих VI, «мой отец был королем; его отец также был королем, сам я сорок лет, с колыбели, носил корону; все вы клялись мне в верности как своему государю, и то же делали ваши отцы относительно моего. Так как же можно оспаривать мое право?» ([29] 1, с.397). По этой причине парламент отказался в 1460 г. низложить Генриха VI и признать королем Ричарда Йорка – даже несмотря на то, что и Лондон, и парламент, и сам король, после поражения в битве, в тот момент оказались в руках последнего. У парламента не было юридических оснований низложить действующего короля (6). Следовательно, в любом случае, речь шла не о борьбе двух претендентов на трон, освободившийся по каким-то обстоятельствам, а о свержении действующего и абсолютно легитимного короля.

Во-вторых, как указывает Д.Грин, Йорков поддерживал весь народ, во всяком случае, жители Лондона и других крупных городов Англии ([29] 1, с.398), за них же стояла и значительная часть рыцарства. Когда Эдуард, сын убитого Ричарда Йорка, приехал в Лондон в 1461 г., то его встречала толпа лондонцев, крича: «Да здравствует король Эдуард!». Таким образом, фактически народные массы сами спонтанно провозгласили Эдуарда Йорка, будущего Эдуарда IV, королем. А бароны, наоборот, стояли за Ланкастеров. Как пишет историк, бароны в Палате лордов приняли прошение Ричарда Йорка о низложении Генриха VI в 1460 г. «с нескрываемым неудовольствием» ([29] 1, с.399). Фактически именно они отказались утвердить нового короля, что продлило гражданскую войну еще на несколько лет. Таким образом, мы видим противостояние тех же двух классов, что и во всех других гражданских войнах – баронской олигархии с ее вассалами и наемниками и всего остального населения.

Как видно на рисунке, ланкастерцы шли под знаменем дракона, в то время как сторонники Эдуарда Йорка шли под знаменем льва, который после их победы стал символом Британии. Так что правильнее было бы назвать эту гражданскую войну не «войной алой и белой розы», а «войной льва с драконом».

В-третьих, размах сражений, происходивших в этот период, безошибочно указывает на то, что речь шла не о борьбе двух семейств за власть, а именно о гражданской войне. Так, во время первой (основной) фазы этих войн (1455-1461 гг.) произошло около десятка средних и крупных сражений. Самое крупное из них – битва при Тоутоне 29 марта 1461 г. – согласно военным энциклопедиям, является самым кровопролитным сражением на английской земле за всю историю Англии! ([18] 2, с.408). Потери армии Ланкастеров в битве составили 20 000 человек, армии Йорков – 8000, а всего в битве, согласно имеющимся сведениям, участвовало до 120 000 человек с обеих сторон ([18] 2, с.408; [29] 1, с.39). Если учесть, что по вполне достоверным данным английских демографических историков, основанным на подробном анализе приходских книг, население Англии в то время составляло всего лишь 2 миллиона человек ([314] p.369; [319] table 7.8), и из них было, наверное, где-то 400-500 тысяч боеспособных мужчин, то получается, что лишь в одной этой битве приняло участие примерно 25%, а погибло – около 5-6%, от всех мужчин Англии, способных держать оружие. Можно с уверенностью сказать, что не только эта битва является самой кровопролитной по абсолютному числу погибших, но что по массовости участия населения (по числу участников войны в пропорции ко всему населению) ни одна война в истории Англии даже и рядом не стоит с этой так называемой «войной Роз»!

В-четвертых, мы видим здесь такое же массовое ожесточение, как и во время любой гражданской войны. Битва при Тоутоне, согласно описаниям, к концу дня превратилась в настоящую бойню – никто не брал пленных, всех даже захваченных живьем противников просто убивали. Например, как отмечает Д.Грин, взятые в плен графы Девоншира и Уилтшира были обезглавлены ([29] 1, с.400). Отсюда и такое большое число убитых с побежденной стороны, и совсем ничего не известно о взятых в плен, что принципиально отличает эту битву от других сражений и войн той эпохи (7). В других битвах этой «войны Роз» победившая сторона также неизменно убивала взятых в плен врагов, в том числе самых знатных и богатых, о чем имеется множество свидетельств ([29] 1, с.399).

В Англии было опубликовано специальное исследование, посвященное этой битве: Gravett C. Towton 1461. England’s bloodiest battle. Illustrated by G.Turner. Oxford, Osprey Publishing, 2003, - откуда взяты приведенные выше иллюстрации (http://all-ebooks.com). Автор исследования, военный историк К.Граветт, подвергает сомнению зафиксированное в летописях число участников битвы, которое, по данным английских летописцев, составляло от 120 до 200 тысяч человек, и дает свою оценку: 50-70 тысяч. Но главный его аргумент при этом сводится к тому, что после тяжелых потерь в серии кровопролитных сражений в 1455-1461 гг. Англия вряд ли была в состоянии выставить для этого сражения более 50-70 тысяч бойцов. Таким образом, вне зависимости от того, какие из этих цифр ближе к истине, сама аргументация военного историка подтверждает главный вывод настоящей главы о том, что так называемая «война Роз» была не поединком двух благородных семейств (Йорков и Ланкастеров), а полномасштабной гражданской войной, в которой приняла участие (и полегла) значительная часть населения Англии.

Наконец, в-пятых, сам характер мер, принятых Эдуардом Йорком после победы при Тоутоне (которая стала решающей), также свидетельствует о принципиальной непримиримости не только самих Йорков и Ланкастеров по отношению друг к другу, но и всех, кто оказался по разные стороны баррикад, что совсем не похоже на войну двух семейств за власть. Имеется в виду, прежде всего, принятый Эдуардом IV сразу после Тоутона закон об опале, в соответствии с которым все бароны и дворяне, выступавшие на стороне Ланкастеров, лишались своих земель и имущества ([29] 1, с.400). Это была настоящая земельная революция, которая вызвала целую серию новых восстаний и сражений, длившихся еще более двух десятилетий.

В дальнейшем при Тюдорах, пришедших на смену Йоркам, мы видим продолжение передела земельной собственности (8). Они окончательно конфисковали владения крупных баронов, а также множества монастырей в Англии. Они также заставили всех землевладельцев разрушить замки-крепости и запретили им держать наемные армии. Что касается земель, конфискованных у баронов и монастырей, то они были пущены в свободную продажу для всех желающих. Благодаря этим мерам, указывает К.Хилл, был создан многочисленный класс средних и мелких помещиков (джентри), который стал в последующем важной социальной силой английского общества ([212] pp.17-20). Именно этот слой общества, распространившийся на всю страну, по словам современника Уолтера Ралеха, стал «гарнизонами доброго порядка во всей стране» ([212] p.17), противостоящими силам анархии и коррупции. Другой современник, Джон Леленд (первая половина XVI в.) писал, что характерным явлением его эпохи был не прекращающийся грохот разрушаемых по всей Англии замков-крепостей, в которых ранее жили бароны, а также монастырских каменных зданий ([111] с.110). У католической церкви, помимо всего прочего, были конфискованы и все хозяйственные объекты, которых у нее было немало. Так, она сконцентрировала в своих руках почти всю угольную промышленность нескольких графств Англии. Как указывает Д.Тревельян, вся она была конфискована и распродана по частям мелким помещикам и предпринимателям ([111] с.117).

Тот факт, что переход власти от Ланкастеров к Йоркам и затем к Тюдорам означал по своим результатам социальную революцию, признается большинством английских историков. Все они согласны с тем, что вместо прежней баронской Англии, которая была при Ланкастерах, при Тюдорах возникла Англия среднего землевладельческого класса (джентри). Многие из них отмечают и другие черты произошедшей социальной революции. Например, Элтон пишет о том, что Тюдоры совершили революцию в управлении и что при них значительно возросла роль нижней палаты парламента - Палаты общин – представлявшая интересы широких народных масс ([212] p.17). Тревельян указывает, что при Ланкастерах «вся социальная система была поражена вследствие дурного управления. Вред, нанесенный “слишком важными персонами” и “слабостью государственной власти”, был настолько большим и столь широко распространившимся, что в следующем столетии монархия Тюдоров была популярна потому, что она была сильной и могла “обуздать строптивую знать ... ”» ([111] с.69). Согласно крылатому английскому выражению, которое упоминают Хилл и другие английские историки, «уничтожение баронских “свобод” было великой услугой, оказанной Тюдорами английской свободе» ([212] p.20).

Получается какой-то парадокс. Английские историки признают социальную революцию по ее результату, но не признают ее по факту свершения. Период гражданских войн 1450-1485 гг. большинство из них считает войной между «организованными бандами баронов» за власть ([212] p.16), не замечая того, что в этой «войне банд» участвовала, возможно, половина населения Англии, способного держать оружие, и что она имела все другие признаки полномасштабной гражданской войны. Но таких чудес в истории еще не бывало, чтобы между собой воевали две или несколько банд, а в итоге получилась социальная революция! Социальная история как раз и учит тому, что сколько бы магнаты и их «банды» между собой ни дрались, они никогда друг друга не перебьют, от этих войн будет только усиливаться анархия, преступность и социальные конфликты. Мы видели, что там, где этой войне магнатов не был положен конец путем гражданской войны и физического уничтожения магнатов и их имущества, как это было, например, в Риме при Цезаре-Октавиане или в Византии при Фоке-Ираклии, то эта война магнатов между собой и их война против общества никогда сама собой не прекращалась – вплоть до полного уничтожения государства и нации, о чем может свидетельствовать пример Византии в XII-XV вв. или Польши в XVI-XVIII вв.

По-видимому, нежелание английских историков признавать «войну Роз» революцией или гражданской войной вопреки всем имеющимся фактам, и даже попытки скрыть наиболее важные факты (9), объясняются идеологическими установками. Наверное, очень не хочется признавать стране, которая считает своей главной традицией неприкосновенность частной собственности, тот факт, что два с половиной столетия своей истории – с середины XV в. до конца XVII в. – она только и занималась тем, что совершала революции и передел частной собственности. А ведь по масштабам конфискаций собственности, произошедших в период между концом правления Ланкастеров (1461 г.) и концом правления Тюдоров (1603 г.), Англия в Европе уступает разве что только экспроприации собственности в России после 1917 года, превосходя все, что было в других европейских странах. Даже в правление королевы Елизаветы I (1558-1603 гг.) было конфисковано много земель, еще остававшихся у крупных землевладельцев на севере Англии ([111] с.134). И за этим последовали новые переделы собственности – уже в эпоху Английской революции XVII века. Но именно такие масштабы конфискаций собственности у олигархии в пользу среднего класса и привели к резкому повороту в английской истории – повороту, заложившему основы последующего динамичного развития Англии.

В целом можно констатировать, что Англия была одной из двух стран Европы, наряду с гуситской Чехией, которой удалось успешно преодолеть первый европейский кризис коррупции (XIV-XV в.) - преодолеть очень болезненным, но возможно, и самым эффективным, путем физического уничтожения олигархии и экспроприации ее собственности. И так же как в других аналогичных примерах, результаты не заставили себя ждать – при Тюдорах мы видим начавшийся экономический и культурный расцвет страны, то, что историки называют «золотым веком» Англии. Как пишет К.Хилл, в конце XV - начале XVI вв. подавляющая часть англичан еще жила в условиях натурального хозяйства – они носили одежду из грубой кожи (которую сами же и шили), ели в основном черный хлеб, который сами же и пекли, и затем прямо на деревянном поддоне подавали на стол, не пользовались ни вилкой, ни носовым платком, и жили в основном в домах, сделанных из глины и камыша ([212] p.9). Даже мореплавание, несмотря на островное положение Англии, было развито намного хуже, чем в других странах Западной Европы – так, значительная часть внешнеторговых перевозок осуществлялась итальянскими и ганзейскими торговыми кораблями ([111] с.93). Но за последующие 100-150 лет в Англии появилась передовая текстильная промышленность, изделия которой начали носить широкие массы населения, а по уровню судостроения и мореплавания страна уже почти превратилась в мирового лидера. Как указывает экономический историк Д.Неф, в начале XVI в. Англия в промышленном отношении была отсталой страной по сравнению с другими западноевропейскими странами, включая Францию, Италию, Испанию. За сто последующих лет Англия не только догнала, но и перегнала эти страны – в начале XVII в. уже их можно было считать промышленно отсталыми по отношению к Англии ([256] p.1). В этой связи некоторые экономические историки полагают, что промышленная революция в Англии происходила не только в XVIII в., но что ее первый этап начался уже в XVI в. ([309] p.260)

Век Тюдоров был не только первым веком английского экономического чуда, но и веком расцвета английской культуры, веком Томаса Мора и Уильяма Шекспира. При Тюдорах, как уже отмечалось выше, народные массы начали широко участвовать в управлении страной через участие в парламенте. Кроме того, Тюдоры впервые в европейской истории начали уделять большое и постоянное внимание проблеме бедности – бедным оказывалась регулярная материальная помощь, для них было открыто множество приютов, больниц, школ. В итоге, как отмечает Д.Тревельян, в Англии даже в период худших кризисов XVII века никогда не было такого ужасающего количества нищих и в столь безобразном состоянии, как это было во Франции и других странах Западной Европы в тот период ([111] с.249). Впервые общество также всерьез задумалось о проблеме безработицы, которая являлась главной причиной деградации масс людей и роста преступности. При Тюдорах не только начали выплачивать пособия по безработице, но и начали думать о трудовом воспитании подростков и о создании рабочих мест для безработных – в этих целях создавались работные дома и организовывались общественные работы ([111] с.122-123; [29] 1, с.570). Наконец, при Тюдорах осуществилась Реформация церкви, что для массы простых людей означало отказ от прежних жестких рамок и ненужных запретов католической церкви (в соответствии с которыми даже Библию нельзя было прочесть на родном языке). Это способствовало формированию в Англии значительно более свободного общества, ориентированного на прогресс и творчество.

Все это привело к тому, что за период правления Тюдоров англичане как нация очень сильно изменились, что отразилось и в тех представлениях, которые имели о них другие нации. Так, в конце XV в. находившийся в Англии венецианский посол писал, что к простым людям в этом островном государстве относятся не с бoльшим уважением, чем к рабам. Как видим, статус простых англичан в своей собственной стране в XV веке был очень низким. Сто или сто пятьдесят лет спустя картина резко изменилась. В начале XVII в. один иностранец писал, что простые люди в Англии очень наглые и высокомерные, ввиду того что слишком богатые ([212] p.40). Очевидно, достаток простых англичан, появившееся у них чувство собственного достоинства и отсутствие в них раболепия показались иностранцу (скорее всего, знатному) столь удивительными в сравнении с его собственной страной, что такое поведение он даже посчитал наглым и высокомерным.

Изменилось и представление о привычке англичан к труду. К.Хилл пишет, что в прошлом они воспринимались как исключительно ленивая нация: «английская лень» была крылатой фразой среди иностранцев ([212] p.76). К XVII в. это мнение уже сильно изменилось, но еще больше оно изменилось в течение XVIII в., когда англичане стали восприниматься уже как самая трудолюбивая и предприимчивая нация в Европе.

Итак, можно сделать вывод, что 1450-1603 гг. были эпохой первой социальной революции в истории Англии, которую было бы правильнее называть не «революцией Тюдоров», как это делают английские историки, а «революцией Йорков-Тюдоров». Ведь Тюдоры продолжали дело, начатое Йорками, по конфискации крупной земельной собственности и ликвидации всевластия баронов и их наемных армий. Кроме того, обе династии: Йорки и Тюдоры, - пользовались безусловной поддержкой и доверием английского народа, что также свидетельствует о внутреннем духовном родстве этих династий.

Конечно, их роль в истории Англии неодинакова. Йорки выполняли роль «кровавого тирана» Октавиана, а Тюдоры - роль «мудрого и божественного императора» Августа. Однако цель и тех, и других была одна и та же – вернуть власти ее народный характер, который у нее был при наиболее достойных Плантагенетах, и который был утрачен при Ланкастерах, правивших исключительно в интересах крупных баронов и епископов. Но такова судьба революционеров, что потомки стараются поскорее забыть содеянное ими. Как римляне постарались поскорее забыть «кровавого тирана» Октавиана, но еще столетия спустя прославляли «мудрого и божественного императора» Августа (хотя это был один и тот же человек!), то же самое сделали англичане. Именно поэтому конец средневековья в Англии устойчиво связывали с восшествием на трон Тюдоров в 1485 году – когда позади остались кровь и ужасы гражданской войны, когда были окончательно пресечены попытки повернуть революцию вспять и когда на троне окончательно воцарилась династия, думающая о благе всего народа, а не о своем личном благе или благе узкого круга лиц.

12.2. Борьба с коррупцией в эпоху правления Тюдоров

В главе X уже говорилось о том, что с середины XVI века в Европе опять стала бурными темпами развиваться международная торговля, и начался новый цикл коррупции. Большинстве европейских стран пострадало в период «кризиса XVII века» даже сильнее, чем в период «кризиса XIV века», для целого ряда стран: Испании, Италии, Франции и для всей Восточной Европы, - он закончился экономической и социальной катастрофой или длительным застоем, затормозившим дальнейшее развитие этих стран. Основная причина этого, как было сказано, состоит в том, что кризис коррупции в этих странах не был преодолен революционным путем ни в XV в., как это произошло в Англии, ни в XVI-XVII вв., как это произошло в Нидерландах, Германии и скандинавских странах.

Совершенно очевидно, что Реформация, приведшая к ликвидации всевластия католической церкви и магнатов, поддерживавших «католическую коалицию» (а также к конфискации их имущества), были для Нидерландов, Германии и скандинавских стран такой же социальной и экономической революцией, как и «революция Йорков-Тюдоров» в Англии. Но победа этим странам далась более дорогой ценой, так как им пришлось выдержать столетнюю войну против мировой олигархии, и в течение этого времени территории этих стран многократно подвергались нападению, грабежу и разорению со стороны «католической коалиции» (см. предыдущую главу).

В других странах попытки преодолеть кризис коррупции также предпринимались, но они не увенчались успехом – слишком могущественны были противостоявшие народам этих стран силы коррупции. Примером такой попытки можно считать восстание коммунерос в Испании в 1520-21 гг. Оно охватило значительную часть Испании, и в нем участвовали самые разные слои населения – крестьянские и городские массы, дворяне и даже представители крупной аристократии. Целью восстания было освобождение от власти императора Карла V и поддерживавших его магнатов. Первоначально восстанию сопутствовал успех – в руках восставших оказался целый ряд городов в центре Испании. Но затем возникли разногласия между деревенской и городской беднотой, с одной стороны, и дворянством, с другой, что раскололо восстание и резко ослабило его силу. В итоге Карл V подтянул свои наемные войска из Австрии и без труда разгромил восставших, а затем казнил наиболее активных его участников ([19] 10, с.237-241).

Интересно, что английские историки ставят в один ряд события «войны Роз» и последовавшей «революции Тюдоров», с одной стороны, и восстание испанских коммунерос, с другой, полагая, что они имели одну и ту же природу. Как указывает К.Хилл, в Испании, в отличие от Англии, в ходе этих событий победил не народ и средние классы, а крупные землевладельцы, которые, подобно английским баронам, захватили значительную часть земель и монополизировали производство и экспорт шерсти и другие сферы экономической деятельности. В итоге, пишет историк, у испанского среднего класса не осталось никакого будущего, и вместо того чтобы развивать деятельность на пользу своей стране, они сделались конкистадорами и грабителями Нового Света, завоевав и покорив всю Латинскую Америку ([212] p.72). А в самой Испании тем временем кризис все более углублялся, промышленность разрушалась, сельское хозяйство приходило в упадок, население сокращалось и огромные территории превращались в пустыню. И некогда самая могущественная европейская держава превращалась в отсталую «периферию», в захолустье Европы. Как указывает И.Валлерстайн, к концу XVII в. Испания упала так низко в глазах остального мира, что Франция, Австрия, Англия и Нидерланды на международных конференциях обсуждали план раздела Испанской империи между собой ([310] p.188).

Можно сказать, что испанцам, в отличие от англичан, очень сильно не повезло. Им противостоял не слабый король Генрих VI Ланкастер (1422-1461 гг.), периодически впадавший в безумие, а император Карл V со всей мощью и силой своей огромной империи, опиравшейся на богатства, стекавшиеся со всего света. Поэтому восстание коммунерос, в отличие от восстания Йорков, было с самого начала фактически обречено на неудачу. Повезло англичанам и в другом. Островное положение Англии всегда обеспечивало ей прекрасную защиту от внешних интервенций. В любой другой стране Европы 35 лет почти непрерывных гражданских войн и междоусобиц («война Алой и Белой Розы» 1450-1485 гг.) обязательно соблазнили бы кого-то из соседей на военную интервенцию, на желание воспользоваться ослаблением страны в своих интересах. Но решиться на морскую экспедицию, рискуя потерять флот, а вместе с ним и возможность вернуться назад, было намного сложнее, чем на простой переход сухопутной границы. Поэтому Англия имела возможность, в отличие от других стран, спокойно решать свои внутренние проблемы, и поэтому она их решила раньше, чем любая другая страна в Европе.

Справедливое правление Тюдоров не избавило Англию от второго цикла коррупции, начавшегося в первой половине XVI в. одновременно с резким ростом европейской торговли. Объемы перевозок грузов голландскими судами, которые на этом этапе выполняли роль основных посредников в международной торговле, с 1500 г. по 1700 г. увеличились в 10 раз ([310] p.46) - из чего следует, что интенсивность внешней торговли за это время выросла на порядок. Как и во все другие эпохи, глобализация привела к появлению большого числа купцов и грабителей, а также купцов-грабителей, совмещавших эти два вида деятельности. Именно об этом явлении писал в 1524 г. главный идеолог Реформации Мартин Лютер: «Теперь купцы очень жалуются на дворян или на разбойников, на то, что им приходится торговать с большой опасностью ... Но так как сами купцы творят столь великое беззаконие и противохристианское воровство и разбой по всему миру и даже по отношению друг к другу, то нет ничего удивительного в том, что бог делает так, что столь большое имущество, несправедливо приобретенное, снова утрачивается или подвергается разграблению, а их самих вдобавок еще избивают или захватывают в плен ... Купцы – не меньшие разбойники, чем рыцари, ибо купцы ежедневно грабят мир, тогда как рыцарь в течение года ограбит раз или два, одного или двух» ([70] 25/1, с.364).

Разумеется, английские купцы ничем не отличались от своих немецких или голландских коллег. Именно об английских купцах писал русский царь Иван Грозный королеве Елизавете во второй половине XVI в. – о купцах, которые игнорируют интересы своего государства и думают лишь о личном обогащении. А современные английские историки пишут о том, что внешняя торговля Англии, начиная с эпохи Елизаветы I (1558-1603 гг.), приобрела «хищническую форму» ([212] p.56).

Именно в таких условиях в Англии начала формироваться новая олигархия. Как указывает К.Хилл, уже в 1530 г. был введен закон, по которому любой человек даже среднего достатка (10) мог беспрепятственно купить дворянский титул и герб ([212] p.36). Поэтому все купцы и нувориши немедленно начали этим пользоваться для того, чтобы стать дворянами, а некоторые особенно богатые приобретали титул лорда. Так, графы Мидлсекс и Уорвик, жившие в начале XVII в., не были дворянского происхождения, а являлись всего лишь обычными купцами, купившими себе баронский титул ([212] p.56). Особенно активная распродажа аристократических титулов началась при Стюартах, правивших в Англии, начиная с 1603 года. По данным К.Хилла, только с 1615 по 1628 гг. было продано столько титулов лордов, что число последних за эти 13 лет увеличилось на 56% ([212] p.84).

Учитывая вышеизложенное, самой большой иллюзией было бы думать, что в ходе последующих событий 1641-1688 гг., называемых Английской революцией, народ боролся с какой-то старой потомственной аристократией, сохранившейся со времен средневековья и тем более – со времен феодализма. Основную часть этой так называемой «аристократии» составляли купцы и нувориши, разбогатевшие и купившие себе титулы дворян или лордов в течение второй половины XVI – первой половины XVII вв. Поэтому марксистский тезис о том, что события 1641-1688 гг. были «буржуазной революцией», в ходе которой была свергнута власть «феодальной аристократии», не имеет под собой никакой реальной основы. Если в Англии и была еще такая «феодальная аристократия» в начале XV в., то она была свергнута и уничтожена намного ранее, в период революции Йорков-Тюдоров в 1450-1603 гг.

Это подтверждают и другие данные, приводимые английскими историками, свидетельствующие о кардинальной смене в течение эпохи Тюдоров состава правящей верхушки страны, включая слой самых богатых и влиятельных персон. Как указывает Д.Тревельян, при Тюдорах никто из старой знати уже не имел высокого положения. Все, кто его достиг – Расселы, Кавендиши, Сеймуры, Бэконы, Дедли, Сесили, Герберты – были новыми людьми, не принадлежавшими к старой знати времен Ланкастеров. Последние представители старой «феодальной» знати, пишет историк, – семейства Перси, Невилли и Дакры, сохранившие свои земли и власть на севере Англии со времен Ланкастеров – были уничтожены королевой Елизаветой I в 1570 г. в ходе подавления их восстания ([111] с.134, 168).

Впрочем, даже если кто-то из потомков старой знати, сохранившейся со времен Ланкастеров, и смог дожить до 1641 г. и приобрести вновь богатство, конфискованное Йорками и Тюдорами, то сделать это он мог лишь путем торговли или олигархических методов господства над обществом, реанимированных вновь в середине XVI – начале XVII вв. Так, уже Джон Леланд в середине XVI в. писал, что вся соляная промышленность графства Дройтвич находится под контролем нескольких помещиков, которые получают огромные прибыли, а горожане выполняют всю тяжелую работу по добыче и приготовлению соли, получая за нее гроши. Аналогичный пример имеется, например, в отношении города Киркби Стефен, где граф Камберленд контролировал всю городскую, рыночную и ярмарочную торговлю ([212] p.37). Как видим, в обоих случаях речь идет о захвате местной монополии – типичном приеме олигархии на ранней фазе ее формирования.

Приводимые английскими историками факты – о «хищнической внешней торговле», начавшейся в эпоху Елизаветы I (1558-1603 гг.), и о местных монополиях, захваченных помещиками и лордами – свидетельствуют о «естественном отборе олигархии», который опять начался в Англии где-то с середины XVI века. Новую олигархию формировали купцы-грабители, которые не гнушались никакими приемами для увеличения своих прибылей, включая искусственные дефициты продовольствия, и помещики-монополисты, которые делали в сущности то же самое и выделялись благодаря этому из общей массы джентри.

Соответственно, все те джентри и другие представители среднего класса, которые не желали или не могли прибегать к олигархическим приемам (11), а пытались заниматься развитием сельского хозяйства или вести честную торговлю, оказались в самом невыгодном положении и не прошли «естественного отбора олигархии». Поэтому типичным явлением конца XVI - начала XVII вв. стало обнищание английских средних и мелких помещиков. Как писал английский историк Х.Тревор-Ропер, «более 2/3 английской аристократии в 1600 г. не просто жили не по своим средствам, а находились на пороге финансового банкротства» ([309] p.238). Этому способствовал рост цен в золоте и серебре, который опять возобновился вместе с началом новой эпохи глобализации, а также безудержные товарные спекуляции, от которых обогащалась олигархия, но которые ложились тяжелым бременем на всех потребителей, включая джентри (12).

Поскольку Тюдоры старались править в интересах всего общества, то эти вновь возникшие проблемы, должно быть, представляли для них большую головную боль. Но они не всегда знали, а иногда и совсем не знали, как с ними бороться. В чем-то их меры по борьбе с коррупцией напоминают меры императоров Диоклетиана и Константина в поздней Римской империи и византийских императоров, начиная с Ираклия, о которых говорилось в Разделе I. Сначала Тюдоры, как когда-то Диоклетиан, попытались для борьбы с разгулом спекуляции заморозить цены на продовольствие – но эти меры не дали никакого результата ([271] p.56). Потом были приняты законы, сильно ужесточавшие цеховые правила, которые должны были препятствовать установлению контроля над местной торговлей, промышленностью и ремеслами со стороны олигархии. Кроме того, в течение всего XVI в. Тюдоры многократно принимали законы и специальные меры против огораживаний – то есть против захватов земельной собственности. Было также запрещено, например, иметь в собственности (одному лицу) более 2400 овец ([212] pp.71-72, 51), что должно было воспрепятствовать попыткам восстановить прежнюю баронскую монополию на производство и экспорт шерсти.

Но, пожалуй, самой любопытной мерой, демонстрирующей, какого разгула достигли товарные спекуляции в эту эпоху глобализации, является целая серия законов о хлебной торговле и об экспорте хлеба. Так, начиная с 1555 г. начало действовать правило, по которому, в случае возникновения даже небольшого дефицита хлеба и повышения его цены внутри страны, вводился полный запрет на его экспорт из Англии – для того, чтобы предотвратить возникновение массового голода (13). Известно, что такие запреты вводились много раз в течение следующих 50 лет и продолжали вводиться в XVII веке ([271] pp.37-39; [270] p.389).

Другая мера, введенная впервые в 1586 г., была более радикальной и подразумевала решительное вмешательство государства в процесс торговли хлебом. Она состояла в том, что при возникновении дефицита хлеба и повышении его цены выше нормы государство начинало активный поиск любых имеющихся запасов зерна, которые, при их обнаружении, подлежали насильственной продаже на рынке под наблюдением правительственных чиновников – уже по нормальной, не спекулятивной, цене ([271] pp.40-41). Такие принудительные продажи в дальнейшем осуществлялись неоднократно – вплоть до 1630 г. В чем-то эти меры напоминают продразверстку, введенную большевиками в период Гражданской войны в России, с той разницей, что английские владельцы хлебных запасов и хлебные спекулянты все же получали достаточно справедливую цену за хлеб, хотя и ниже той, на которую могли рассчитывать. Но в сущности принудительные продажи хлеба, введенные королевой Елизаветой I, были прямой реализацией указаний протестантских идеологов и проповедников. Так, еще Мартин Лютер в 1524 г. призывал «князей» к тому, чтобы «надлежащей властью наказывать [купцов] за столь неправедную торговлю и принимать меры, чтобы купцы не обдирали так бессовестно их подданных» ([70] 25/1, с.364). Поэтому эти меры явились отражением того понимания общественной справедливости, которое содержалось в протестантской идеологии.

Иногда современные английские историки ругают Тюдоров за несовершенство их законов, которые якобы тормозили развитие капиталистических отношений, в том числе их законы по ужесточению цеховых правил и иному регулированию торговли и ремесел ([212] pp.71-73). Конечно, эти законы были несовершенны. Тюдоров можно сравнить с добросовестным студентом-первокурсником, которому инженер поручил понаблюдать за работой парового котла, а сам уехал в отпуск, думая, что ничего экстраординарного за это время не случится. Но внезапно в котле начало расти давление, и возникла угроза взрыва. И вот студент в отчаянии, не зная, что нужно делать в такой ситуации, пытается применить весь арсенал методов, которые он только может придумать – но бoльшая их часть оказывается малоэффективной. Однако несмотря на низкую эффективность принятых Тюдорами мер, нельзя согласиться с тем, что они тормозили развитие капитализма и экономический рост. Если они что-то и тормозили, то рост силы и влияния олигархии, которая, не будь этих мер, могла бы сожрать с потрохами и всю Англию, и все ее население, как это случилось в России в начале XVII века (14), и как это ранее произошло в Византии.

Тем не менее, все эти меры не могли предотвратить постепенное «погружение» страны в новый кризис коррупции. Каким критическим было положение средних и мелких помещиков Англии, находившихся на рубеже XVI-XVII вв. на грани финансового банкротства, выше уже говорилось. Но еще хуже было положение простого народа. Зарплата в течение XVI в. все время отставала от роста цен, и основная масса населения становилась все беднее. Так, реальная заработная плата строительных рабочих во второй половине XVI в. составляла уже 2/3 от уровня 1510 г., а в 1590-1640 гг. составляла всего лишь 1/2 от этого уровня, то есть за столетие упала в 2 раза ([212] p.64). С середины XVI в. опять стал регулярным явлением массовый голод и связанные с ним эпидемии в городах ([132] p.867; [296] p.59). А проповедники и писатели, начиная с 1580-х годов, стали бить тревогу, указывая на мужчин, женщин и детей, умирающих от голода на улицах Лондона ([212] p.65). Как указывает П.Слэк на основе проведенного им анализа, высокая смертность от эпидемий чумы и других болезней в Англии в XVI-XVII вв. была именно среди беднейших слоев населения, и наоборот, среди обеспеченных слоев она была низкой, поэтому рост смертности в Англии в указанный период объясняется в первую очередь обнищанием населения ([296] pp.138-158).

Наконец, с конца XVI в. опять начались крестьянские восстания, о которых почти забыли за предыдущее столетие, но которые сыграют важную роль в последующих событиях Английской революции. Как отмечает английский историк Р.Аутэйт, всплеск крестьянских восстаний начался в конце 1580-х гг. и продолжался в течение всего XVII века ([271] pp.47-49). Эти события омрачили заключительный период в целом благополучного царствования королевы Елизаветы I (1558-1603 гг.), последней представительницы династии Тюдоров.

12.3. Начало царствования Стюартов и причины Гражданской войны 1640-х гг.

В 1603 г. в Англии произошла смена правящей королевской династии – на троне оказалась династия шотландских королей Стюартов. Смена династии неизбежно всегда означает и смену идеологии правителей. Преемственность в идеологии может переходить от отца к детям или сохраняться между единомышленниками, принадлежащими к одной партии. Но Яков I Стюарт (1603-1625 гг.) не был ни тем, ни другим. При нем, и в еще большей мере при его сыне Карле I Стюарте (1625-1649 гг.) произошло резкое изменение характера власти в стране. Те ошибки в управлении, которые допускались при Тюдорах, в частности, существование монополий в отдельных секторах экономики и во внешней торговле, были при Стюартах раздуты до размеров, вызывавших всеобщее негодование. Но наряду с этим, расцвел отвратительный фаворитизм и коррупция в верхнем эшелоне при все более усиливавшемся пренебрежении интересами простого народа.

О таком пренебрежении свидетельствует, например, тот факт, что при Стюартах был фактически дан зеленый свет огораживаниям, то есть захватам крестьянской земельной собственности помещиками. Как указывают Р.Аутэйт и К.Хилл, те законы и меры против огораживаний, что в течение целого столетия принимались и применялись Тюдорами (последний закон был принят в 1597 г.), были полностью отменены несколькими актами, принятыми в правление Якова I с 1608 по 1624 г. ([271] pp.47-48; [212] p.51) Это привело к настоящему наступлению крупных землевладельцев на крестьянскую собственность – об этом можно судить по тому резкому всплеску восстаний крестьян, протестовавших против огораживаний, который начался в конце 1620-х гг. и не прекращался в течение последующих десятилетий ([212] p.105).

Другим примером антинародной политики Стюартов является прекращение, начиная с 1630-х гг., государственного вмешательства в торговлю хлебом. Как указывалось выше, эти меры по насильственному изъятию и реализации хлебных запасов начали применяться при Елизавете в 1580-х годах в периоды хлебного дефицита и помогали предотвратить массовый голод. Теперь эту практику прекратили – как отмечает Р.Аутэйт, в 1637-38 гг. в Англии был сильный дефицит хлеба и массовый голод среди населения, а правительство бездействовало ([270] pp.396-398).

Третьим примером является введение Карлом I (1625-1649 гг.) монополий на многие товары широкого потребления в ущерб массе потребителей и государству. Как пишет Д.Грин, «вино, мыло, соль, почти все предметы домашнего употребления попали в руки монополистов и повысились в цене без всякого соответствия с выгодами, получаемыми короной» ([29] 2, с.89). Один из лидеров парламентской оппозиции, Джон Пим, подсчитал в то время, что убытки потребителей от введения винной монополии составили 360 000 фунтов в год, а казна получила от этой монополии доход в размере всего лишь 30 000 фунтов ([212] p.75). Таким образом, фавориты короля, получившие от него право на эту монополию, положили в свой карман более 90% прибыли, полученной по существу в результате грабежа потребителей.

Наконец, в-четвертых, правление Стюартов резко усилило деспотизм, причем именно в отношении бедных слоев населения и среднего класса. С одной стороны, сильно ужесточились наказания за мелкие правонарушения. Как пишет К.Хилл, в Лондоне в правление Карла I через каждые двести метров стоял столб, на котором секли нищих за попрошайничество на улицах ([212] p.42). С другой стороны, необычайно развилось доносительство, поощрявшееся правительством. Но доносчики шпионили только за простыми людьми и представителями среднего класса, на богатых и влиятельных лиц это не распространялось. Дело в том, что за деньги можно было без труда нанять информаторов в правительстве, которые сообщали обо всех поступавших доносах и доносчиках ([212] pp.75-76). И если какой-то доносчик начинал проявлять излишний интерес к какой-либо богатой персоне, то ей об этом становилось тут же известно – с печальными последствиями для самого доносчика.

Итак, мы видим, что характер правления при Стюартах кардинально изменился – правительство как минимум игнорировало интересы широких масс населения, а как максимум – направляло свои действия против этих интересов. Фактически с самого начала своего царствования на английском троне Стюарты вели политику в интересах класса олигархии, который не только защищали и подкармливали, но и заботливо выращивали. Яков I (1603-1625 гг.) раздавал земли, деньги и имущество поддерживавшим его шотландцам и другим фаворитам, которые не отличились ни знатностью, ни какими-то особыми заслугами перед отечеством. Как пишет К.Хилл, это усиливало протестные пуританские настроения среди англичан и осознание ими того, что окружающая короля знать паразитирует за счет государства и народа ([212] p.49).

Наряду с прямой раздачей денег и земель Стюарты практиковали и скрытую раздачу – в виде различных финансовых махинаций, которые внешне выглядели как нормальные взаимоотношения государства и его «частных агентов». Таким «частным агентам» отдавался, например, на откуп весь сбор таможенных пошлин и других налогов ([212] p.83). В результате доходы государства резко уменьшались, так как пошлины и налоги попадали уже не в казну, а в частный карман, и лишь часть этих денег перепадала государству. Далее, поскольку в казне образовывалась нехватка денег, то для ее покрытия государство брало деньги в долг у тех самых «частных агентов», которые присваивали часть государственных налогов и пошлин. Данные операции создавали видимость наличия денег в казне и благополучия государственных финансов. Но это благополучие сохранялось лишь до поры до времени – ведь государству потом этот долг приходилось отдавать, нередко путем предоставления «частным агентам» новых привилегий или посредством влезания в еще бoльшие долги, под высокие проценты. Поскольку это еще более суживало правительству поле для маневра, то ему ничего не оставалось делать, как все больше и больше впадать в зависимость от денежных воротил, как местных, так и иностранных.

Круг главных воротил, обворовывавших государство в эпоху правления Стюартов, был не слишком велик. Как указывает К.Хилл, с 1616 по 1624 гг. главным финансистом правительства был богатый купец Лионел Кранфилд, купивший себе титул лорда Мидлсекса, затем вплоть до 1633 г. – итальянец Бурламаччи, после этого – целая группа дельцов, занимавшихся сбором таможенных пошлин в английских портах ([212] p.95; [213] p.19). Поскольку эти «главные финансисты» время от времени менялись, но неизменным условием было сохранение расположения к ним английского короля и его главных министров, то возникало естественное подозрение о том, что и они тоже «в доле». Кроме существования разнообразных финансовых схем утечки денег, часть средств из казны, похоже, просто разворовывалась министрами Карла I или растрачивалась на непонятные нужды. Так, в 1620-е гг. в чудовищной растрате и расхищении средств из казны оппозиция обвиняла лорда Бекингема, а в 1630-е гг. – лорда Страффорда, который исполнял обязанности главы правительства после смерти Бекингема и был в 1641 г. казнен за воровство и злоупотребления. Вся эта пирамида воровства и коррупции должна была рано или поздно обвалиться, и кризис наступил как раз накануне Гражданской войны в 1640 г., когда, по словам английского историка, «правительство рухнуло» ([212] p.99).

Но Стюарты не только потакали разворовыванию государства и выращивали олигархию, но и пытались превратить ее в особую неприкасаемую касту. Это делалось, во-первых, путем раздачи аристократических титулов, и, во-вторых, путем поднятия этой новой аристократии на высоту, недосягаемую ни для законов, ни для суда, ни для преследований со стороны полиции, кредиторов и прочих истцов. Выше уже говорилось о том, что титулы лордов (графов, баронов и т.д.) при Стюартах поступили в свободную и широкую продажу. Первоначально цена за титул лорда составляла 10 тыс. фунтов – целое состояние по тогдашним меркам, уплата такой суммы мало кому была под силу. Несмотря на это, только с 1615 по 1628 гг. число лордов в результате массовой покупки титулов увеличилось на 56% ([212] p.84). Однако это не принесло денег государству, а, наоборот, легло на него дополнительным бременем – подсчитано, что за период 1603-1641 гг. от продажи аристократических титулов государство получило 620 тысяч фунтов, а раздало лордам в виде подарков и пожалований 3 миллиона фунтов ([212] pp.84-85). Таким образом, распродажа титулов была на самом деле не только их бесплатной раздачей, но еще раздачей, сопровождавшейся скрытым воровством денег из казны.

Подобная практика окончательно превратила Палату лордов в клуб миллионеров и сомнительных личностей. Если при Тюдорах еще могли существовать иллюзии относительно «голубой крови» лордов и графов, то после массовой распродажи и раздачи титулов нуворишам и всевозможным темным личностям, вращавшимся при дворе, эти иллюзии окончательно исчезли.

Одновременно с этим при Стюартах резко увеличились привилегии лордов. Сначала было установлено, что лордов нельзя арестовать и судить, например, за невозвращение долга – то есть на них был распространен иммунитет по многим видам правонарушений, который ранее имели лишь послы. Позднее этот иммунитет был распространен уже и на их слуг (!) и вассалов. И уж совсем несоразмерные наказания были введены в отношении любых неаккуратных действий, касающихся персоны лорда и его людей. Так, в 1620 г. были наказаны два офицера, которые всего лишь арестовали человека из свиты графа Оксфорда за совершенное им правонарушение. А в правление Карла I был заключен в тюрьму и наказан огромным штрафом человек, у которого граф Дэнби отнял его землю, - всего лишь за то, что тот назвал графа «подлым обманщиком» ([212] p.34).

Некоторые историки называют описанные выше привилегии лордов, расцветшие при Стюартах, «феодальными привилегиями». Они действительно во многом напоминают те, которые в средние века существовали у западноевропейского дворянства по отношению к остальному населению. Однако мы видим, что ничего общего с феодализмом они в данном случае не имели, равно как и сами английские лорды не были «феодалами», а были в большинстве торговцами и финансистами. Но именно таким образом народившаяся в конце XVI - начале XVII вв. олигархия пыталась возвыситься над обществом и заполучить особый статус, позволяющий ей закрепить над ним свою власть. С тем же успехом можно назвать «феодальными» те привилегии, которые заполучила новая русская олигархия, возникшая в 1990-е годы – в виде машин с мигалками, купленных депутатских удостоверений и фактической неприкосновенности со стороны милиции и судов. С бoльшим основанием можно и те, и другие привилегии назвать не «феодальными», а «буржуазными», так как речь идет не о новых феодалах, а о новой буржуазии, хотя по-настоящему ни тот, ни другой марксистский термин здесь не годится, так как не отражает сути явления.

Кризис коррупции в эпоху Стюартов выразился и в падении нравов, что было особенно заметно при дворе самого короля, где распространились пьянство, разврат, убийства или попытки убийства одних вельмож другими. Как пишет Д.Грин, «на маскараде, устроенном при дворе, участники при всех падали в опьянении к ногам Якова I. Скандальное дело обнаружило связи высших вельмож и сановников с мошенниками, астрологами и отравителями. Сам Яков I не постеснялся принять деятельное участие в разводе леди Эссекс, а последовавшая затем ее свадьба с одним из фаворитов короля была отпразднована в его присутствии. Из-за подобных сцен благоговейное почтение, с которым во времена Тюдоров относились к государю, превратилось в отвращение и презрение» ([29] 2, с.43). Нарушение супружеской верности стало настолько обычным явлением, что, когда одного женатого священника в 1636 г. в Эссексе обвинили в связи с женщиной на стороне, то он отвечал, что «от смены пастбища появляются жирные телята, а один раз на стороне стоит двух раз дома» ([280] p.261).

Наряду с переворотом во внутренней политике и с падением нравов, мы видим при Стюартах и переворот во внешней политике. Они взяли курс на сближение с Испанией и папством, которые при Елизавете были главнейшими врагами Англии и которые в начале XVII в. еще отнюдь не утратили своих амбиций по завоеванию власти над Европой и всем миром (см. предыдущую главу). Весь протестантский мир воевал против Габсбургов и «католической коалиции» в начавшейся Тридцатилетней войне, сами англичане еще не забыли об испанской Великой Армаде и о покушениях иезуитов на жизнь королевы Елизаветы, а Стюарты уже были готовы породниться с испанскими королями и стать лучшими друзьями папы и иезуитов. В конце правления Якова I его сын, будущий Карл I, был послан в Испанию для сватовства за испанскую принцессу, причем ради этого брака Яков I был готов во многом идти навстречу пожеланиям Испании и папства ([29] 2, с.54-55). Когда это сватовство не удалось, то это, по словам Д.Грина, в Англии «вызвало взрыв народной радости» ([29] 2, с.55). Тем не менее, Стюарты не оставляли своих планов по сближению с «католической коалицией», и лишь упорство массы англичан, которые ненавидели папство и испанского короля, не позволяло им этого сделать.

Как указывает английский историк Л.Стоун, много лордов в то время также были сторонниками папства, что еще более дискредитировало Палату лордов в глазах народа ([212] p.92). Причины такой политической ориентации английской олигархии и ее стремления войти в союз с «мировой монархией» Габсбургов вполне понятны. Во все времена, начиная с Карфагена в античности и кончая Россией в 1990-е годы, олигархия выступала пятой колонной, предателем национальных интересов своего государства. Союз с «мировой империей», какой была, в частности, Римская империя в античности и США в конце XX века, а в ту эпоху таковой являлась «католическая коалиция» Габсбургов, сулил олигархии жирные подачки от этой «мировой империи». В дальнейшем такой союз мог также предоставить ей возможность заняться грабежом и упрочением власти в своей собственной стране ради утоления своей жадности и тщеславия, как такая возможность представилась, например, чешскому магнату Валленштейну в Чехии во время Тридцатилетней войны (см. предыдущую главу).

Не удивительно, с учетом всего вышесказанного, что основная масса англичан подозревала в измене и глубоко ненавидела лордов. И эта ненависть, которую К.Хилл называет «классовым антагонизмом» ([213] p.17), была готова в любую минуту вылиться в конкретные действия. Так, в Шерборне толпа простых англичан чуть было не повесила лорда Пулетта, который высказался за то, чтобы правительство урезало крестьянские земельные наделы ([212] p.104). Офицер Джон Фелтон, убивший проворовавшегося лорда Бекингема в 1628 г., стал чуть ли не национальным героем (15). Как пишут Д.Грин и К.Хилл, в стране известие о смерти Бекингема «было встречено бурной радостью», в пабах пили за здоровье Фелтона, некоторые заявляли, что это они убили Бекингема или выдавали себя за Фелтона, и даже армия обратилась к королю с просьбой о помиловании народного героя ([29] 2, с.67; [213] p.17). Как указывает К.Хилл, простой народ столь же сильно ненавидел и епископов, которые являлись членами Палаты лордов и считались верными слугами Стюартов, во всем голосовавшими по их приказу ([212] pp.103, 83).

Именно поэтому во время начавшейся в 1640-х гг. Гражданской войны вся Англия разделилась на два враждующих лагеря не по принципу феодалы - капиталисты, или крестьяне - феодалы, или пролетариат - буржуазия, или по какому-то иному надуманному принципу, придуманному марксистами, а по принципу «Двор» - «Нация». Это является общеизвестным фактом, об этом писали современники, об этом же пишут и нынешние историки. «Двор» включал лордов, епископов, фаворитов и фавориток короля, «частных агентов», финансовых воротил и прочую камарилью, вращавшуюся вокруг короля, правительства и Палаты лордов. А «Нация» включала почти всех остальных жителей страны. При этом, пишет Л.Стоун, на «Двор» население Англии «смотрело со все бoльшим подозрением и враждебностью, как на чужеродный нарост, а на членов Двора – как на эгоистичных, коррумпированных, паразитирующих, экстравагантных эксплуататоров» ([303] p.32).

К.Хилл указывает, на базе изучения множества свидетельств и исследований этого вопроса, что на стороне Стюартов в Гражданской войне были лорды, часть помещиков вместе с их крестьянами-арендаторами, а также «сброд». Кроме того, за них была также часть купцов и бизнесменов лондонского Сити – та, которая имела монопольные привилегии или другие льготы от правительства. Против Стюартов выступали горожане, большинство крестьян, часть помещиков, часть купцов и бизнесменов ([212] pp.91-92). Как видим, ни одна социальная группа в английском обществе, включая помещиков, купцов и бизнесменов, не примкнула полностью к той или другой стороне – за исключением лордов и прочих держателей громких титулов (16), да и то потому, что по существу эта группа представляла собой не «аристократию», тем более потомственную, а клуб миллионеров и сомнительных личностей, обласканных Стюартами. Очевидно также, что помещики, воевавшие за Стюартов, смогли привлечь в армию своих крестьян-арендаторов, а также «сброд», то есть всяких бродяг и бандитов, не посредством «политической агитации», а путем раздачи денег, обещаний и угроз. Иначе непонятно, по каким таким идейным соображениям крестьяне-арендаторы шли воевать за Стюартов вместе со своими помещиками, у которых они арендовали землю и от которых они, разумеется, сильно зависели в своей повседневной жизни.

Я не буду писать обо всех перипетиях, предшествовавших Гражданской войне 1640-х годов, о противостоянии короля и парламента, о том, как усиливалось народное недовольство и как оно наконец вылилось в открытое восстание против короля и «Двора». Все это в деталях изложено в энциклопедиях и исторических трудах, но и тех фактов, которые приводятся в настоящей главе, достаточно для того чтобы показать, кто с кем сражался в ходе этой Гражданской войны. Хорошо известно, что силами, объединявшими, направлявшими и вдохновлявшими борьбу «Нации» против «Двора», стала Палата общин (нижняя палата) парламента и пуританское движение, о котором далее будет сказано.

Что касается причин Гражданской войны и последовавших за ней событий, то они были указаны. Большинство современных английских историков видят их именно в обострении противоречий между узкой группой, захватившей привилегии и монополию на власть и общественные богатства («Двор»), и остальным обществом («Нация») ([303] pp.32, 143). Этот взгляд в корне отличается от марксистской трактовки Английской революции. Почему мы должны следовать марксистскому взгляду на эти события как на переход от феодального к буржуазно-капиталистическому строю? – спрашивает английский историк Г.Элмер, - Разве у нас нет всех оснований считать их восстанием против монополий и ограничений, которое привело к формированию более эффективного государства, защищающего предпринимательство и права частной собственности? ([303] p.141) Известный английский историк Ч.Уилсон также не согласен с марксистской трактовкой Английской революции как борьбы «класса буржуазии» против «класса феодалов» ([314] p.126). Некоторые историки, правда, до сих пор отстаивают марксистский взгляд на эти события. Но эти утверждения голословны. Они не учитывают факты, имеющиеся в нашем распоряжении – факты, которые кратко были изложены выше и которые сегодня уже нельзя игнорировать. А потому следует предположить, что эти историки либо не располагают всеми важными фактами, либо выполняют определенный политический заказ (подробнее об этом см. главу XVIII).

12.4. Основные этапы и движущие силы Английской революции

Если попытаться в самом кратком виде описать ход событий 1641-1688 гг., называемых Английской революцией, то это можно сделать следующим образом. «Нация» и парламент восстали в 1641 г. против «Двора» и короля, победили их в последовавшей Гражданской войне (1642-1646 гг.), судили и казнили короля Карла I в 1649 г., а также конфисковали ряд земель, принадлежавших лордам - сторонникам короля. Затем начались разногласия в рядах самой «Нации» и парламента; парламент не справился с управлением страной, фактически привел правительство к банкротству – и была опять восстановлена монархия Стюартов. Сын убитого короля Карл II (1661-1685 гг.) жестоко расправился с людьми, судившими и казнившими его отца, отобрал у них конфискованные земли, которые вернул лордам, и начал постепенно восстанавливать режим, существовавший при Карле I. Но трагическая судьба его отца послужила ему уроком – поэтому он это делал постепенно и скрытно, никогда не посягал открыто на власть парламента, а свою антинародную и антипатриотическую политику тщательно маскировал. Однако правивший после него Яков II (1685-1688 гг.) не обладал его умом и начал открыто делать все то, что Карл II делал тайно. В итоге в 1687-88 гг. возникла новая революционная ситуация, началось восстание народа, Яков II бежал за границу. Ситуацию спас Вильгельм III Оранский (1689-1702 гг.), внук Карла I, протестант и человек прогрессивных взглядов, живший в Голландии. По приглашению английского парламента он высадился с небольшой армией голландцев на английском побережье, был с восторгом принят англичанами и коронован вместе со своей женой, дочерью Якова II Марией (1689-1694 гг.). Этот переход власти в 1688 г. – от глупого и взбалмошного Якова II к Вильгельму III и Марии II – английские историки называют «Славной революцией».

Король Вильгельм на своем примере показал, как может работать конституционная монархия, без попыток узурпировать власть со стороны короля, и в то же время монархия, старающаяся править в интересах всей «Нации», а не в интересах лишь своего «Двора». Именно Вильгельм III в сочетании с партией вигов, наследницей пуритан, контролировавшей в ту эпоху парламент и правительство страны, смогли осуществить целый ряд реформ, способствовавших усилению демократии и снижению коррупции как в социальной, так и в экономической области, о которых далее будет сказано и которые способствовали невиданному расцвету Англии. Таким образом, самые главные преобразования, определившие дальнейшую судьбу страны, были сделаны не в ходе революционных событий 1641-1688 гг., а после них, в годы правления Вильгельма III и партии вигов. Но без этих революционных событий не было бы ни этого мирного правления, ни этих мирных преобразований, которые стали продолжением и развитием идей, возникших и ставших причиной яростной борьбы в течение 1641-1688 гг.

Каковы же были основные движущие силы Английской революции? И были ли они? Ведь очень часто в истории мы видим стихийные восстания и свержения действующей власти, которые трудно назвать революцией, а скорее можно назвать бунтом, бессмысленным бунтом, не имеющим ясной цели и являющимся лишь проявлением народного недовольства и отчаяния. Но в эпоху Английской революции мы, наоборот, видим и ясные цели – демократизация общества и искоренение коррупции, – и движущие силы. Историки иногда называют первый этап революции (1641-1660 гг.) «пуританской революцией», а второй этап (1679 г. – начало XVIII в.) - «революцией вигов». При этом, как отмечает Д.Тревельян, виги были союзниками пуритан и их «сыновьями» ([111] с.277). Следовательно, мы видим одну и ту же группу людей, называвшихся сначала пуританами, затем вигами, но сохранявших идейную преемственность в течение всего XVII в. Именно эта группа и была основным идейным и организационным двигателем революции и связанных с ней преобразований.

В предыдущей главе упоминалось, что основным содержанием идеологии пуритан в ее первоначальном виде была борьба за очищение общества, откуда и само название пуритане (от слова pure – чистый); а необходимыми личными качествами они считали честность и порядочность. Пуритане как общественное явление появились еще в конце XVI в. при Елизавете I, но лишь в эпоху правления Стюартов они подверглись сильным гонениям. Эти гонения начались не сразу, при Якове I их еще практически не было. Но рост коррупции и падение нравов среди правящей верхушки вызывали среди пуритан все больший протест; лидеры пуританского движения, выдвинутые в парламент (Пим, Элиот и другие), все чаще выступали с разоблачениями политики короля, коррупции и падения нравов среди его вельмож. Постоянные коррупционные скандалы, которые предавались гласности благодаря парламенту и которые показывали в неблаговидном свете короля и его окружение, приводили к тому, что Стюарты все чаще пользовались своим правом роспуска парламента. Карл I (1625-1649 гг.) за первые четыре года своего правления три раза распускал парламент, а после третьего роспуска в 1629 г. посадил в тюрьму наиболее активных деятелей парламентской оппозиции и вообще не созывал парламент в течение 11 лет.

Эти 11 лет, как отмечает Д.Грин, стали периодом самой мрачной реакции в истории Англии ([29] 2, с.71). Наиболее активных, открыто и публично высказывавших свои взгляды пуритан сажали в тюрьму, а иных даже казнили, пуританским священникам запрещали проповедовать. Тысячи пуритан ввиду этих гонений уехали в Америку и основали там целые пуританские колонии. Другие, как Джон Мильтон, удалились в деревню и писали там стихи. Третьи, как Оливер Кромвель, подумывали о самоубийстве ([29] 2, с.12). Но именно пуританская идеология, идеология очищения, сыграла решающую роль в ходе последовавшей революции. В 1640 г. Карл I был вынужден снова созвать парламент – к этому его вынудили финансовое банкротство его правительства и необходимость резкого увеличения армии для борьбы с начавшимся восстанием в Шотландии. Но лидеры пуританской оппозиции в парламенте (Джон Пим, Оливер Кромвель и другие) сразу потребовали не только ареста почти всех членов королевского правительства (Страффорда, Лода, Уиндебека, Финча) и суда над ними, что и было вскоре сделано, но и подготовили длинный перечень злоупотреблений самого Карла I за годы его правления (так называемая Великая ремонстрация или Великий протест), фактически обвинив его в насаждении коррупции и предательстве национальных интересов. Все это настолько обострило отношения между королем и парламентом, что сделало неизбежной последовавшую Гражданскую войну 1642-1646 гг.

После бегства короля из Лондона в начале 1642 г. наступила революционная эйфория. Как указывает К.Хилл, к зданию парламента в те дни ежедневно стекались толпы демонстрантов, выражавших поддержку революции ([212] p.18). Воодушевление народа было столь велико, что, когда парламент объявил общественный заем (казна была совершенно пуста), то, как пишет Д.Грин, женщины в Лондоне жертвовали даже свои обручальные кольца – настолько велика была поддержка парламента со стороны населения. Но в течение 1642-1643 гг. стало ясно, что сопротивление короля и его партии не сломлено. Карл I мобилизовал все имевшиеся силы и выставил сильную армию, при этом многие лорды нанимали или приводили с собой целые армии, составленные из «сброда» и зависимых от них крестьян-арендаторов. С другой стороны, армия парламента тоже была поначалу преимущественно наемной, и в ней оказалось немало перебежчиков и предателей, на которых было невозможно положиться.

И тогда, пишет английский историк Д.Андердаун, было решено набрать новую добровольческую армию – из «благочестивых» людей, которые «вели честную жизнь и не врали» ([280] p.190). Все эти люди при их приеме в армию произносили присягу в честности, верности парламенту и готовности к бескомпромиссной борьбе с «поджигателями, злоумышленниками и пособниками сил зла». В дальнейшем (по крайней мере, в 1643-1649 гг.) эта партия так и называлась - честная (honest party), историк приводит этому целый ряд свидетельств ([280] pp.190, 188).

Разумеется, далеко не вся армия, воевавшая за парламент, состояла из членов «честной партии», немало было и просто сочувствовавших или нейтральных. Но их лояльность вызывала подозрения, они нередко перебегали на сторону врагов – поэтому особенно не доверяли командирам, не принадлежавшим к «честной партии». Основу этой партии, указывает Д.Андердаун, составляли средний и низший слой помещиков (джентри), торговцы, ремесленники и другие представители среднего класса ([280] pp.191-192). Из средних и даже низших слоев общества вышли и многие офицеры, принадлежавшие этой партии. Например, полковник Прайд ранее был извозчиком, полковник Хьюсон – сапожником, полковник Фокс - мастером-котельщиком ([19] 13, с.80). В период Гражданской войны «честная партия» пользовалась огромной поддержкой населения – так, большинство членов парламента, избранных в ходе всеобщих выборов в графствах и округах в 1645-1646 гг., принадлежало к этой партии. Эта же партия выступала за организацию суда над Карлом I и активно боролась с попытками контрреволюции со стороны роялистов ([280] pp.193-194, 202). Таким образом, мы видим, что сторонники пуританской идеологии, идеологии честности и очищения общества от коррупции, сыграли ключевую роль как в инициировании революции 1641 г., так и в доведении ее до логического конца, включая вооруженную борьбу против роялистов, свержение и казнь Карла I.

Возникает вопрос – пожалуй, один из самых интересных в английской истории – почему эта «честная партия», партия пуритан, пользовавшаяся такой поддержкой населения и свергнувшая режим Стюартов, не смогла удержать власть в своих руках и осуществить те прогрессивные преобразования, которых, очевидно, ожидали от них простые англичане, отдававшие свои обручальные кольца на нужды парламента в 1642 г.? Так, например, английский историк Л.Стоун, анализируя результаты первого этапа Английской революции (1641-1660 гг.), приходит к выводу, что они были в целом негативными, что в течение этого периода не было осуществлено почти никаких позитивных экономических или социальных реформ, а к его концу республиканское правительство полностью обанкротилось и дискредитировало себя, что сделало реставрацию Стюартов неизбежной ([303] pp.60, 46, 53).

Есть несколько причин, объясняющих провал первого этапа революции, и на все из них в разное время указывали историки. В качестве одной из главных следует отметить отсутствие у пуританской партии сколько-либо четкой и продуманной программы реформ, особенно в экономической области и в области борьбы с коррупцией. Впрочем, отсутствием цельной программы грешили почти все революционеры – и до, и после Английской революции. Как говорил Ленин во время событий Русской революции 1917 г., главное ввязаться в драку, а там видно будет. По мнению Д.Тревельяна, у Кромвеля и его соратников вообще не было никакой программы, кроме Библии – единственного, чем они пытались руководствоваться. «Основной движущей силой всей революции», пишет историк, был «бедняк, ищущий спасения со слезами на глазах, не имеющий никакого “путеводителя”, кроме Библии в руках» ([111] с.254). Конечно, наивно было полагать, что достаточно выделить группу «честных людей» (среди которых уже с самого начала могло затесаться немало нечестных), дать им в руки власть и Библию – и свершится чудо, мир преобразится.

Отсутствие четкой программы реформ хорошо видно по принятым законам, которые поражают своей бессистемностью. С одной стороны, были отдельные прогрессивные законы в области прав личности – например, отмена пыток в судопроизводстве. С другой стороны, в 1650 г. был принят беспрецедентно суровый, драконовский закон об исправлении нравов, по которому ряд не очень серьезных правонарушений, таких как инцест, прелюбодеяние, а также повторное уличение в содержании борделя карались смертной казнью (!), а проституция и мелкие нарушения нравов карались тюрьмой, клеймением и наказанием плетьми ([280] pp.257-258, 277). Такая же бессистемность была в политической области. С одной стороны, монархия была упразднена, и все полагали, включая Кромвеля, что теперь парламент будет принимать законы и управлять страной. С другой стороны, Кромвель (почему-то) считал, что парламент должен обязательно утвердить указы, принятые им самим, а когда парламент отказался это сделать, то это стало одной из причин его разгона Кромвелем ([29] 2, с.189-190).

В экономической области единственным по-настоящему прогрессивным законом (по общему мнению историков и экономистов) был Навигационный акт 1651 г. Но он касался лишь одной отрасли экономики – морского транспорта, в других отраслях не было почти никаких реформ. В итоге, пишет Л.Стоун, «первая Революция не сделала почти ничего положительного для поощрения предпринимательства и почти ничего для стимулирования более капиталистического и рыночно ориентированного подхода в сельском хозяйстве, промышленности и торговле» ([303] p.46).

Второй причиной поражения революции стал раскол в рядах победившей партии. Кромвель и «честная партия», как уже было сказано, в основном выражали интересы среднего класса. Но в Гражданской войне 1642-1646 гг. активное участие приняли и «низы», также выдвигавшие свои требования, которые носили более радикальный характер. Как указывает К.Хилл, в 1645 г. повсеместно на юге и западе Англии началось массовое восстание беднейших слоев населения и против короля, и против парламента; и многие опасались, что они организуют третью партию, помимо двух существующих. Он даже сравнивает ситуацию в Англии 1645-1649 гг. с Россией накануне октября 1917 года ([213] pp.20, 51). Действительно, она в какой-то мере напоминает то безвластие, которое сложилось в тот момент в России, когда все политические силы: и «верхи», и средние классы, и «низы», - по очереди пытались захватить власть и встать у руля управления страной. Эта борьба за власть в Англии привела к так называемой Второй гражданской войне (1647-1649), которая шла уже не только между «Двором» и «Нацией», но также между умеренными революционерами, интересы которых представлял Кромвель и парламентское большинство, и радикальными революционерами, на сторону которых перешла часть армии (17).

Л.Стоун считает, что Оливер Кромвель и его ближайшие соратники испугалась размаха революции и радикальных требований, усиливавшихся со стороны «низов», и предпочли в такой ситуации вообще бездействовать, не проводить никаких реформ ([303] pp.56-61). При этом инициативы проведения реформ, шедшие снизу, они подавляли. Так произошло, например, с инициативой армии и партии левеллеров, выдвинувших свою программу реформ в 1647 г., которая была сознательно подавлена Кромвелем и его соратниками ([213] pp.54-55).

Конечно, среди левых были ультрарадикальные течения анархистского и лево-коммунистического толка. Так, некоторые агитаторы утверждали, что никакие законы больше не действуют, а действует только закон силы и власть анархии; другие предлагали отнять все имущество у богатых и поделить его между бедными. Вместе с тем, наиболее активное левое течение, пользовавшееся наибольшей поддержкой народа – так называемые левеллеры или конституционные левеллеры - вовсе не были ультрарадикальными элементами, а, наоборот, стремились к наиболее последовательной и полной демократии в социальной сфере и в экономике. Они призывали к ликвидации Палаты лордов и монархии, введению всеобщего избирательного права, устранению монополий, несправедливых ограничений для мелкого предпринимательства и коренного изменения системы налогообложения: вместо более высоких налогов для бедных они предлагали ввести, наоборот, более высокие налоги для богатых ([280] pp.151-152; [213] pp.98-99; [19] 13, с.107). Многие идеи левеллеров были в последующем осуществлены, но уже на последней стадии Английской революции. А в период республики они были отвергнуты Кромвелем и его сторонниками, что, по-видимому, способствовало утрате к ним доверия со стороны населения в 1650-е годы и поражению революции в 1660 году.

Следует также иметь в виду, что 1640-е годы были самыми тяжелыми для народа, на что указывает К.Хилл ([213] p.87). Обнищание населения и голодоморы в этот период достигли максимума. Это вовсе не удивительно – революции всегда происходили в периоды обострения кризиса коррупции, и то, что пик кризиса в этот раз опять совпал с революцией – совершенно естественно. В этих условиях удовлетворение некоторых требований бедных, в том числе раздел между ними части королевских земель и земель, конфискованных у лордов, могло бы помочь ослаблению экономического и социального кризиса. Однако Кромвель и его соратники оказались очень принципиальными сторонниками принципа неприкосновенности частной собственности, когда речь шла о бедных, но не слишком принципиальными, когда шла речь о них самих.

Дело в том, что коррупция проникла и в ряды победившей «честной партии» - и это можно считать еще одной причиной поражения революции. Так, многих членов «революционного парламента» представители армии обвиняли в казнокрадстве. Да и сам Кромвель их неоднократно обвинял в присвоении имущества, в использовании власти в своих личных интересах, а также в нежелании работать на благо общества, вместо того чтобы плести интриги или заниматься накоплением имущества. Как пишет Д.Грин, один из лидеров «революционного парламента» Гэселриг «действительно пользовался властью в своих интересах» ([29] 2, с.177-178). Вместе с тем, как указывают российские историки, сам Кромвель и его ближайший соратник Ферфакс также подавали в этом дурной пример – в ходе революции они заполучили в собственность имения, приносившие соответственно 7000 и 5000 фунтов годового дохода ([19] 13, с.145).

Кроме того, весь процесс конфискации и последующей продажи земель лордов и других роялистов сопровождался невиданной спекуляцией. Так, было доказано историками, что основную часть конфискованных земель выкупили по дешевке их прежние владельцы через подставных лиц ([303] pp.55-56) – надо полагать, за взятки. А другую часть скупали по дешевке лидеры и офицеры победившей «честной партии». Так, майор Уайлдман за несколько лет скупил 50 владений, расположенных в 20 графствах Англии ([19] 13, с.145). Таким образом, конфискация земельной собственности у олигархии не только не способствовала преодолению кризиса коррупции (так как основная ее часть осталась в прежних руках), но и вела к усилению спекуляции и коррупции, связанной с процессом перераспределения земли.

В целом можно сделать вывод, что неудача первого этапа Английской революции явилась следствием, во-первых, отсутствия четкой программы и концепции реформ, во-вторых, раскола победившей партии и нежеланием ее лидеров учитывать интересы беднейших слоев населения, и в-третьих, коррупции в рядах победившей партии. Установление власти парламента выявило и еще одну проблему – выяснилось, что осуществить какие-либо серьезные реформы в условиях ведущей роли парламента было невозможно. Парламент раскололся на разные фракции, которые придерживались по многим вопросам противоположных взглядов, часть его членов занималась в основном деятельностью в своих личных интересах, а не в интересах общества. Поэтому осуществить программу реформ по выходу из кризиса коррупции (даже если бы такая четкая программа была в наличии) парламент все равно бы не смог – не случайно Кромвель несколько раз разгонял парламент и по существу правил бoльшую часть времени единолично. С учетом вышеизложенного, совсем не удивительно, что в 1660 г. английский народ чуть ли не с ликованием приветствовал короля Карла II – власть парламента ему не дала практически ничего или дала слишком мало по сравнению с его ожиданиями.

Будучи одним из духовных лидеров революции и пуританского движения, Мильтон глубоко переживал неудачу первого этапа Английской революции.

12.5. Реставрация Стюартов (1660-1688 гг.) и «революция вигов»

С возвращением Стюартов в Англию опять вернулись коррупция и распутство королевского двора и антинациональная политика короля. Как пишет К.Хилл, реставрация Стюартов носила явно выраженный антидемократический характер ([212] p.110). Была восстановлена Палата лордов и все привилегии лордов, о которых уже успели забыть. Опять начались преследования за религиозные взгляды и политическое инакомыслие. Если в период 1650-1660 гг. за нарушение супружеской верности могли казнить (и такие случаи были), то в эпоху Реставрации, как пишет Д.Грин, «жизнь светских людей проходила между легкомыслием и распутством ... Лорд Рочестер был модным поэтом, но заглавия некоторых его произведений таковы, что теперь ни одно перо не может их повторить ... Лучшим типом эпохи явился герцог Бекингем, а самым характерным событием в жизни герцога была дуэль, на которой он увенчал обольщение леди Шрусбери умерщвлением ее мужа, в то время как графиня в костюме пажа держала перед ним его лошадь и лицезрела убийство» ([29] 2, с.219). Сам Карл II в распутстве не уступал никому из своих подданных. По словам историка, чувственным удовольствиям «он предавался с таким циничным бесстыдством, которое вызывало отвращение даже у его бесстыжих придворных. Одна любовница следовала за другой, а раздача титулов и имений познакомила мир с позором ряда порочных женщин. Побочные дети короля были введены в ряды английской знати» ([29] 2, с. 255).

Распутство и разврат в Англии в ту эпоху уже не ограничивались правящей верхушкой, а начали широко распространяться среди населения. Театры превратились в места сбора проституток, где они открыто предлагали свои услуги, да и многие актрисы подрабатывали тем же самым. В тюрьмах не только разрешалось пользоваться услугами проституток, но и за определенную плату тюремщики разрешали заключенным-мужчинам перебираться на ночь в женскую камеру ([112] с.344, 356-357).

Как отмечает английский историк М.Уоллер, чрезвычайно распространились в ту эпоху грабеж и насилие, разбойники и пираты стали главными героями простых англичан. Известно, что целые толпы англичан, отправившихся за легкими деньгами, составляли в ту эпоху основное население «пиратских республик» Ямайки и других островов Карибского моря. Именно падение нравов среди населения, указывает историк, вызвало появление после Славной революции 1688 г. Общества исправления нравов, решительно взявшегося за перевоспитание английского общества ([112] с.365-367, 336-338).

С таким же цинизмом, с которым Карл II предавался чувственным удовольствиям, он осуществлял и свою внешнюю политику. Поскольку любая крупная растрата денег из казны могла вызвать скандал в парламенте и атаку со стороны оппозиции, то он нашел другой источник финансирования своих потребностей – французского короля Людовика XIV. Разумеется, последний финансировал Карла II не задаром, а в обмен на соглашение, по которому английский король должен был проводить политику, выгодную французскому королю. По договору Англия фактически обязалась содействовать захватническим планам Людовика XIV в Европе и отказаться от всякого протекционизма в торговле с Францией ([19] 13, с.167). Здесь мы видим редкий пример того, как один суверенный монарх находился на содержании у другого суверенного монарха и фактически плясал под его дудку в ущерб интересам своей страны. Хотя Карл II скрывал от парламента свой договор с Людовиком XIV и получаемое от него финансирование, но слухи об этом распространялись, и англичане все больше начинали подозревать своего короля в предательстве их национальных интересов. Наконец, в 1678 г. в распоряжении парламента оказались документы, подтверждающие факт продажности Карла II или, как пишет Д.Грин, «факт зависимости Англии от чужеземной державы» ([29] 2, с.279-285). Разразился скандал, закончившийся очередным роспуском парламента королем.

На этом фоне произошла новая консолидация прогрессивных сил, обеспокоенных ростом коррупции в обществе и предательством короля. Лидером этого объединения уже не были пуритане. После фиаско, которое они потерпели на первом этапе революции (1641-1660 гг.), и после гонений и казней их лидеров в эпоху реставрации Стюартов они перестали заниматься большой политикой и, как пишет К.Хилл, превратились в группу провинциальных пацифистских сект ([212] p.110). Но пуританство как идея не умерло, эта идея была подхвачена вигами, которых, как уже говорилось, историки считают союзниками и «сыновьями» пуритан ([111] с.276-277). Политическое рождение партии вигов произошло во время выборов в парламент 1679 г., которые, как пишет Д.Грин, «проходили при сильном национальном оживлении» ([29] 2, с.286), и которые принесли партии вигов абсолютное большинство в парламенте, несмотря на то, что часть населения была лишена избирательного права. Здесь мы видим опять пример, как осознание населением опасности, связанной с коррупцией и предательством в высшем эшелоне власти, подобно тому, что было в 1641-1643 гг., способствовало консолидации общества. Осознание опасности и появление врага, пусть даже в лице собственного короля, подкупленного иностранными государствами, лучше всего отвечает этой задаче.

Собственно говоря, именно с этого момента и начались основные реформы в социальной и экономической сфере, которые принято называть «революцией вигов». Уже в 1679 г., когда виги получили контроль над парламентом, они провели два революционных закона в области демократии и свободы личности. Это, во-первых, введение всеобщего избирательного права, которого ранее были лишены малоимущие граждане, и, во-вторых, введение Habeas Corpus Act – закона, по которому любого человека могли арестовать лишь по решению суда и который, конечно, мог резко сократить полицейский произвол в Англии ([212] pp.112, 114). Тогда же в Англии были начаты меры по введению протекционизма – как указывает Ч.Уилсон, в 1670-е годы Англия впервые ввела высокие импортные пошлины на зерно и экспортные премии, стимулировавшие собственное производство и экспорт зерна ([314] pp.147-148).

Конечно, в последующем реформы сильно осложнялись политикой Карла II и Якова II, которые начали все чаще прибегать к роспуску парламента, иногда уже через месяц после его созыва. Но после Славной революции и начала правления Вильгельма III (1689-1702 гг.), когда виги опять получили большинство в парламенте, реформы были продолжены. Главной областью этих реформ стала экономическая область, а главным их направлением – борьба с коррупцией и с факторами, вызывающими кризисы коррупции.

12.6. Экономическая концепция победившей революции

Одним из основных требований, выдвигавшихся левеллерами и другими революционными партиями в ходе первого этапа революции (1641-1660 гг.) было устранение монополий и обеспечение свободы предпринимательства. И это было одной из первых мер, осуществленных вигами после Славной революции 1688 г. Были уничтожены не только монопольные права отдельных частных компаний, но и крупные государственные монополии, причем некоторые из них (в горнодобывающей промышленности) возникли еще при Тюдорах в XVI в. ([212] p.139). Осуществление этих мер вызвало появление в последующие годы тысяч новых независимых предприятий ([212] p.179) – то есть привело к экономической демократии, расцвету малого и среднего бизнеса.

Разумеется, успех не мог сопутствовать всем предприятиям, не обошлось и без финансовых махинаций со стороны нечистоплотных бизнесменов. Как указывает Ч.Уилсон, из 93 акционерных компаний, возникших в 1690-1695 гг. (которые привлекали капитал у широкой публики), 2/3 к 1698 г. перестали существовать; зато оставшиеся компании за 10 лет удвоили свой капитал ([314] p.183).

Но такая свобода предпринимательства внутри страны были дополнены не менее решительной политикой по ограничению либерализма во внешней торговле. И эта политика проводилась вполне сознательно – она сложилась под влиянием работ целого ряда английских писателей-экономистов (позднее названных меркантилистами): Томаса Мана, Фрэнсиса Брюстера, Джошуа Чайлда, Самуэля Хартлиба, Райса Буша, Питера Чамберлена, Уильяма Гоффе и других ([314] p.232; [150] p.515). Они, в частности, писали, что следствием свободы торговли является деградация страны и ее населения, и настойчиво призывали к введению системы высоких таможенных тарифов или прямых запретов на импорт промышленных изделий и экспорт некоторых видов сырья ([310] p.76). Некоторые из них приняли непосредственное участие в выработке новой протекционистской (так называемой меркантилистской) политики, начавшейся после 1688 г.

Особенностью этой политики, пишет Ч.Уилсон, было то, что в ее разработке участвовали не отдельные купцы или промышленники, как об этом потом писал Адам Смит, критиковавший протекционизм, а широкий круг людей. И сама эта политика, отмечает историк, состояла не столько в удовлетворении пожеланий купцов и промышленников, сколько в желании решить общие проблемы страны: повысить занятость населения, устранить дефициты продовольствия и т.д. Без протекционизма, пишет Ч.Уилсон, английская промышленность просто не смогла бы развиваться, поскольку в тот момент Голландия располагала лучшими технологиями и более квалифицированными кадрами по сравнению с Англией и могла легко задавить английскую промышленность. Без протекционизма, указывает историк, был бы невозможен и произошедший в дальнейшем подъем английского сельского хозяйства ([314] pp.165-166, 184).

Нет никаких сомнений в том, что целенаправленная протекционистская политика началась именно в 1689 г., после прихода к власти Вильгельма III и партии вигов. До этого были отдельные разрозненные действия: введение Навигационного акта 1651 г., означавшего начало протекционизма в области морского транспорта (преимущество национальных судов по сравнению с иностранными), и введение повышенных импортных пошлин и экспортных премий на зерно в 1670-е годы. Но в целом, пишет английский историк Р.Дэвис, в конце реставрации Стюартов протекционизм как политика в Англии в принципе отсутствовал. Почти весь импорт и экспорт облагался всего лишь 5%-й пошлиной, за исключением отдельных товаров. Однако цель этого обложения высокими пошлинами импорта отдельных товаров состояла, как правило, не в защите промышленности и сельского хозяйства, а в увеличении доходов казны. В частности, огромные пошлины, составлявшие более 50% от внутренней розничной цены, взимались при импорте вина и бренди, которые совсем не производились в самой Англии ([171] p.308). Таким образом, это были в чистом виде налоги на потребителей, не дававшие ничего производителям.

Все это резко изменилось, начиная уже с 1690 г., когда были введены специальные импортные пошлины в размере 20% на длинный список товаров, охватывавший примерно 2/3 всего английского импорта. В дальнейшем уровень пошлин постепенно повышался, и в середине XVIII в. составлял по разным видам импорта от 20-25% до 40-50%. Кроме этого, был введен запрет на импорт некоторых изделий, конкурировавших с развивавшейся английской промышленностью. Была также введена система экспортных премий, выплачивавшихся правительством в зависимости от цен, сложившихся на внутреннем и внешнем рынках, при экспорте зерна и некоторых промышленных товаров ([171] pp.309-314). То есть впервые была разработана и применена система государственной поддержки не только производства, но и экспорта. Причем, основной принцип этой системы протекционизма заключался в том, что стимулировалось производство и экспорт готовых промышленных изделий и продовольствия, а экспорт сырья и полуфабрикатов, наоборот, облагался пошлинами или запрещался, чтобы стимулировать их собственную переработку внутри страны. Все это, разумеется, способствовало как росту английской промышленности и сельского хозяйства, так и росту занятости, и решению тех социальных проблем (бедность, безработица), которые привели к гражданской войне и революции в период 1641-1688 гг.

Иногда полагают, что аналогичные системы протекционизма были введены в то время в большинстве стран Западной Европы. На самом деле это не так. По мнению авторитетных экономических историков, лишь несколько европейских государств в указанный период проводили всеобъемлющую протекционистскую политику, то есть политику, полностью защищающую внутренний рынок от внешней конкуренции, и к этим странам относились Англия и большинство государств Германии и Скандинавии. В частности, в германских государствах после окончания Тридцатилетней войны в 1648 г. были установлены такие высокие ввозные и вывозные пошлины, что, как пишет Ч.Уилсон, цена на зерно и вино при их перевозке из Маннхайма до границы с Голландией утраивалась – таким образом, пошлины в сумме достигали 200% от первоначальной цены товара. Такая таможенная система в германских государствах сохранялась вплоть до начала или середины XIX в. ([150] p.554)

Как видим, ситуация в Англии и Германии в целом была схожей – в том плане, что внутренний рынок был защищен от внешнего полностью, а не выборочно по отдельным товарам, как, например, во Франции. Это также является общепризнанным фактом. Как отмечает И.Валлерстайн, отличие английского протекционизма от французского состояло в том, что система таможенного регулирования в Англии защищала импортными пошлинами не только производства, уже работавшие на экспорт, но и любые импортозамещающие производства, а также сельское хозяйство ([310] pp.264, 267). Последнее также очень важно, поскольку в сельском хозяйстве в то время было занято до 80-90% всего населения, и следовательно, эта политика задевала интересы не узкого слоя рабочих экспортных или наиболее передовых производств, как это было во Франции, а интересы подавляющего большинства населения. Кроме того, в промышленности она была ориентирована на создание новых производств и рабочих мест, а не только на защиту уже существующих, как во Франции. Такая целостная протекционистская система существовала в Великобритании с конца XVII в. вплоть до начала или середины XIX в.

Что касается других стран (Италия, Испания), то они в рассматриваемую эпоху вообще не прибегали к протекционистским мерам или прибегали эпизодически и на короткий период. Как отмечает Ч.Уилсон, Италия и Испания в какой-то момент пытались копировать французскую модель, которая сама страдала ограниченностью. Но даже по сравнению с французской моделью, пишет историк, политика этих стран не отличалась никакой последовательностью или цельностью ([150] pp.548-551).

Все это, по-видимому, не является случайным. Страны, которые смогли противостоять силам внутренней и международной коррупции (Англия, Германия, Скандинавия), смогли выработать и экономическую концепцию, препятствующую развитию коррупции, которая как было показано выше, включает два основных элемента – экономическую демократию (господство малого и среднего бизнеса) и протекционизм (18). Страны, которые не справились с силами коррупции (Испания, Италия), не смогли и даже не пытались применить у себя эту концепцию. В свою очередь, как пишет И.Валлерстайн, именно отсутствие протекционизма обусловило упадок промышленности Испании, и именно наличие протекционизма обеспечило резкий рост промышленности Англии и Германии ([310] pp.233-234). Таким образом, можно считать, что промышленные революции, осуществленные Севером Европы в течение XVIII-XIX вв., стали результатом произошедших в этих странах социальных революций.

Что касается первой из этих экономических революций – английской Промышленной революции XVIII века – то несомненна ее огромная роль в том рывке, который осуществила в развитии своей цивилизации сначала Англия, затем Западная Европа и США, а потом и другие страны. В последующем будут и другие экономические революции – немецкое, американское, советское «экономическое чудо» и т.д. Но та, что произошла в Англии в XVIII веке, была первой в этом ряду, и потому особенной. Как написал известный экономический историк К.Сиполла, после того как в Англии произошла Промышленная революция, «мир перестал быть таким, каким он был до того» ([191] p.7).

(1) К их числу можно отнести, прежде всего, Генриха II (1154-1189 гг.) и Эдуарда I (1272-1307 гг.)

(2) С XII по XIV вв. золото и серебро в Англии и Западной Европе обесценилось в 3-4 раза. Так, средний уровень серебряных цен на пшеницу в Англии с 1160-1199 гг. по 1300-1319 гг. (выраженных в граммах чистого серебра) вырос в 3,25 раза ([267] p. 48).

(3) Плантагенеты имели больше юридических прав наследовать французскую корону после угасшей в 1328 г. королевской династии Капетов («проклятых королей»), чем унаследовавшая французский трон династия Валуа, так как Эдуард III Плантагенет был внуком Филиппа IV Капета (сыном его дочери Изабеллы Французской).

(4) Перемирия были в 1347-1355 гг. после победы англичан при Креси, затем в 1360-1367 гг. после их победы при Пуатье, потом также в 1375-1383 гг. и в 1389-1396 гг. А в 1396 г. был заключен мир сроком на 30 лет, при этом, несмотря на все свои победы, Англия уступила Франции значительную часть ранее принадлежавших ей территорий на континенте.

(5) Жанна д’Арк вследствие предательства попала в руки англичан, которые ее судили как ведьму и еретичку и сожгли на костре.

(6) Фактически дело было, конечно, не в юридических основаниях, а в противодействии со стороны Палаты лордов парламента, которая была под контролем крупных баронов.

(7) Например, во время Столетней войны одним из основных заработков участвовавших в ней рыцарей и наемников было получение выкупа за пленников, который выплачивали, как правило, родственники последних. И чем знатнее и богаче был пленник, тем бoльший можно было за него получить выкуп.

(8) В период правления Йорков, помимо ряда баронских восстаний, были еще две попытки узурпировать власть со стороны крупных баронов, приходившихся родственниками или друзьями самому королю – в первый раз в 1470-71 гг. со стороны лорда Уорвика, второй раз – в 1483-1485 гг. со стороны Ричарда Глостера, провозгласившего себя королем Ричардом III и убившего наследников Эдуарда IV Йорка. В итоге Генрих Тюдор, свергнувший Ричарда III, был провозглашен новым королем Генрихом VII (1485-1509 гг.).

(9) Битва при Тоутоне – самая кровопролитная в истории Англии - вообще почти никем из современных английских историков не упоминается. А Тревельян утверждает, что в битвах «войны Роз» участвовало (!) самое большее 10 тысяч чел., в то время как при Тоутоне погибло (!) 28 тысяч, а участвовало, согласно летописям, 120 тысяч. ([111] с.68)

(10) Имевший движимое имущество стоимостью 300 фунтов или недвижимость, приносящую ежегодный доход в 10 фунтов.

(11) Эти приемы в принципе доступны лишь узкому кругу лиц, так как монополия может быть только одна, потому они и «олигархические» (олигархия – буквально означает власть немногих). И достигается такая монополия чаще всего путем устранения конкурентов, в том числе физического, для чего требуется сила и отсутствие моральных принципов.

(12) По данным экономических историков, средний уровень цен, выраженных в серебре, в западноевропейских странах в течение второй половины XVI в. – первой половины XVII в. увеличился примерно в 3 раза ([206] pp. 250-251).

(13) Такую практику было бы полезно в то время перенять России, где, например, в период массовых голодоморов начала XVII в. (при Борисе Годунове), когда цена выросла в 80 раз (!) по сравнению с нормальным уровнем, продолжал экспортироваться в больших объемах русский хлеб. См.: [309] pp.274-275

(14) Это соответствует выводам, сделанным в третьей книге трилогии: [60] главы VIII-IX

(15) Тот самый Фелтон, которого, по версии А.Дюма в «Трех мушкетерах», соблазнила Миледи, леди Винтер, и который, якобы под действием ее чар, убил Бекингема. Покушение Фелтона было не единственной попыткой убить лорда, ранее были другие покушения на него.

(16) Впрочем, и среди них были исключения.

(17) В трактовке марксистских историков Кромвель представлял интересы «буржуазии», которая боролась одновременно и против «феодалов», и против «пролетариата». Но как было показано выше, так называемые «феодалы», поддерживавшие короля, в действительности были крупными торговыми и финансовыми капиталистами (олигархами), купившими себе титулы лордов и большие земельные угодья. А среди соратников Кромвеля было немало выходцев из «пролетариата», такие как полковники Прайд, Хьюсон и Фокс. Поэтому такая трактовка неверна – она просто не соответствует фактам.

(18) В частности, в Германии, как и в Англии, в разработке протекционистской концепции в XVII-XVIII вв. участвовал целый ряд немецких экономистов. В их числе: Вайт фон Зехендорфс, Вильгельм Шредерс, Иоганн Бехерс, Вильгельм фон Хорникс и другие. См.: [217] s.13

Вторая книга

Книга 2, Юрий Кузовков, "Мировая история коррупции"
Глава 12

Глава XII. Три столетия английских революций: XV-XVII вв.

Вторая книга

Книга 2, Юрий Кузовков, "Мировая история коррупции"Глава 12

Глава XII. Три столетия английских революций: XV-XVII вв.

Книга 2, Юрий Кузовков, "Мировая история коррупции"
Глава 12