Демографическая концепция в трилогии "Неизвестная история"

Оглавление

2.1. Информационный базис концепции
2.2. Влияние глобализации на демографический рост
2.3. Почему глобализация отрицательно влияет на рождаемость и рост населения
2.4. Роль коррупции государства
2.5. Общая формулировка концепции

1. Существующие демографические теории

Имеется не так много демографических теорий, пытающихся объяснить, почему население данной страны или региона растет или наоборот сокращается, почему в одних случаях рождаемость высокая, а в других - низкая. Наиболее известной является теория Мальтуса, которая была им выдвинута в конце XVIII в. В соответствии с ней население всегда растет в геометрической прогрессии, пока хватает продовольствия и средств к существованию. А когда того или другого начинает не хватать, то возникают голод, войны или эпидемии, которые опять сокращают численность населения до приемлемого уровня. В этой связи мальтузианцы, сторонники взглядов Мальтуса, призывали к ограничению рождаемости, вплоть до принятия соответствующей государственной политики.

В действительности, как уже не раз отмечалось разными авторами, факты не подтверждают теорию Мальтуса [1]. Так, демографические историки К.Хеллеинер и Э.Ригли указывают, что согласно теории Мальтуса, значительное, по меньшей мере, на 1/3, уменьшение населения в Западной Европе в период эпидемий «черной смерти» XIV века должно было привести к резкому увеличению рождаемости и росту населения в XV веке. А в действительности все было наоборот: рождаемость повсеместно в западноевропейских странах оставалась низкой и население продолжало сокращаться, что опровергает данную теорию [2].

Явно противоречит теории Мальтуса и последующий демографический кризис в Западной и Центральной Европе (последняя треть XVI в. – середина-конец XVII в.), который был подробно исследован и описан демографическими историками. Резкое уменьшение населения в указанный период происходило и в тех странах: Испания, Польша, Моравия (нынешняя Словакия), - где плотность населения была и без того очень низкой [3]. Более того, население здесь сократилось даже в большей мере, чем в густонаселенных странах: так, в малонаселенной Польше оно уменьшилось в 2-2,5 раза, а в густонаселенных Франции и Италии – лишь на 20-25% [4]. Следовательно, никак нельзя объяснить сокращение населения в этих странах нехваткой земли для производства продовольствия – наоборот, во всех этих странах мы видим огромный избыток земли. Не говоря уже о том, что никак нельзя с точки зрения указанной теории объяснить то полнейшее опустошение и обезлюдение, которое произошло в поздней античности и раннем средневековье на плодороднейших территориях Средиземноморья и Западной Европы, обладающих самым мягким и прекрасным климатом в мире для жизни и для занятия сельским хозяйством.

Сам Мальтус, впрочем, признавал, что в Европе существует сознательное ограничение рождаемости, но фактически лишь констатировал этот факт и не объяснял его причины, равно как и причины долговременных спадов и подъемов рождаемости в истории.

Как отмечают критики данной теории, она уподобляет людей животным или насекомым, которые размножаются до тех пор, пока находят себе пропитание [5]. Это, конечно, слишком примитивный, и, пожалуй, даже оскорбительный подход к человеческой расе. Как представляется, и как следует даже из нескольких приведенных выше примеров, процессы, регулирующие всплески и спады рождаемости у людей, намного сложнее, чем у животных или насекомых. Вместе с тем, несмотря на, казалось бы, уже не раз доказанное несоответствие теории Мальтуса реальным фактам и явлениям, многие экономические историки продолжают ссылаются на ее постулаты как на возможное объяснение демографических процессов, происходивших в те или иные исторические периоды [6]. Причина, по-видимому, состоит в том, что на сегодняшний день нет теории, которая бы могла удовлетворительно объяснить происходившие в прошлом и происходящие в настоящем затяжные спады и подъемы рождаемости.

Нередко теорию Мальтуса приводят и как возможное объяснение современного демографического кризиса, переживаемого многими странами мира: дескать, нас слишком много стало на планете, она нас всех не сможет прокормить, поэтому человечество скоро начнет, или уже начинает, вымирать. Между тем, ученые давно доказали, что планета способна прокормить во много раз большее население, чем то, которое проживает на Земле сегодня. Кроме того, сильнее всего в последние десятилетия демографический кризис поразил самые богатые страны и регионы мира: европейские страны, Японию, - которые отнюдь не испытывают недостатка в продовольствии. В этих странах давно уже нет голода, наоборот, значительная часть населения этих стран страдает ожирением в результате переедания. Поэтому если у них и есть проблемы с продовольствием, то они связаны не с его недостатком, а с его избытком; но этот избыток продовольствия соседствует с низкой рождаемостью. Как видим, демографические тенденции, происходящие в современном мире, также не имеют ничего общего с тем примитивным, «зоологическим», взглядом на человеческое общество, который был привнесен Мальтусом и его теорией.

Как представляется, сам факт, что эта столь уже древняя по сегодняшним меркам теория, к тому же многократно опровергнутая, до сих пор является наиболее известной и часто упоминаемой в связи с современным демографическим кризисом, может свидетельствовать о затянувшемся кризисе самой демографической науки, которая за два столетия не смогла выдвинуть ничего лучшего, чем теория Мальтуса.

Еще одной широко известной демографической «теорией», или скорее широко распространенным заблуждением в области демографии, является неизвестно кем и неизвестно когда придуманный тезис о том, что росту населения способствует рост его благосостояния. Исследования демографов не подтверждают данный тезис, а, наоборот, его опровергают. Например, известный английский экономист и демограф К.Кларк в одной из своих книг приводит множество результатов демографических исследований по разным странам применительно к XX веку. Эти результаты показывают, что взаимосвязь между уровнем благосостояния и рождаемостью иногда может иметь место, но чаще наблюдается, наоборот, обратная зависимость. Так, исследования, проводившиеся в 1930-1950-е годы среди рабочих Франции и Ирландии, показали, что, чем ниже был уровень заработной платы и квалификации рабочих, тем больше у них было детей; аналогичная обратная зависимость между доходами и рождаемостью наблюдалась в Швеции [7]. Да и в сегодняшнем мире наблюдается не прямая, а скорее обратная зависимость: чем беднее страна, тем выше в ней рождаемость. Так, в беднейших странах Африки, Азии и Латинской Америки мы сегодня видим высокую рождаемость, а в богатых Европе и Японии – низкую рождаемость.

Существует еще один тезис, который, в отличие от двух предыдущих, разделяется многими демографами. Согласно этому тезису, снижению рождаемости способствует урбанизация, а также индустриализация и повышение уровня образования населения, которые, как правило, сопутствуют урбанизации. Возможно, такая зависимость действительно имеет место; однако в демографической истории есть много примеров, ставящих данный тезис под сомнение.

Например, как утверждают историки, большинство жителей Римской империи жили не в городах, а в сельской местности, поэтому происходившее там всеобщие снижение рождаемости никак нельзя объяснить урбанизацией. То же относится и к уже приводившимся выше примерам: к средневековой Западной Европе XIV-XV вв., где, согласно выводам демографических историков, была низкая рождаемость; к Западной и Центральной Европе конца XVI-XVII вв. Говоря о последнем примере, можно отметить, что и Испания, и Польша, и Моравия по уровню урбанизации в XVI-XVII вв. сильно отставали, например, от Голландии и Италии; это были сельскохозяйственные страны, у которых лишь незначительная часть населения проживала в городах. Но, несмотря на это, именно эти страны испытали в XVII в. наиболее глубокий демографический кризис. И, наоборот, в Англии в течение XVIII в. - начала XIX в., где в этот период произошла Промышленная революция и где шла интенсивная урбанизация и индустриализация, сопровождавшаяся быстрым ростом образовательного уровня населения, одновременно со всем этим происходило и резкое увеличение рождаемости (см. График 3).

Соответствующие примеры можно привести и из совсем недавней истории. Так, в 1950-1960-е годы во всех промышленно развитых странах произошло резкое увеличение рождаемости, несмотря на шедшую в этих странах бурную индустриализацию и урбанизацию. Все эти примеры противоречат тезису о том, что урбанизация является главной причиной снижения рождаемости.

Существует и такой «утилитарный» подход, широко распространенный в современной демографической науке. Выдвинут тезис о многофакторном характере влияния, оказываемого на рождаемость (в рамках тезиса о «демографическом переходе» – то есть о долговременной тенденции к снижению рождаемости). Причем, набор этих факторов может широко варьироваться, в зависимости от «полета фантазии» тех или иных демографов. Например, в статье «Население» Энциклопедии Британника перечислены следующие факторы, которые, согласно выводам демографов, могли оказать влияние на снижение рождаемости в Европе в последние десятилетия: индустриализация, урбанизация; повышение образовательного уровня населения; снижение детской смертности; языковые и религиозные особенности; готовность населения воспринять идею ограничения рождаемости; распространение концепции маленькой семьи [8].

Легко понять, что эти «факторы» представляют собой некий набор реалий современной эпохи, причем набор весьма условный, который можно расширять и далее, перечисляя все новые и новые особенности современной эпохи, в той или иной мере способные повлиять на развитие нынешнего демографического кризиса. Однако демографические кризисы и долговременные периоды низкой рождаемости существовали и 500, и 800, и 2000 лет назад. Следовательно, попытка объяснить нынешний демографический кризис в Европе исключительно неким набором факторов, возникших только в современную эпоху, отрицает весь предыдущий опыт, отрицает всю демографическую историю человечества.

Кроме того, сам набор факторов эклектичен, а ввиду большого их числа нет никакой возможности проверить их действительную значимость – ведь статистический анализ не может определенно показать, насколько верна многофакторная модель, если в ней больше 2-3 факторов. К тому же сами «факторы» таковы («готовность населения», «распространение концепции» и т.д.), что не поддаются никакому статистическому анализу. Поэтому к указанным выше возможным причинам снижения рождаемости можно было бы смело добавить и такие, как, скажем, изменения солнечной активности или изменения в расположении планет или, например, глобальное потепление планеты. Во всяком случае, практическая ценность данной многофакторной модели от этого вряд ли бы существенно изменилась.

Обращает на себя внимание и такая странность – среди факторов снижения рождаемости, перечисленных в Энциклопедии Британника, совсем нет социально-экономических факторов (за исключением разве лишь урбанизации и индустриализации), а доминируют, если так можно выразиться, факторы социального манипулирования: распространение концепции маленькой семьи, идеи ограничения рождаемости, религиозных идей и т.д. Получается, что населению можно, например, внушить идею о необходимости увеличить рождаемость, и рождаемость сразу вырастет, как по мановению волшебной палочки. Таким образом, изучение демографических процессов доведено до абсурда, до объяснения реальных демографических тенденций распространением массовых идей (о необходимости иметь маленькую семью, ограничивать рождаемость и т.д.), которые подобно эпидемии вдруг охватывают все общество и становятся руководством к действию. А то, что есть реальные причины распространения массовых предпочтений к маленькой семье и ограничению рождаемости, то, что такие предпочтения не возникают ниоткуда, подобно неизвестному науке вирусу, а являются результатом вполне определенных явлений, происходящих в обществе и экономике, демографы предпочитают не замечать.

Имеет смысл остановиться на еще одной демографической теории, которую условно можно назвать «теорией колонизации» (или «теорией демографии первооткрывателей»). Она утверждает, что в эпоху освоения (колонизации) новых территорий и низкой плотности населения имеют место высокая рождаемость и естественный прирост, которые в дальнейшем затухают. Эта теория, хотя и подтверждается некоторыми примерами демографической истории, но в то же самое время противоречит ряду других имеющихся примеров:

Например, о «демографии первооткрывателей» пишут историки П.Шоню и К.Локридж, отмечая высокую рождаемость в Канаде, Финляндии и США в XVII-XVIII вв. [9] При этом П.Шоню указывает на следующий парадокс: у французов, переехавших в Канаду, рождаемость и естественный прирост были примерно в 2 раза выше, чем у их соотечественников, оставшихся во Франции. Пытаясь объяснить данный феномен, оба историка предполагают, что в условиях, когда происходит колонизация новых, необжитых ранее, территорий, рождаемость населения резко повышается, а затем, по мере их освоения и роста уровня цивилизации, она начинает снижаться.

Данное наблюдение – достаточно интересное, но оно не всегда соответствует действительности. Например, совсем иной пример колонизации являют собой Исландия и Гренландия. Исландия была заселена выходцами из Скандинавии около 900 г. н.э. В 1100 г. население острова достигло 80 тысяч человек, а плотность населения при этом была менее 1 чел./кв.км. – то есть вполне соответствовала плотности населения Финляндии или Канады в XVII в., где историки отмечают «демографию первооткрывателей». А к 1800 г. население Исландии вследствие проблем с низкой рождаемостью уменьшилось до 47 тысяч [10], в то время как в Финляндии, находящейся сравнительно недалеко и примерно в той же климатической зоне, оно в течение XVIII-XIX вв. утраивалось каждые сто лет. Причем, как пишет историк Г.Джонс, данные регулярных исландских цензов свидетельствуют о медленном и неуклонном сокращении в стране числа хуторов (а, следовательно, и населения): спустя несколько столетий после массовой колонизации Исландии это число уменьшилось на 1/4, а к 1703 г. – сократилось уже почти в 2 раза [11]. Демографический историк К.Хелеинер приводит данные 1703 года по Исландии, свидетельствующие об очень малом числе детей в структуре населения и, следовательно, о низкой рождаемости [12]. Как видим, картина здесь - прямо противоположная тому, о чем говорит теория «демографии первооткрывателей».

Другим примером может служить Гренландия. Здесь в конце X в. были основаны две колонии скандинавских переселенцев, при общей численности населения, достигавшей 3000 человек. Но вскоре после заселения острова рост населения прекратился, и началось его постепенное сокращение. Одна из двух колоний прекратила свое существование к 1342 г., и остатки колонистов переселились в другую. А последний обитатель второй колонии умер около 1500 г. и остался не погребенным, поскольку некому было его похоронить. Причем, никаких объективных причин для вымирания не было: исследования останков колонистов показали, что все они хорошо питались, поскольку разводили скот и всегда имели молочные продукты и мясо, а также собирали вполне нормальные урожаи зерна [13]. Не было недостатка и в корме для скота: в местах поселений были прекрасные пастбища, и после смерти всех колонистов в колонии продолжали жить одичавшие коровы и овцы. Нет никакой информации, которая бы свидетельствовала о серьезных эпидемиях или внезапном истреблении колоний внешними врагами: никаких врагов у гренландцев, равно как и у исландцев, не было, и им даже неоткуда было взяться. Тем не менее, в течение всех этих двух или трех столетий постепенно уменьшалось число обитаемых ферм [14], и постепенность этого процесса указывает на проблемы с воспроизводством населения, аналогичные тому, что мы видим в Исландии.

Причем, вряд ли подходят рассуждения о необычайной суровости климата Гренландии: юг Гренландии, где находилась одна из двух колоний, находится на широте таких крупных городов как Берген, Хельсинки и С-Петербург. В России можно найти десятки примеров поселений, находившихся в намного более суровых условиях, где население росло, рождаемость была высокой, и которые просуществовали до настоящего времени, а многие превратились в города. И к тому же большинство из них были намного больше оторваны от остального мира, чем Исландия и Гренландия [15]. При этом, так же как и в отношении Исландии, в Гренландии есть прямые подтверждения факта сознательного ограничения рождаемости. Археологические раскопки показали, что число мужчин в могилах гренландских колонистах значительно превышало женщин [16], что, по мнению многих демографов, является именно таким подтверждением и одним из свидетельств демографического кризиса.

Наряду с указанными выше теориями или тезисами, в подавляющем большинстве весьма спорными и не способными объяснить даже демографические тенденции последнего столетия, не говоря уже о более ранних эпохах, существует еще одна теория или гипотеза. Это гипотеза о том, что важнейшим фактором в определении рождаемости является конкуренция:

Данную гипотезу или предположение выдвинул в 1930-е годы английский демограф А.Карр-Саундерс. Он предположил, что данный феномен (устойчивое снижение рождаемости) может объясняться ростом конкуренции [17]. Действительно, приводимые К.Кларком данные, например, по Франции в разные периоды XX в., показывают, что среди различных групп населения наибольшее число детей в семьях было как у людей, связанных с сельским хозяйством, так и, в частности, у специалистов с высокой квалификацией (инженеров, врачей и т.д.) [18]. Вместе с тем, именно две указанные категории лучше всего защищены от конкуренции, по сравнению со всеми остальными профессиями. Занятые в сельском хозяйстве защищены, отмечает К.Кларк, уже потому, что наличие рабочей силы в сельской местности ограничено, и наем дополнительных работников, как правило, связан с необходимостью их переезда и обеспечения жильем. А высокие специалисты защищены уровнем своей квалификации: для того чтобы стать квалифицированным инженером или врачом, надо потратить как минимум 10 лет на напряженную учебу и освоение профессии, поэтому переход на эту работу людей, имеющих другие профессии, практически исключен. К.Кларк приводит ряд данных по разным странам (Франция, Великобритания, Япония, США), которые показывают, что именно среди указанных двух категорий перемена профессии случалась реже всего. Так, среди фермеров, сельскохозяйственных рабочих и высококвалифицированных специалистов меняли свой род занятий в течение жизни лишь порядка 20-30%, в то время как в других профессиях эта цифра составляла 50-80% [19]. И именно указанные категории населения, наиболее защищенные от конкуренции, как мы видим, были склонны заводить наибольшее количество детей.

Таким образом, социологические данные показывают, что, если и есть какая-либо общая закономерность, которая регулирует уровень рождаемости в обществе, то это не благосостояние людей, а уровень конкуренции.

Данная гипотеза осталась незамеченной – другие демографы не уделили ей сколько-либо серьезного внимания. Да и сам Кларк, хотя доказал ее обоснованность на ряде демографических исследований, не попытался на ее основе сформулировать теорию. Обсуждение данной гипотезы будет продолжено в следующем разделе, посвященном новой демографической концепции.

2. Основные положения демографической концепции

2.1. Информационный базис концепции

В основу демографической концепции национальной демократии был положен обширный материал по демографической истории, собранный при написании трилогии «Неизвестная история». Источником данного материала стали труды историков, в т.ч. демографических и экономических, относящиеся к разным историческим эпохам. В частности, большой материал в области демографической истории был собран и изложен в трех книгах «Неизвестной истории» по следующим историческим эпохам:

- античность;

- раннее средневековье в Западной Европе (V-IX вв.);

- эпоха расцвета и упадка Древней Руси и Византии (VIII-XIII вв.)

- позднее средневековье в Западной Европе (XII-XV вв.);

- XVI-XVII вв. в Западной Европе, Польше, Московской Руси;

- XVIII-XIX вв. в Западной Европе, России;

- XX в. в Западной Европе, СССР, России и Восточной Европе.

Были использованы также некоторые данные о демографии Древнего Китая, Египта, Вавилона и Ассирии. Указанные демографические данные были проанализированы и сопоставлены с фактами экономической и социальной истории по соответствующим эпохам. Таким образом, при разработке концепции были использованы и проанализированы большие массивы информации по демографической, экономической и социальной истории.

2.2. Влияние глобализации на демографический рост

Прежде чем переходить к собственно демографической концепции, необходимо остановиться на том открытии в области экономической и демографической истории, которое было сделано в книгах трилогии «Неизвестная история». Была обнаружена сильная взаимосвязь между демографическими процессами и глобализацией (интенсивной международной торговлей) – явлением, имевшем место в самые разные исторические эпохи (см. Теория глобализации). Все эпохи глобализации сопровождались сильным демографическим кризисом, который поражал те регионы, которые были активно втянуты в интенсивную международную торговлю, и обходил стороной те страны и регионы, которые по тем или иным причинам не участвовали в глобализации.

Соответственно, было установлено, что в истории человечества происходили демографические циклы, соответствовавшие циклам глобализации. Демографические кризисы, являвшиеся спутниками глобализации, приводили к сокращению населения, что, в свою очередь, в конце концов, приводило к прекращению самой глобализации, - т.к. интенсивная международная торговля, да и любая сколько-либо развитая торговля вообще, не может существовать в условиях редкого населения. В результате на смену торговле приходило натуральное хозяйство, происходила примитивизация экономики и цивилизации. А после того как население снова увеличивалось, опять начиналось развитие цивилизации, и возобновлялась интенсивная торговля – что открывало новый цикл глобализации и новый демографический цикл.

Ниже приводятся примеры демографических кризисов, относящиеся к соответствующим эпохам глобализации, которые более подробно, с приведением всей совокупности фактов демографической истории, описаны в самой трилогии:

9.1. Примеры глобализации в древней и древнейшей истории

Как уже говорилось, целый ряд экономических историков (Клайн, Коль, Кардилиас, Шерратт) рассматривают Восточное Средиземноморье во II тысячелетии до н.э. и Ассирию-Вавилон в первой половине I тысячелетия до н.э., в качестве примеров глобальной экономики, существовавшей в древности [20]. И.Валлерстайн и другие экономические историки рассматривают Китайскую империю эпохи античности и Римскую империю в качестве примеров глобальной экономики [21]. Хорошо известно по археологии и по письменным свидетельствам о необычайно бурной торговле вдоль торговых путей по Волге и Днепру на территории Древней Руси в IX-XI вв. Всё это – примеры глобализации в древности. В «Теории глобализации» многие из этих примеров достаточно подробно описаны, с приведением фактов, свидетельствующих об очень развитой международной торговле, и показаны другие закономерности (изменения стоимости золота-серебра в течение цикла глобализации, снижение уровня ссудного процента и т.д.), общие для всех эпох глобализации. Дополнительные факты, касающиеся древнейших эпох (в частности, по II тысячелетию до н.э.), содержатся в соответствующих разделах трилогии «Неизвестная история».

Восточное Средиземноморье во II тысячелетии до н.э. (эпоха Нового царства Египта). Как сегодня установлено историками, одновременно с Новым царством Египта (XVI-XI вв. до н.э.) в восточном Средиземноморье произошел расцвет еще пяти древних цивилизаций: ханаано-финикийской, хеттской, минойской, греко-микенской и митаннийской, пик расцвета которых пришелся на середину II тысячелетия до н.э. Причем, еще три из них: хеттская, митаннийская и минойская, - создали в этот период свои империи, которые по своей мощи и влиянию не уступали империи Нового царства Египта.

В конце рассматриваемой эпохи все шесть цивилизаций Восточного Средиземноморья исчезли вместе с составлявшими их народами, о которых мы сегодня знаем лишь по археологии и письменным памятникам – хетты, митаннийцы, минойцы, ханаанеи, микенцы и древние египтяне. Причем, имеется ряд фактов, свидетельствующих о том, что указанные страны/территории (Египет, Палестина, Сирия, Малая Азия, Крит) в конце рассматриваемой эпохи (XIV-XI вв.) были поражены демографическим кризисом: во многих древних источниках упоминается массовый голод, имеется много признаков значительного сокращения населения, которое признается историками (Подробнее см. Кузовков Ю.В. Мировая история коррупции. М., 2010, пп. 5.5., 6.1, 6.4, 6.5).

Ассирия – Вавилон, первая половина I тысячелетия до н.э. Ассирийская империя достигла своего расцвета в IX-VII вв. до н.э. Однако, как указывает историк С.Соловьева, уже с конца IX в. и в течение VIII в. до н.э. в Ассирийской империи имеют место случаи массового голода и эпидемии, происходит упадок экономики [22]. Всё это - признаки демографического кризиса. Для того чтобы восполнить убыль населения, ассирийские цари со второй половины VIII в. до н.э. начинают систематические переселения завоеванных народов в Ассирию, что прямо указывает на недостаток населения. Так, при Тиглатпаласаре III (745-727 гг. до н.э.) из одной лишь Сирии было переселено в Ассирию 73000 человек [23].

Такую же политику проводит и Вавилон, особенно в период так называемого Нововавилонского царства (626-539 гг. до н.э.), пришедшего на смену Ассирийскому. После взятия Навуходоносором II Иерусалима: в 597 и в 587 гг. до н.э., - оба раза в Вавилон была уведена значительная часть местного еврейского населения. То же самое происходило и с десятками других народов, которых вавилонские цари угоняли для восполнения нехватки собственного населения. Известное библейское выражение – «вавилонское столпотворение», а также библейская история о смешении языков в Вавилоне до такой степени, что люди перестали друг друга понимать, относятся именно к этому периоду.

Есть и прямые демографические показатели. Имеются результаты переписи населения, проведенной в VII в. до н.э. в одном из районов Месопотамии, который был под властью Ассирии. В соответствии с ней среди зарегистрированных детей в семьях было 75 мальчиков и всего лишь 26 девочек [24]. Такое соотношение: 3 мальчика на одну девочку, – по мнению демографических историков, свидетельствует об укоренившейся практике избавления от новорожденных и о явных проблемах с воспроизводством населения. Если принять, что эти результаты отражают общую картину, то практически речь идет о том, что в Ассирийском царстве в VII в. до н.э. из трех родившихся девочек оставляли в живых только одну, что неизбежно должно было иметь следствием быстрое сокращение населения.

Дальнейшая судьба и Ассирии, и Вавилона также может служить подтверждением вывода о демографическом кризисе. По приводимым историками данным, к концу VII в. до н.э. ассирийское крестьянство, составлявшее костяк огромной армии, практически исчезло, поэтому Ассирийскому царству приходилось уже почти полностью полагаться на наемные иностранные войска [25], а они были весьма ненадежны. Поэтому в конце VII в. ассирийское государство пало под натиском соседних государств, и его столица – Ниневия – была стерта с лица земли. Ассирийский народ к тому времени настолько выродился, что полностью ассимилировался с другими народами и утратил собственный язык [26]. Образовавшееся с падением Ассирии Нововавилонское царство не просуществовало и столетия, покорившись персам в конце VI в. до н.э. Сам Вавилон, как и многие другие подчиненные ему города, не оказал никакого сопротивления персам [27]: переселенные туда народы, составлявшие к тому времени, возможно, уже большинство населения, имели все основания радоваться приходу персов, обещавших отпустить их на родину.

Китай эпохи империй Цинь и Хань, III в. до н.э. – III век н.э. В эпоху своего расцвета империя Хань охватывала бoльшую часть территории нынешнего Китая, а также север Кореи и север полуострова Индокитай. Повсеместно были ликвидированы таможни, введена единая монета. Древние источники свидетельствуют о необыкновенном расцвете торговли на территории империи: не было товаров, которые нельзя было бы купить и которых бы не было в изобилии; и не было мест в империи, куда бы не проникали торговцы.

К этому же периоду относятся и известия древних китайских авторов о массовой практике ограничения рождаемости [28]. К сожалению, нет точных данных о численности населения в первые два столетия китайского имперского строительства, но они имеются для последующих столетий, когда проводились всеобщие переписи населения. Во 2 г. н.э. численность населения империи Хань, в соответствии с результатами переписи, составляла 59 млн. человек. К середине II в. н.э. оно сократилось до 50 млн., а к середине III в. н.э. – до 7,5 миллионов человек [29]. Наряду со свидетельствами сознательного ограничения рождаемости, известно о массовом голоде и эпидемиях, включая случаи массового людоедства. Параллельно этому происходило свертывание торговли и товарно-денежных отношений.

Последующие события (III-IV вв. н.э.) соответствуют картине демографического кризиса: распад империи на несколько государств; возникновение больших опустевших территорий, на которые императоры переселяли крестьян; хроническая нехватка рабочих рук; прикрепление крестьян к земле; переход к расчетам в натуре и отказ от использования денег [30]. Так, уже в 220-х годах н.э. китайский император окончательно отменил деньги, и обмен перешел в натуральную форму. Северная часть Китая, где ранее население исчислялось десятками миллионов человек, почти полностью обезлюдела. По данным официальных переписей, только со 2 г. н.э. по 140 г. н.э. население в северных районах Китая уменьшилось на 17,5 миллионов человек [31]. В дальнейшем, в III веке, население здесь перешло от оседлого к кочевому образу жизни – при том, что число кочевников, обитавших в этих районах, было очень невелико, порядка 200 тысяч человек [32].

Западная часть Римской империи, I-V вв. н.э. Признаки глобализации, имевшей место в эпоху античности и достигшей своего пика в эпоху Римской империи, достаточно подробно описаны в «Теории глобализации». А в первой книге трилогии (Кузовков Ю.В. Глобализация и спираль истории. М., 2010) подробно описан происходивший там демографический кризис, подтвержденный сотнями фактов археологии, римских цензов, демографической и экономической истории. Вот лишь некоторые из приводимых там фактов и выводов:

· Факт существенного сокращения населения в западной части Римской империи был в течение XX века признан большинством ведущих историков и демографов, специализирующихся в истории античности. В приводимой ссылке дан неполный список исторических трудов, в которых признается этот факт [33].

· Значительное сокращение населения, произошедшее к началу средних веков, фактически признано всеми историками - специалистами по средневековой истории, которые признают факт чрезвычайной малочисленности населения Западной Европы в средние века. В приводимой ссылке дан перечень некоторых исторических трудов, в которых признается этот факт [34]. В то же время, факт чрезвычайно высокой плотности населения в эпоху античности признается подавляющим большинством историков античности. Общепризнанная среди историков оценка средней плотности населения Средиземноморья в античности составляет 20-25 чел./кв. км [35], что ненамного ниже средней плотности населения Европы в начале XXI века (32 чел/кв. км) и на порядок выше оценок плотности населения Западной Европы в средние века.

· Имеется ряд прямых демографических показателей, свидетельствующих о сокращении населения. Так, в V в. до н.э. в Римской республике, по данным официального римского ценза, средняя плотность населения составляла, по меньшей мере, 120 чел/кв. км [36] (эпоха ранней античности); а в южных областях Галлии в начале IV в. н.э. (эпоха поздней античности), также по данным официального римского ценза, она составляла немногим более 2 чел/кв. км; при этом в течение 15 лет, прошедших между двумя цензами в Галлии, численность населения сократилась на 22% [37].

· Имеется ряд данных археологии, свидетельствующих о резком, на порядок, уменьшении числа населенных пунктов и их размера к концу эпохи античности по сравнению с предшествующими столетиями. Так, в области проведения археологических исследований в центральной Италии число сельских населенных пунктов к 450 году н.э., по сравнению с периодом расцвета Древнего Рима, сократилось в 8 раз (с 438 до 53), а число их жителей существенно уменьшилось – до самое большее нескольких десятков человек на поселение [38]. Такие же результаты дали исследования крупных городов античности. В III в. н.э. многие города Галлии построили новые стены, вследствие чего значительно уменьшился размер городской площади. При этом площадь города Нимы уменьшилась с 220 до 32 га (в 7 раз), Августодуна (Отёна) – с 200 до 11 га (в 20 раз), в других городах порядок цифр был примерно таким же [39]. В дальнейшем, в течение IV-VI вв. города продолжали уменьшаться в размерах. Например, как установили археологи, площадь Бордо составляла в раннем средневековье 32 га, Нанта, Труа и Руэна – 16 га, Парижа – 9 га, Бовэ, Тура и Ренна – от 6 до 10 га, в то время как площадь Константинополя составляла в тот же период около 1500 га [40]. По оценке известного французского историка Ф.Лота, крупные города в Галлии в раннем средневековье имели самое большее 3-6 тысяч человек населения, в то время как в период ранней Римской империи число жителей ряда городов оценивается в размере 100-200 тысяч [41]. Население Рима, достигавшее в эпоху республики и ранней империи, по меньшей мере, 1 миллиона человек, в раннем средневековье составляло порядка 20 тысяч человек [42].

· Имеется множество свидетельств и установленных археологией фактов, указывающих на широко распространенную в эпоху античности практику ограничения рождаемости. В приведенной ниже ссылке содержится неполный список античных авторов, писавших об избавлении от новорожденных как о распространенной практике того времени [43]. Как подсчитал французский историк Ж-М.Лассер на основе изучения древних надписей и документов, в римской Африке число мужчин в среднем на 75% превышало число женщин [44]. По данным известного демографического историка Д.Расселла, суммировавшего результаты археологических раскопок на 23 римских кладбищах, общее число похороненных там мужчин на 70% превышало число женщин [45]. Имеется ряд других данных – все они дают такие же результаты и свидетельствует о широко распространенной практике избавления от новорожденных девочек. В то же время, результаты аналогичной археологической работы, проведенной на англосаксонских кладбищах (относящихся уже к эпохе раннего средневековья), совершенно противоположны: число похороненных мужчин, как правило, было там даже меньше, чем женщин [46]. Соответственно, такая диспропорция в количестве мужчин и женщин в Римской империи способствовала быстрому сокращению населению. Как отмечает Д.Расселл, высокая смертность в античную эпоху не привела бы к столь значительному сокращению населения, если бы не было столь сильного превышения количества мужчин над количеством женщин [47].

· Имеется множество иных фактов в самых разных областях, которые также свидетельствуют о значительном сокращении населения в Западной Европе и Западном Средиземноморье к началу эпохи средних веков:

o в области финансов (сокращение в 100 и более раз размера налоговых поступлений на территории Западной Римской империи);

o денежного обращения (сокращение в 100 и более раз количества монет в археологическом слое);

o производства керамики (сокращение в десятки раз объемов производимой керамики);

o сельского хозяйства (уменьшение в десятки раз площади обрабатываемых земель);

o военных действий (отсутствие упоминаний крупных потерь в сражениях и большого числа взятых в плен – более нескольких сотен - за весь период раннего средневековья в Западной Европе с VI по IX вв.);

o ландшафта местности (повсеместное зарастание местности лесами на севере и превращение ее в пустыни на юге – многие античные города оказались погребены под 10-метровым слоем песка); и в других областях.

Указанные факты со ссылками на труды историков и археологов приводятся в первой книге трилогии [48].

Различия между Западом и Востоком Римской империи. Все имеющиеся факты свидетельствуют о том, что демографический кризис развивался лишь в западных и центральных провинциях, но его не было на Востоке империи. Судя по всему, это объясняется тем, что в восточных провинциях сложилась региональная экономика, обособленная от экономики Запада и Центра. Данный факт является общепризнанным среди историков античности [49]. Причину существования двух обособленных экономик в Римской империи никто из них не объясняет, но, по-видимому, данный феномен возник в результате особенностей римской таможенной системы. Будучи неспособными установить таможенный контроль на восточных границах империи, где развивалась караванная и морская торговля со странами Востока – Парфянским царством, Аравией, Индией и др., римские власти в течение нескольких столетий взимали пошлины в размере 25% со всех товаров ввоза и вывоза в средиземноморских портах Египта, Сирии и Палестины [50]. Это резко контрастировало с той свободой торговли, которая существовала на остальной территории Римской империи: во всех других портах существовали лишь портовые сборы, не превышавшие, как правило, 2-2,5% от цены товаров, ввозимых и вывозимых в порт [51]. Таким образом, 25%-е пошлины в портах Египта, Сирии и Палестины выполняли роль своего рода покровительственных тарифов, отгораживавших экономику этих провинций от глобальной экономики Римской империи, и являлись причиной формирования здесь региональной экономики, о которой пишут историки античности.

Как результат, на Западе и Востоке империи существовали прямо противоположные демографические тенденции, что подтверждается большим количеством данных. И граница демографического кризиса в античности в точности соответствовала экономической границе, отделявшей региональную экономику восточных провинций от глобальной экономики основной территории Римской империи. В частности, указанная экономическая граница проходила по линии таможен, где взимались таможенные пошлины: дельта Нила к югу от Александрии, средиземноморские порты Сирии-Палестины, - и далее шла по внешней границе высокогорья Малой Азии, отделявшей приморскую низменную часть полуострова от его высокогорной части, недоступную для речной торговли и труднодоступную для торговых караванов. Всё, что располагалось к востоку от этой линии таможен – высокогорья, было отгорожено от глобальной античной экономики и развивалось в рамках региональной экономики.

Имеющиеся демографические показатели свидетельствуют о том, что граница демографического кризиса в точности совпадала с этой экономической границей. Так, результаты переписи населения в Александрии в Египте в III в. н.э., свидетельствуют о низкой рождаемости, старении населения и его стремительном сокращении между двумя переписями [52], а все другие демографические данные, относящиеся к внутренним областям Египта, наоборот, говорят о высокой рождаемости, о преобладании молодежи в структуре населения и о вполне нормальном соотношении между количеством мужчин и женщин [53] - что, как уже говорилось, было нехарактерно для западных провинций Римской империей. Таким образом, налицо явный контраст не только между внутренним Египтом и западными провинциями империи, но и между внутренним Египтом, жившим по законам региональной экономики, и его прибрежной полосой (Александрия), жившей по законам глобальной экономики. То же самое можно сказать и о Малой Азии. Сведения, относящиеся к прибрежным районам Малой Азии, показывают явное количественное преобладание мужчин над женщинами и очень малое число детей. Так, в Милете на западном побережье полуострова в конце III в. – начале II в. до н.э. соотношение мужчин и женщин в структуре населения было почти 3 к 1, а дети составляли лишь 28% от всего населения [54]. Данные по составу семей в городах Олимп и Тремесс вблизи западного побережья показывают, что сыновей было примерно в 2 раза больше, чем дочерей [55]. Эти признаки демографического кризиса в прибрежной полосе контрастируют с теми данными, которые имеются в отношении внутренних районов Малой Азии, равно как в соседней Сирии. Как установили археологические исследования, на этой территории в поздней античности было много городов, и существовала высокая плотность населения [56].

Последующая история Запада и Востока Римской империи соответствует данной картине демографического кризиса. Западная Римская империя исчезла в V веке н.э., а вслед за этим, в течение VI-VII вв., исчезли и римляне, которые являлись самой крупной нацией эпохи античности. Исчез и язык римлян - латинский язык, на котором говорила вся западная половина Римской империи, превратившись в «мертвый язык». А Восточная Римская империя (Византия) еще целую тысячу лет, до середины XV века, продолжала существовать, и в течение нескольких столетий являлась самым крупным и могущественным государством мира.

Византия и Древняя Русь в IX-XIII вв. В «Теории глобализации» говорилось о том, какую исключительную роль играла международная торговля в истории Византии и Древней Руси в период с IX по XII вв. и приводились иные признаки, характерные для любой эпохи глобализации. Ближе к концу этого периода мы видим признаки демографического кризиса, который опять, как и во все другие эпохи, сопутствовал глобализации.

Например, как пишет известный историк В.О.Ключевский, «…с половины XII в. становятся заметны признаки запустения Киевской Руси, Поднепровья. Речная полоса по Среднему Днепру с притоками, издавна так хорошо заселенная, с этого времени пустеет, население ее исчезает куда-то» [57]. С выводами Ключевского о «запустении» Киевской Руси, начиная с XII века или даже с конца XI века, давно согласились многие ведущие историки, включая, например, М.Н.Покровского, Н.А.Рожкова и Б.Д.Грекова [58]. Как писал Н.А.Рожков, «нет сомнения, что Киевская земля – ее население - уменьшилось еще во второй половине XII века» [59]; Б.Д.Греков также относил «запустение» к XII веку, а его начало - даже к XI веку [60]. Как писал историк В.О.Довженок в 1970-е годы, «сегодня запустение Среднего Поднепровья историками признается как само собой разумеющееся» [61].

Данные выводы историков подтверждены многими археологическими исследованиями и письменными свидетельствами. Если в X-XI вв. известно о 300 русских городах, то в XIV веке в письменных источниках упоминались лишь 79, а в XV веке – 78 городов [62], т.е. число городов сократилось в 4 раза. Да и те, что остались, были, как правило, административными центрами местных князей, с небольшим населением, не превышавшим нескольких тысяч человек [63], в то время как в эпоху Киевской Руси был целый ряд городов (Новгород, Киев, Смоленск и др.) с населением более 100 тысяч человек [64].

В эти же столетия: с начала XII в. по конец XIV в., - на Руси прекратилась чеканка собственных монет и наступил «безмонетный период» - полное отсутствие денег, не только местной чеканки, но и иностранных – уникальное явление в истории Европы II тысячелетия н.э. [65] Отсутствие денег всегда в истории означало отсутствие торговли, т.е. переход к натуральному хозяйству. И одновременно с этим произошел крах государства Киевская Русь, на смену которому пришли сотни мелких удельных феодальных княжеств.

Аналогичную картину в эти столетия мы видим и в Византии, где также происходил демографический кризис, а государство рассыпалось на мелкие феодальные княжества и частично, как и Русь, было завоевано иностранными завоевателями. Вот некоторые данные, свидетельствующие о низкой рождаемости в Византии. По данным французского историка А.Гийу, в Македонии в XIII-XV вв. рождаемость составляла 22 человека на 1000 (низкий показатель для того времени); при этом в среднем на 19 мальчиков приходилось 14 девочек (что свидетельствует о практике ограничения количества детей); а число детей, достигших взрослого возраста, не превышало двоих на семью [66].

9.2. Западноевропейские циклы глобализации (XII-XX вв.)

Первый демографический кризис в Западной Европе (XIII-XV вв.) Ранее уже говорилось о двух демографических кризисах: XIII-XV вв. и последней трети XVI – конца XVII вв., - поразивших Западную и Центральную Европу, и приводились ссылки на мнения демографических историков. Следует отметить, что эти демографические кризисы и по времени, и по регионам своего распространения соответствуют 1-му и 2-му циклам западноевропейской глобализации (см. «Теорию глобализации»).

Ранее приводились выводы демографических историков о том, что первый западноевропейский демографический кризис (XIII-XV вв.) продолжался вплоть до конца XV в., т.е. в течение более 100 лет после того как произошла печально знаменитая эпидемия «черной смерти» - чумы 1348 года. Но историками установлено не только это, но и то, что кризис начался задолго до «черной смерти». Как пишет английский историк Д.Дэй, «вопреки тому, что ранее было почти бесспорной истиной среди историков, демографическая депрессия позднего средневековья началась не с Черной смерти в 1348 г., а с серии голодоморов и эпидемий в первые декады этого столетия, поразивших население, которое уже перестало расти, а в некоторых случаях начало сокращаться… другими словами, [демографический кризис начался] по меньшей мере, за два поколения до того, как в первый раз произошла эпидемия бубонной чумы…» [67]. И этот вывод на сегодняшний день стал по существу общепризнанным среди историков [68]. Как пишет, например, К.Хеллеинер, уменьшение населения в Западной Европе «началось до Черной смерти, и продолжалось в течение длительного времени после ее окончания» [69].

Таким образом, миф об эпидемии чумы, уничтожившей половину населения Западной Европы за один год, является не более чем мифом, опровергнутым фактами. В действительности сокращение население в Западной Европе продолжалось в течение двух или более столетий, совпало с первым циклом западноевропейской глобализации и имело всё те же признаки, о которых ранее уже говорилось – низкая рождаемость [70] и высокая смертность, в том числе в результате массового голода и эпидемий, спровоцированных массовым голодом.

Рис. 1. Первый цикл западноевропейской глобализации. Примерная территория распространения интенсивной международной торговли в XIII-XV вв. (выделена темным цветом)

Характерно, что Московская Русь, Польша и Литва, которые не являлись частью глобальной европейской экономики во время первого цикла западноевропейской глобализации [71], не испытали и демографического кризиса. Здесь не было ни опустошительной эпидемии «черной смерти» середины XIV в. [72], ни массового голода и низкой рождаемости, отмеченных в Западной Европе.

Второй демографический кризис в Западной Европе (конец XVI-XVII вв.). Описанный выше демографический кризис закончился именно в тот период, когда закончился первый цикл западноевропейской глобализации (конец XV в. - середина XVI в.). Как уже говорилось, первый цикл глобализации прервался в связи с 60-летней войной между Францией и Испанией (1494-1557 гг.), протекавшей в основном на территории Италии, которая являлась до того времени основным центром глобальной европейской экономики. Как указывал И.Валлерстайн, эта война нарушила функционирование глобальной европейской экономики, отрезав страны Севера Европы от ее основного торгового и финансового центра – Италии [73].

Повсюду в Западной Европе в этот период возобновился бурный рост населения. Так, в Германии с конца XV в. летописцы писали о необычно высокой рождаемости. В течение ста лет население многих регионов Германии и Италии увеличилось на 80-90%, а в Неаполитанском королевстве выросло в 2,5 раза; в Испании и во Франции также происходил в это время рост населения, хотя ранее, вплоть до конца XV века, во всех этих странах население сокращалось [74]. Характерно, что на территории Италии все это время шли непрерывные войны с участием соседних Испании, Франции и Священной Римской империи, но это не мешало рекордно быстрому росту населения Италии.

Однако уже с последней трети XVI в., одновременно с началом 2-го цикла западноевропейской глобализации, повсеместно начался демографический кризис. Так, число жителей Испании в течение XVII в. уменьшилось, по оценкам, на 1/4 [75]. Во Франции сокращение населения было заметно уже в середине XVII в., а к концу правления Людовика XIV (1715 г.) оно уменьшилось примерно на 20-25% [76]. К середине XVII в. население Италии, по оценкам, сократилось на 20%, Германии и Моравии – на 1/3, Богемии – наполовину [77]. Хотя ранее считалось, что в Германии уменьшение населения середины XVII в. было вызвано Тридцатилетней войной, но сегодня историки более не видят в войне основную причину, указывая на то, что в Германии сокращение населения началось задолго до войны [78]. Кроме того, значительное сокращение населения происходило во всех странах – и там, где шли военные действия, и там, где их не было.

В Восточной Европе последствия «кризиса XVII века» были еще более серьезными. Здесь произошло самое сильное сокращение населения: в Чехии и Польше – в 2 раза к концу XVII в. [79], а в Московской Руси - примерно в 5 раз к 1620-м гг. [80] Повсюду демографический кризис характеризовался низкой рождаемостью и высокой смертностью в результате массового голода и эпидемий. Так, в одной лишь Москве и всего лишь за 3 года (1601-1603 гг.) от голодомора умерло 120 000 человек [81]. Еще ранее, начиная с 1570-х гг., голодоморы в Московской Руси стали постоянным явлением. Есть и явные признаки низкой рождаемости. Так, в 1620-е гг. число бобылей, т.е. бессемейных и бездетных крестьян, составляло примерно половину всех крестьян в Московской Руси [82]. Характерно, что демографический кризис впервые после XIII века поразил Русь именно тогда (конец XVI – начало XVII вв.), когда до нее «докатилась» европейская глобализация. О последнем свидетельствует целый ряд признаков – прежде всего, интенсивная балтийская торговля Руси с Западной Европой, начавшаяся в указанный период, и резкий рост цен, выраженных в серебре – примерно в 6-8 раз в течение второй половины XVI века [83].

Французские экономические историки: П.Шоню, П.Губер, П.Гуйе, - на основе проведенных исследований пришли к выводу, что основной причиной высокой массовой смертности в Западной Европе в позднем средневековье были не эпидемии, а обнищание населения и резкие колебания цен на продовольствие. Как уже говорилось, и то, и другое во все эпохи являлось характерным признаком или последствием глобализации (см. главу IV). Цены на хлеб в течение года могли подскочить в 4-5 раз, что обрекало многих людей на голодную смерть. Не случайно, согласно многочисленным описаниям, семьи вымирали целиком даже тогда, когда не было никаких эпидемий: у них просто не было ни денег, ни иной возможности выжить [84]. В этой связи в западную историографию был введен специальный термин – «кризисы выживания» (subsistence crises). Полагают, что такие кризисы повторялись в отдельные периоды практически ежегодно, но наиболее сильные происходили с интервалом в несколько лет. Что же касается эпидемий чумы, оспы и других инфекционных болезней, то, как показало специальное исследование, проведенное английским историком П.Слэком, в городах эти эпидемии поражали в основном жителей бедных районов, причем, как правило, в период с весны до начала осени (т.е. до сбора очередного урожая), когда сильнее всего ощущался дефицит продовольствия и возникал массовый голод. В «нормальных» условиях, когда голода не было, заболевания нескольких человек чумой часто не приводили ни к какой эпидемии [85].

Резкие различия между странами, втянутыми в европейскую глобализацию XIII-XVIII вв., и теми странами, которые по тем или иным причинам (расстояния, горные хребты) не принимали участия в интенсивной международной торговле. В главе VIII было показано, что страны, расположенные в одной и той же климатической зоне: Канада и Россия, с одной стороны, Исландия и Гренландия, с другой, - имели в течение нескольких столетий очень разные демографические тенденции. В первых двух странах была высокая рождаемость, население быстро росло, а во вторых – рождаемость была низкой и население сокращалось (а в Гренландии – вымерло совсем). Указанные различия нельзя объяснить ни «демографией первооткрывателей» (все четыре страны в равной мере занимались освоением еще не освоенных территорий), ни климатом (у всех он примерно одинаковый), ни перенаселенностью (плотность населения везде была крайне низкая). Единственное различие между ними состояло, по существу, в том, что первая группа стран была обособлена от глобальной рыночной экономики, а вторая – активно в ней участвовала. Так, хорошо известно, что Исландия и Гренландия были связаны с Европой регулярным морским сообщением и активно участвовали в глобальной европейской экономике, поставляя свои товары (рыбу, шерстяную одежду, изделия из кожи и меха, веревки и канаты и т.д.) на европейский рынок [86]. Что касается Канады и России, то они несколько столетий развивались без какого-либо серьезного участия в международной торговле, чему препятствовала удаленность их основной территории от морского побережья.

Еще одним примером резких различий между странами, находящимися в одинаковых условиях, может служить Швейцария, которую не затронул ни один из описанных выше демографических кризисов. В течение нескольких столетий, пока во всех странах, окружавших эту маленькую горную страну с севера, юга, запада и востока, происходило сокращение населения, повсюду сохранялась низкая рождаемость и высокая смертность, в Швейцарии не прекращался феноменальный демографический рост. Как указывает К.Хеллеинер, в самом мрачном в указанном периоде XVII веке, когда население всех соседних стран сократилось на 20-50%, в Швейцарии оно выросло на 20%, при том, что ее покинули в течение XVII в. в качестве наемников или эмигрантов 300 тысяч человек, то есть 30% населения, и столько же (то есть еще 30% населения) в течение XVII века было убито в войнах [87]. В течение нескольких столетий эта страна являлась своего рода «инкубатором» для Западной Европы и поставщиком солдат для их армий. Причина данного феномена состояла в том, что швейцарские горы выполняли роль своеобразного протекционистского барьера, который при тогдашнем уровне развития транспорта очень трудно было преодолеть. Как и любой другой протекционистский барьер, горы служили для внутренних территорий страны защитой не только от интенсивной торговли, но и от демографического кризиса. Это подтверждается различной демографической динамикой внутри самой Швейцарии, констатируемой демографическими историками. Так, в северной равнинной части страны, через которую протекает Рейн, одна из главных торговых артерий Европы, была низкая рождаемость, население сокращалось - в частности, в Базеле и Цюрихе; а, например, в горных кантонах Юра и Во происходил быстрый демографический рост [88].

Резкое увеличение рождаемости и естественного прироста населения в странах, построивших у себя в течение XVII-XIX вв. систему протекционизма, и снижение рождаемости в странах, сохранивших режим свободной торговли. С середины-конца XVII в. Англия, Пруссия, Австрия и ряд других германских и скандинавских государств ввели или начали выстраивать систему протекционизма и тем самым защитили свои территории от влияния глобализации (см. статью «Влияние свободной торговли и протекционизма на развитие промышленности и благосостояние»). Во всех этих странах после этого началось увеличение рождаемости и снижение смертности. В дальнейшем, после отмены протекционизма, в этих странах опять возобновились неблагоприятные демографические тенденции.

Иллюстрацией может служить динамика рождаемости в Англии, представленная на Графике 3. Приведенные данные базируются основаны на результатах работы английских демографов Е.Ригли и Р.Шофилда, которые провели подробный анализ и систематизацию огромного количества приходских книг Англии за соответствующие столетия, и поэтому обладают максимальной степенью достоверности по сравнению с любыми другими имеющимися цифрами. На графике хорошо видно, что в демографической истории Англии за последние 5 столетий было три основных этапа. На первом этапе (середина XVI в. – конец XVII в.) происходило неуклонное снижение средней рождаемости: с 2,8 девочек на женщину в 1541-1551 гг. до 1,8-1,9 девочки в 1661-1676 гг. Как видим, эти годы совпадают со вторым циклом западноевропейской глобализации, и указанная тенденция к сокращению рождаемости соответствует тем неблагоприятным демографическим тенденциям, которые имели место в большинстве других стран Европы.

Источники: E.Wrigley, R.Schofield, The Population History of England, 1541-1871. A Reconstruction, Cambridge, 1981, p. 230; D.Glass, Population Policies and Movements in Europe, Oxford, 1940, pp. 13,195

Примечание: на графике представлена динамика валового коэффициента воспроизводства населения (gross reproduction rate), который показывает, сколько девочек родится в среднем в расчете на одну женщину в течение ее жизни.

На втором этапе (конец XVII в. – начало XIX в.) происходило повышение рождаемости – с 1,8-1,9 девочки на женщину в 1661-1676 гг. до приблизительно 2,3 девочек в середине XVIII в., 2,5-2,7 девочек - в 1771-1801 гг. и 2,8-3 девочек на женщину в 1801-1831 гг. Перелом прежней тенденции рождаемости в конце XVII в. и ускорение ее роста в дальнейшем соответствуют этапам и срокам введения английской системы протекционизма. Первые существенные меры, затронувшей широкие слои населения, были приняты в 1673 г., когда Англия впервые ввела высокие импортные пошлины на зерно и экспортные премии, стимулировавшие собственное производство и экспорт зерна [89]. Вскоре вслед за этим наступил перелом в тенденции рождаемости, которая начала расти и уже в 1686-1696 гг. достигла уровня 2,2 девочки на женщину. Начиная с 1690 г. начала вводиться покровительственная система в промышленности, однако это происходило очень медленно - лишь к 1759 г. покровительственные импортные пошлины достигли своего максимума [90]. Таким образом, наибольшая защита национального рынка от внешней конкуренции была достигнута примерно к 1760 г. и сохранялась до 1820-х годов, после чего начался демонтаж системы протекционизма. Именно в указанный период, как видно на графике, в Англии была самая высокая рождаемость за всю ее историю, при тенденции к ее дальнейшему росту. Следует отметить, что этот же период считается эпохой Промышленной революции, неузнаваемо изменившей мир [91] и сопровождавшейся интенсивной индустриализацией и урбанизацией.

Соответственно, после резкого снижения импортных пошлин в 1820-е гг., рождаемость в Англии начала быстро падать. И в течение всех последующих 100 или более лет (1830-е – 1930-е годы), когда Великобритания проводила политику свободной торговли, в стране преобладала устойчивая тенденция к снижению рождаемости – с 2,8-3 девочек на одну женщину в 1801-1831 гг. до 2,26 в 1860-1862 гг., 1,44 в 1910-1912 гг. и 0,87 в 1935 г. Как видим, к концу этого периода население Англии уже себя не воспроизводило – из страны с феноменально высоким естественным приростом населения она превратилась в страну с убывающим населением.

Источники: D.Glass and E.Grebenik, Chapter II: World Population, 1800-1950, in: Cambridge Economic History of Europe, Volume VI, Part 1, Ed. by H.Habakkuk and M.Postan, Cambridge, 1965, p. 101; D.Glass, Population Policies… pp. 13,195

Примечание: на графике представлена динамика валового коэффициента воспроизводства (gross reproduction rate).

В отличие от Англии, во Франции, которая не вводила у себя систему протекционизма, не было и увеличения рождаемости. Как показано на Графике 2, в течение XVIII-XIX вв. рождаемость неуклонно снижалась и в начале XIX в. составляла 3-4 ребенка на женщину, против 6 детей в Англии. Для любого, кто знаком с демографией, понятно, что эта разница огромна. Почти половина детей в то время, особенно во Франции, умирала, не дожив до взрослого возраста, из чего следует, что во Франции женщина выращивала в среднем 2 детей, а в Англии – 3-4 детей. Поэтому население Франции с XIV-XV вв. до начала XX в. лишь удвоилось (с 20 до 40 миллионов), а население Англии – выросло в 20 раз (с 2 до 40 миллионов). И это не считая миллионов английских эмигрантов, которые колонизировали и заселили два континента – Северную Америку и Австралию.

Бурный рост населения начался не только в Англии, но и в других странах, построивших у себя систему протекционизма. Так, население Германии и Австрии, которые начали вводить у себя эту систему сразу после окончания Тридцатилетней войны (1648 г.), выросло с 12 млн. человек в 1650 г. до 31 млн. в 1830 г., хотя до 1650 г. оно не только не росло, а довольно быстро сокращалось [92]. В России вскоре после введения системы протекционизма, в 1830-е годы, произошел резкий перелом прежней тенденции к относительно медленному росту населения, и начался очень быстрый его рост. В результате население страны за 80 лет, с 1835 г. по 1917 г., выросло в 3,3 раза – с 52 до 170 млн. человек [93].

Быстрый рост населения в указанных странах начался не только вследствие увеличения рождаемости, но и вследствие снижения смертности. Как указывают Е.Ригли и Р.Шофилд, «кризисы выживания», сопровождавшиеся высокой смертностью, до 1690-х годов происходили во всех соседних с Англией странах – во Франции, в Голландии, Фландрии, Шотландии, а после 1690-х годов (т.е. после введения системы протекционизма в Англии) они продолжали происходить во всех этих странах, но прекратились в самой Англии [94]. В Германии и Австрии «кризисы выживания» тоже прекратились, что послужило одной из причин быстрого демографического роста. Однако тенденция к сокращению населения и в XVIII веке сохранялась в некоторых мелких немецких княжествах, не введших покровительственной системы: например, в графстве Клеве, которое продолжало проводить политику свободной торговли, и где население в течение этого столетия продолжало уменьшаться [95].

В свете указанных закономерностей возникло убеждение, которое укрепилось в течение XVIII века и стало общепризнанным, что протекционизм способствует увеличению населения. Как указывает немецкий историк Т.Холуб, стимулирование роста населения являлось одной из основных целей, официально провозглашенных в рамках проводившейся в Пруссии, Вюртемберге и других немецких государствах политики протекционизма (или, как его называют историки применительно к той эпохе, меркантилизма) [96]. Это убеждение сохранялось и в течение XIX века. Так, в труде Фридриха Листа, написанном в 1841 г., много раз в качестве аксиомы, не требующей доказательств, приводится вывод о том, что система протекционизма, «создавая промышленность нации, влияет на увеличение ее населения»; и что промышленность, развивающаяся вследствие мер протекционизма, удваивает и утраивает население страны [97].

Изменения рождаемости при переходе европейских стран от политики свободной торговли к протекционизму и обратно в течение XX века. Ранее говорилось о том, что рождаемость в Великобритании и Франции в первые десятилетия XX века снизилась ниже уровня воспроизводства населения. Перелом данной тенденции произошел в этих странах после введения в 1930-е гг. жестких протекционистских мер, сохранявшихся в дальнейшем вплоть до конца 1960-х гг. Как видно на Графике 6, рождаемость в этих странах начала расти уже в начале 1940-х гг., и в 1944 г. в обеих странах достигла вполне нормального уровня - 1,09 девочки на женщину. После войны она продолжала расти и в 1960-1967 гг. колебалась в интервале от 1,3 до 1,4 девочки на женщину – рекордно высокий уровень для обеих стран за последние 100 лет. Увеличение рождаемости после войны произошло также в Германии и в большинстве других европейских стран [98].

Но период протекционизма и высокой рождаемости на этот раз длился недолго. Уже во второй половине 1960-х годов, после так называемого Кеннеди-раунда, ведущие европейские страны резко снизили свои импортные пошлины, и начался новый, 5-й, цикл глобализации, продолжающийся до настоящего времени. Это не замедлило сказаться на уровне рождаемости. Падение рождаемости началось уже в 1967-1969 гг. и продолжилось в последующем. К концу 1970-х годов во Франции и в Англии она опустилась до уровня 0,8-0,9 девочки на одну женщину, то есть ниже уровня нормального воспроизводства населения. Такие же тенденции рождаемости в Западной Европе происходили повсеместно. К концу XX века рождаемость в Германии, Италии, Испании снизилась до рекордно низкого уровня – 0,6 девочек (или 1,2 ребенка) на одну женщину.

Источник: Demographic Yearbook, UN, New York, 1965 – 1999

Примечание: на графике представлена динамика валового коэффициента воспроизводства (gross reproduction rate). Данные по Германии: до 1990 г. – по Западной Германии, после 1990 г. – по объединенной Германии.

Изменение рождаемости после начала проведения странами Восточной Европы либеральных экономических реформ. Одним из основных элементов либеральных экономических реформ, проводившихся сначала в СССР, затем в бывших советских республиках, а также в других странах Восточной Европы, начиная со второй половины 1980-х гг., было введение режима свободной торговли, подразумевавшего свободу внешнеэкономической деятельности и отказ от высоких импортно-экспортных пошлин. Таким образом, приведенная на графике динамика рождаемости в этих странах подтверждает ту же закономерность, которая уже была выявлена во всех ранее приведенных случаях. Во всех этих странах со второй половины или с конца 1980-х годов, то есть после начала либеральных экономических реформ, происходило быстрое снижение рождаемости. Уже в 1992 году рождаемость во всех странах (в России, Украине, Польше, Чехии, Латвии) составляла менее 2 детей на женщину, а в России она была самой низкой – 1,55 детей на женщину. В 2001 г. рождаемость во всех пяти странах, на фоне продолжения либеральных экономических реформ, составляла от 1,1 до 1,3 детей на женщину, т.е. была почти в 2 раза ниже уровня середины 1980-х гг.

Источник: Demographic Yearbook, UN, New York, 1965 – 2003

Примечание: на графике представлена динамика коэффициента общей рождаемости (total fertility rate), который показывает, сколько детей родится в среднем в расчете на одну женщину в течение ее жизни.

2.3. Почему глобализация отрицательно влияет на рождаемость и рост населения

Прежде чем перейти к изложению демографической концепции, необходимо уточнить, что мы понимаем под «рождаемостью». Демографические историки уже давно установили, что в древности существовала массовая практика ограничения количества детей, чему выше приводились соответствующие примеры. Как уже говорилось, и в античную эпоху, и в средние века, наряду с абортами, существовала массовая практика избавления от новорожденных. Таким образом, хотя физиологическая рождаемость была достаточно высокой, но фактическая – низкой, так как многие не хотели иметь и воспитывать детей, особенно девочек. Приведенные выше данные демографических историков, как правило, являются данными о фактической рождаемости, т.е. о числе детей, сохраненных их родителями – и, в частности, официально зарегистрированных в приходских книгах. При этом, как правило, не учитываются т.н. подкидыши, подавляющее большинство которых в прошлом нигде не регистрировалось, а попросту умирало [99].

Таким образом, хотя демографическими историками и употребляется «медицинский» термин - рождаемость, надо понимать, что в действительности речь всегда шла не о физиологической рождаемости, а о фактической рождаемости – т.е. о том количестве детей, которое их родители оставляли для того, чтобы их растить и воспитывать. И это количество определялось не физиологией, а желанием или нежеланием иметь и воспитывать детей.

Сегодня население умеет, лучше чем оно умело в прошлом, ограничивать количество детей «цивилизованными методами» - в частности, с использованием противозачаточных средств. А дети, от которых отказались родители, уже не погибают, а воспитываются в детских приютах и интернатах. Поэтому сегодня почти нет различия между физиологической и фактической рождаемостью. Но проблема детей-сирот, от которых отказались родители, стоит не менее остро, чем ранее, и она не отражается в показателях рождаемости. Нынешние показатели рождаемости, в ряде стран и без того низкие, скрывают тот факт, что значительная часть детей – это дети-сироты, от которых отказались родители и которые не имеют нормальной семьи и семейного воспитания. Обе эти проблемы: проблема низкой рождаемости и проблема детей-сирот, - вызваны одной и той же причиной – массовым нежеланием иметь детей, что и является на самом деле основной проблемой современного общества. Именно она должна стать объектом изучения демографической науки, и именно о ней в основном пойдет речь в настоящей главе, а не о проблеме физиологической рождаемости, которая вторична по отношению к указанной проблеме.

10.1. Почему глобализация отрицательно влияет на рождаемость и рост населения

В предыдущей главе было показано, что в течение всей истории человечества существовали четко выраженные демографические циклы. Периоды высокой рождаемости и низкой смертности, в течение которых население росло, сменялись периодами низкой рождаемости и высокой смертности, в течение которых население сокращалось, и это повторялось многие столетия и тысячелетия. И все эти демографические циклы, как правило, находились в строгой корреляции с циклами глобализации. Кроме того, было показано, что введение системы протекционизма во всех случаях приводило к улучшению тенденций рождаемости и смертности, а отказ от введения такой системы, как правило, означал продолжение или ухудшение неблагоприятных демографических тенденций.

Таким образом, речь идет о негативном влиянии глобализации или свободной торговли на рождаемость, смертность и естественный прирост населения. Почему глобализация всегда приводила, и приводит сегодня, к росту смертности – после всего сказанного в предыдущих главах, объяснить будет не очень сложно. По этой причине данное объяснение перенесено в конец настоящей главы. Несколько сложнее объяснить, почему глобализация способствует падению рождаемости.

Существуют два возможных объяснения описанной выше закономерности - резкого падения рождаемости в условиях глобализации. И, соответственно, имеются две причины, которые заставляют население в условиях глобализации кардинально менять свои привычки и предпочтения и сокращать рождаемость. Первая из этих причин – несправедливая конкуренция - вытекает из гипотезы Карр-Саундерса и Кларка о влиянии конкуренции на рождаемость, и из того очевидного факта, что глобализация резко усиливает глобальную конкуренцию.

Как говорилось в главе VIII, демографические исследования подтверждают данную гипотезу и показывают, что рождаемость зависит от степени конкуренции. Приводились данные о том, что люди, защищенные своей профессией или иными обстоятельствами от конкуренции, склонны заводить больше детей, чем те, кто не имеет такой защиты. Но конкуренция – важный стимул развития любого общества, невозможно себе представить, как будет оно выглядеть, если постараться совсем оградить его членов от конкуренции. Поэтому в практическом смысле имеет смысл говорить не о конкуренции вообще, а о справедливой конкуренции, при которой одни члены общества не ставятся в заведомо неравное положение с другими, будь то жители одной страны по отношению к жителям других стран, или местные жители по отношению к иммигрантам, или одни сословия, национальности или расы по отношению к другим.

Наряду с отсутствием дискриминации, показателем справедливой конкуренции в обществе может служить уровень безработицы. Совершенно очевидно, что, чем выше безработица, тем острее конкуренция между наемными работниками (а большинство населения в современном мире является именно наемными работниками). Далее, можно утверждать, что, если уровень безработицы - очень высокий, как, например, сегодня в странах Восточной и Южной Европы или в странах третьего мира, где он в некоторых случаях достигает 70% и более, то это признак несправедливой конкуренции. Действительно, в условиях такой высокой безработицы большинство населения лишено возможности нормально жить и работать; сами же страны, в которых существует высокая безработица, вместо того чтобы развивать собственное производство и рабочие места, покрывают спрос населения за счет импорта и увеличения своего внешнего долга - то есть создают проблемы для будущих поколений, не решая проблем нынешнего поколения.

Но, в сущности, те же самые аргументы действительны и в отношении более благополучных стран Западной Европы и Северной Америки, где официальный уровень безработицы составляет порядка 10%. Эти цифры не включают многие категории безработных или частично занятых, но стремящихся к полной занятости; наконец, они не отражают уровень безработицы среди молодежи, который, как правило, в 2-4 раза выше среднего показателя безработицы. Таким образом, даже такой уровень безработицы (10%) в глазах большинства населения является свидетельством несправедливой конкуренции, при которой значительная часть населения, особенно молодежи, только начинающей взрослую жизнь, лишена возможности получить нормальную работу и существование; и может являться одной из причин снижения рождаемости.

В «Теории протекционизма» приведены факты, показывающие, что все эпохи глобализации сопровождались ростом безработицы и заметным падением рождаемости, что свидетельствует о наличии между ними явной взаимосвязи. Таким образом, вышеприведенные логические аргументы подтверждены фактами.

Наряду с массовой безработицей, глобализация всегда вызывала и другие проблемы, которые могли быть расценены населением как несправедливая конкуренция. Одной из них являлась массовая иммиграция, которая возникала во все эпохи глобализации и приводила к вытеснению труда местных работников трудом более дешевых и менее взыскательных иммигрантов. Но были широко распространены и другие формы несправедливой конкуренции.

В целом, общей закономерностью является то, что всегда в эпоху глобализации резко возрастала потребность в мобильной рабочей силе и в недееспособной рабочей силе, то есть в такой, по отношению к которой у работодателя не возникает никаких обязательств. Это вытекает из усиления конкуренции и нестабильности в условиях глобализации: предприниматели вынуждены искать способы, как уменьшить риски, связанные с резкими изменениями экономической ситуации. При этом понятно, что, чем меньше «лишних» инвестиций и обязательств, тем бизнес более устойчив к резким изменениям конъюнктуры. Например, если брать на работу только нелегальных иммигрантов, то для производства не требуется ни сооружения производственного помещения, отвечающего современным требованиям, ни обеспечения рабочих нормальным жильем: достаточно арендовать какой-нибудь сырой подвал для работы и бараки или вагончики для проживания иммигрантов. В случае кризиса, обвала рынка или внезапно нахлынувшей конкурирующей импортной продукции такой бизнес можно немедленно свернуть, не понеся ни копейки финансовых потерь: аренду расторгнуть, а рабочих-иммигрантов выгнать на улицу.

Конечно, можно утверждать, что всегда были и будут нечистоплотные предприниматели, занимающиеся таким бизнесом. Но глобализация очень усиливает стимулы к этому, как уже было сказано, ввиду резко возросшей нестабильности. Кроме экономической логики, этот тезис легко подтвердить целым рядом исторических примеров. Данное явление: эксплуатация, - появлялось во все эпохи глобализации, которые ранее были обозначены, причем, появлялось в массовом масштабе. В прошлом наиболее частым случаем эксплуатации являлось рабовладение. Как известно, рабство как таковое существовало в самые разные эпохи, но чаще в виде домашнего рабства. А вот использование рабов в массовом масштабе и преимущественно для коммерческих целей (в сельском хозяйстве, производстве, сфере услуг), то есть для получения прибыли, мы видим во все эпохи глобализации. Примеры хорошо известны: Новое царство Египта и другие государства восточного Средиземноморья в середине II тысячелетия до н.э.; Ассирия и Вавилон в первой половине I тысячелетия до н.э.; эллинистический мир в V-III вв. до н.э.; Древний Рим с III в. до н.э. по I в. н.э.; Китай со II в. до н.э. по II в. н.э.; Средиземноморье в VI-VII вв.; Киевская Русь-Византия-арабский мир в IX-XI вв.; Южная Европа в XIV-XV вв. [100], колонии западноевропейских государств в Африке, Азии и Америке в XVIII-XIX вв., южные штаты США до 1860-х годов. Даже в последние десятилетия, после начала современной глобализации, мы видим всплеск коммерческого рабовладения в виде международных сетей сексуального рабства.

Как видим, все эти периоды расцвета рабовладения совпадают с описанными ранее циклами глобализации. Причем, не вызывает сомнения, что рабовладение позволяет бизнесу достичь всех тех же целей, что и нелегальная иммиграция, а именно: минимизировать инвестиции в целях собственного выживания в условиях высокой конкуренции и нестабильности. Для организации процесса работы и содержания рабов требуется так же мало инвестиций, как и в отношении нелегальных иммигрантов. Единственной серьезной инвестицией является покупка самого раба, поэтому как только источники поступления дешевых или бесплатных рабов иссякали, то прекращалось и массовое рабовладение.

Но и в те периоды глобализации, когда по тем или иным причинам массовое использование рабов оказывалось невозможным или невыгодным, предприниматели находили ему замену в лице какой-нибудь другой недееспособной рабочей силы. В современном мире такой заменой является нелегальная иммиграция, а положение нелегальных иммигрантов, работающих на подпольных производствах, часто ничем не отличается от положения рабов. И массовый характер этого явления сегодня вряд ли имеет смысл отрицать: по оценкам, число нелегальных иммигрантов и в США, и в Западной Европе, и в России исчисляется десятками миллионов человек. В предыдущую эпоху глобализации (конец XIX в. – начало XX в.) таким явлением массового использования недееспособной рабочей силы стало привлечение в массовых масштабах к производству детей и женщин, в том числе на тяжелую и вредную работу с ненормированным рабочим днем, достигавшим, как правило, 13-14 часов в день.

В средние века в условиях глобализации происходили похожие явления. В частности, начиная примерно с XII-XIII в. в Англии и Италии, и несколько позже – в других странах Западной Европы, происходила ярко выраженная тенденция переноса промышленных производств из города в сельскую местность [101]. При этом всю работу выполняли крестьяне, работая у себя дома, а роль предпринимателя состояла лишь в том, что он размещал заказ, предоставлял сырье и забирал готовую продукцию, не делая никаких инвестиций и не неся никаких потерь, в случае если бизнес не состоялся. Кроме того, если в городах существовали гильдии ремесленников, которые защищали интересы работников отрасли, то есть играли в средние века роль профсоюзов, то в сельской местности интересы крестьян не были ничем защищены. Поэтому они легко могли стать жертвой обмана или просто объектом самой дикой эксплуатации, что и имело место в действительности.

Порочность указанной практики вынесения производства в сельскую местность хорошо видна на примере России, где аналогичные явления возникли во второй половине XIX в., в период бурного развития капитализма, и где они хорошо известны по многочисленным описаниям. В качестве надомных работников - кустарей - в России в конце XIX в. работало 7-8 миллионов крестьян [102], что в несколько раз превышало число рабочих, работавших на фабриках (около 1,5 млн. человек) и в определенной мере защищенных фабричным трудовым законодательством. Предпринимателям было очень выгодно работать с кустарями, выгоднее, чем налаживать фабричное производство. Им не надо было строить фабричное помещение, находить жилье для размещения рабочих, выполнять требования трудового законодательства и т.д. В случае кризиса или затоваривания они могли быстро свернуть все кустарные производства, бросив крестьян на произвол судьбы, еще и не заплатив им напоследок. Заработок кустарей был нищенским и не покрывал даже элементарных жизненных потребностей [103].

Указанное явление было очень широко распространено и в Западной Европе вплоть до середины-конца XVII в., а в некоторых странах и до конца XIX в. Но характерно, что с наступлением эпохи протекционизма, в тех странах, которые последовательно проводили покровительственную политику (Англия, Пруссия), указанное явление стало очень быстро исчезать [104], а промышленность сразу начала возвращаться в города, где стали сооружаться нормальные фабрики и заводы. Возможно, к этому предпринимателей подтолкнули и специальные меры указанных государств по искоренению кустарничества и перехода к фабричному производству в рамках проводившейся ими промышленной политики. Поэтому нет ничего удивительного в том, что именно эти страны стали в дальнейшем главными индустриальными центрами Европы, и что именно в этих странах исчезла безработица и выросла рождаемость. Нет сомнения в том, что все описанные выше факторы несправедливой конкуренции между собой взаимосвязаны, и что государство, провозгласив своими целями развитие промышленности и «сбережение населения», старалось бороться со всеми этими факторами.

В целом, и экономическая логика, и множество приведенных выше примеров свидетельствуют о том, что глобализация, во-первых, способствует росту безработицы, а, во-вторых, резко увеличивает спрос на мобильную рабочую силу и рабочую силу с ограниченной дееспособностью, включая нелегальную иммиграцию и различные виды рабства. В свою очередь, быстрый рост масштабов всех этих разновидностей несправедливой конкуренции в эпоху глобализации приводит к падению рождаемости – что является естественной реакцией населения на рост несправедливой конкуренции.

Вторая причина негативного влияния, оказываемого глобализацией на рождаемость, еще более очевидна. Речь идет об экономической и социальной нестабильности, которая всегда существенно возрастала в эпохи глобализации.

О росте экономической нестабильности и об ухудшении условий жизни населения во время циклов глобализации уже говорилось в главе IV с приведением множества исторических фактов и примеров. Указанные изменения имеют всеобщий характер и оказывают влияние на подавляющую часть населения, поэтому они не могут не иметь очень серьезных демографических последствий, заставляя массы людей пересматривать свои планы по заведению потомства и откладывая их «до лучших времен». Этому способствует и социально-политическая нестабильность (социальные волнения, революции и т.д.), которая также, как правило, возрастает в эпоху глобализации. Свидетелями такого очередного роста социально-политической нестабильности во всем мире мы все являемся сегодня, в начале XXI века, когда вступает в завершающую стадию 5-й цикл глобализации.

В целом, именно указанные выше причины: несправедливая конкуренция, экономическая и социальная нестабильность, - приводят к тому феномену, который всегда возникал и ранее в эпоху глобализации (появление множества «бобылей», бездетных и одиноких людей и т.д.), и существует сегодня в эпоху современной глобализации. Данный феномен состоит в том, что массы людей кардинально меняют свой тип поведения в обществе, выбрав тип поведения «кочевника», без семьи и определенных обязательств в личной жизни, который лучше всего подходит к сложившейся обстановке. Такой тип поведения и существования в обществе позволяет индивидууму повысить свою индивидуальную конкурентоспособность. Ведь с точки зрения рациональной логики любые постоянные длительные обязательства индивида, особенно по воспитанию детей, в условиях экономической нестабильности являются серьезной обузой. Если завтра он окажется без работы и захочет найти новый род деятельности или поменять место жительства для улучшения своего положения, то любые такие обязательства будут этому мешать. Поэтому все большее число людей перестают вообще себя связывать узами брака или, даже связав, предпочитают не заводить детей.

Но даже если социальный тип поведения людей не меняется и остается прежним, то под влиянием экономической и социальной нестабильности и других указанных причин у них все равно меняется отношение к семье. Более предпочтительной становится маленькая семья, с одним ребенком, что также является отражением все той же рациональной логики – логики повышения своей индивидуальной конкурентоспособности. Именно под влиянием неблагоприятных социально-экономических факторов, а вовсе не само по себе, как об этом пишут современные демографы, происходит массовое распространение среди населения «идеи маленькой семьи».

Наконец, рождаемость падает и у тех групп населения, которые не меняют социальный тип поведения и не составляют для себя никакой идеи будущей семьи, а просто живут и действуют спонтанно под влиянием складывающихся обстоятельств. А обстоятельства определяются той экономической и социальной нестабильностью, которая характеризует эпохи глобализации и которая вынуждает людей откладывать вопрос о заведении потомства на неопределенное время – и, в конце концов, совсем отказываться от этой идеи.

2.4. Роль коррупции государства

Во второй и третьей книгах трилогии демографическая концепция национальной демократии была дополнена следующими положениями.

Во-первых, влияние глобализации, как и любое другое негативное влияние, оказываемое внешней средой на население, может быть уменьшено или устранено совсем посредством государственных мер, к числу которых, прежде всего, относится протекционизм (см. «Теория протекционизма»).

Теория и практика протекционизма существуют уже несколько столетий. В XVIII веке, когда протекционизм (или меркантилизм, как называют протекционизм той эпохи) был государственной политикой целого ряда стран – Англии, Пруссии, Австрии, Швеции – существовало устойчивое убеждение в том, что он способствует росту населения. Данное представление о влиянии политики протекционизма на демографические процессы сохранялось еще и в середине XIX в. Так, немецкий экономист Фридрих Лист в 1841 г. писал как о само собой разумеющемся, что промышленность, развивающаяся вследствие мер протекционизма, удваивает и утраивает население страны; а в другом месте прямо указывал, что система протекционизма, «создавая промышленность нации, влияет на увеличение ее населения» [105]. Однако в последующем эта аксиома XVIII века была забыта.

Во-вторых, глобализация – не единственный неблагоприятный социально-экономический фактор, влияющий на рождаемость. Так, экономическая и социальная нестабильность, о которой ранее говорилось как о последствии глобализации, может возникать и ввиду совершенно иных причин. То же касается массовой безработицы. Хотя она всегда сопутствовала глобализации, но в ряде случаев могла возникать и вследствие иных факторов. Например, в США в 1930-е гг. причиной массовой безработицы была Великая депрессия, приведшая к резкому, примерно двукратному, падению промышленного производства. Правительство Франклина Рузвельта, осознавая пагубность массовой безработицы, бросило на борьбу с данным явлением большие силы и средства, были созданы целые отрасли для трудоустройства населения, в отдельные годы на созданных правительством общественных работах было занято до 4-5 миллионов человек. Эти меры сыграли свою роль в выходе из Великой депрессии и, судя по всему, в том, что США удалось избежать в этот период серьезных демографических проблем (хотя демографическая ситуация в стране в 1930-е гг. была несомненно хуже, чем в последующие десятилетия, отмеченные взрывом рождаемости в США).

Помимо указанных факторов (экономическая и социальная нестабильность, безработица), есть и другие факторы, которые могут оказывать неблагоприятное воздействие на рождаемость и демографический рост. Например, к их числу можно отнести такую причину как установление в стране неблагоприятного политического режима: режима иностранной военной интервенции; деспотического режима; режима анархии и произвола или иного режима, неблагоприятного для нормальной жизни населения.

Вполне очевидно, что эти причины также могут оказать негативное влияние на демографические процессы. В подтверждение можно привести примеры того, как целые народы вымирали под иноземным гнетом или под гнетом деспотических режимов. Более конкретные примеры с демографическими данными можно почерпнуть в трудах демографических историков. Так, Д.Расселл указывает, что в период с 1300 г. по 1460 г. среди населения Англии была широко распространена практика ограничения рождаемости, о чем, в частности, свидетельствует очень большая диспропорция между численностью мужчин и женщин в составе населения (превышение мужчин в 1,6 раза и более над женщинами). В этот же период население Англии резко сократилось (с 3,6 млн. в начале XIV в. до 2,2 млн. человек в конце XIV в.). А затем, после 1460 года, практика ограничения рождаемости вдруг прекратилась совсем (число мужчин в последующем уже не превышало число женщин), и население страны опять начало расти [106].

Если мы сопоставим эти данные о полуторавековом кризисе рождаемости в Англии с тем, что происходило в данный период в социальной истории страны, то обнаружим, что указанный период (1300-1460 гг.) является одной из самых мрачных эпох в английской истории. Это была не только эпоха глобализации и обнищания населения, но и эпоха Столетней войны (1337-1453) и всевластия баронов, которые в перерывах между военными походами во Францию со своими частными армиями грабили и терроризировали английское население, терпевшее от них неисчислимые бедствия. Баронский произвол и анархия достигли своего пика в период правления Ланкастеров (1399-1460 гг.), отмеченный чередой восстаний и гражданской войной 1455-1461 гг., в которой участвовала значительная часть английского населения (так, число участников одной лишь битвы при Тоутоне 1461 года достигло 120 тысяч человек из 2-миллионного населения страны). Конец баронскому произволу и анархии наступил с восшествием на английский престол в 1461 г. «народного короля» Эдуарда IV Йорка, конфисковавшего баронские земли и замки по всей стране и распустившего их частные армии (подробнее см. Кузовков Ю. Мировая история коррупции, глава XII). Как видим, именно в эту мрачную эпоху в Англии массово применялась практика ограничения рождаемости, что несомненно усугубляло демографический кризис, а сразу после окончания этой эпохи в 1461 г. все признаки ограничения рождаемости исчезли, и рост населения возобновился.

Защита населения от перечисленных выше неблагоприятных факторов (экономическая и социальная нестабильность, безработица, установление в стране неблагоприятного политического режима) во все времена являлась важнейшей функцией государства – разумеется, в тех случаях, когда последнее действительно проявляло заботу о населении страны, а не заботу лишь об «избранных» членах общества.

Тем более для современных государств, придерживающихся идей народовластия и демократии, защита населения от любых негативных влияний в социально-экономической и политической области должна являться приоритетом. Если она не становится таковой, если вместо защиты от этих негативных воздействий проводится совсем иная политика, направленная во вред интересам населения и лишь усиливающая эти воздействия, то речь идет о коррупции государства.

Следовательно, общую закономерность можно сформулировать следующим образом. Чем сильнее коррупция государства, то есть чем меньше оно защищает реальные интересы населения, тем ниже рождаемость и естественный прирост; и наоборот, рождаемость и естественный прирост высокие, как правило, в тех государствах, которые менее других поражены коррупцией и заботятся о защите интересов населения [107].

Иллюстрацией данного вывода может служить динамика рождаемости и естественного прироста в России в течение последних 50-60 лет. Так, в 1950-е годы в России (СССР) был самый высокий естественный прирост за всю ее историю: он составлял в среднем 1,7-1,8% в год, что превышало даже дореволюционный рекорд 1913 года, когда естественный прирост достиг 1,68% [108]. Рождаемость не только в СССР, но и в Российской Федерации в ту эпоху также была рекордной. Среднегодовая рождаемость в Российской Федерации в среднем за 1954-1958 гг. составляла 2,52% в год [109]. Общеизвестно, что данный период характеризовался почти полным отсутствием коррупции [110]. Однако в последующие годы рождаемость в Российской Федерации резко понизилась – до 1,47% в 1965-1969 гг. [111] Применительно к этой эпохе, эпохе 1960-х гг., историки пишут о коррумпированной партийной верхушке, сформировавшейся при Хрущеве и сохранившей свое влияние и после его отставки, о разрушении духовной связи государства с народом, начавшемся волюнтаризме и профанации государства [112]. Наконец, небывалый рост коррупции в эпоху Ельцина (1991-1999 гг.) сопровождался новым «рекордом» низкой рождаемости в Российской Федерации: рождаемость упала до 1% в год, а смертность достигла 2% в год – в результате население начало быстро сокращаться.

Как видим, сформулированные выше выводы хорошо объясняют тенденции изменения рождаемости, происходившие в истории и происходящие сегодня, которые очень часть замалчиваются и скрываются от широкой публики (как замалчивается факт высокой рождаемости в России в 1950-е гг.). В то же время, эти тенденции невозможно объяснить с точки зрения иных существующих демографических «теорий». Так, рекордно высокая рождаемость и естественный прирост населения в России в 1950-е гг. имели место в условиях продолжавшейся быстрой урбанизации и индустриализации, и в то же время в условиях чрезвычайной послевоенной бедности и тяжелых условий жизни основной массы населения, что противоречит всем «традиционным» и «популистским» демографическим теориям, описанным в главе VII («теория благосостояния», «теория урбанизации», теория «демографического перехода» и др.). Еще менее эти теории могут объяснить резкое падение рождаемости в 1960-е гг., когда благосостояние населения в СССР выросло. Зато оба этих демографических феномена советской послевоенной эпохи, равно как и феномен демографической катастрофы 1990-х годов, легко объяснить с точки зрения описанной выше демографической концепции.

Те же самые закономерности, которые были выше сформулированы в отношении рождаемости, относятся и к смертности. Высокая смертность – это, в конечном счете, признак высокой коррупции государства и недостаточной защиты им интересов населения, как это видно и на примере России эпохи Ельцина, когда смертность в стране достигла небывало высокого уровня. В прошлом все эпохи глобализации характеризовались высокой смертностью, что в главе IX было продемонстрировано на множестве примеров. Одной из главных причин являлась экономическая нестабильность и, в частности, резкие колебания цен на зерно; другой причиной – снижение реальных доходов населения (см. пп. 4.1, 4.3, 4.4). В современном мире массовый голод уже не является столь распространенным явлением, как это было ранее, и является уделом лишь беднейших стран. Но и в тех странах мира, где нет массового голода, наблюдается тенденция к росту смертности, что, по видимому, объясняется ростом экономической и социальной нестабильности. Эта тенденция особенно заметна в т.н. «несостоявшихся государствах», объятых социальными конфликтами, гражданскими войнами и экономическим хаосом (Сомали, Египет, Ирак и другие), где мы видим небывалый рост смертности среди населения. Здесь можно констатировать утрату государством способности защищать интересы населения и высокую степень коррупции этих государств.

Что касается организации медицинской помощи населению, которая, безусловно, оказывает влияние на уровень смертности, то она тоже, в конечном счете, определяется способностью государства защищать интересы населения и степенью его коррупции.

2.5. Общая формулировка концепции

В общем и кратком виде демографическую концепцию национальной демократии можно сформулировать следующим образом.

Рождаемость и естественный прирост населения определяются совокупностью экономических, социальных и политических факторов, воздействующих на данную страну и ее население: экономическая и социальная стабильность; уровень безработицы; уровень конкуренции в обществе и ее характер (справедливая или дискриминационная); характер власти в стране и регионе (отвечает интересам населения или нет). Под влиянием этих факторов население может менять свои привычки и установки либо в пользу заведения семьи и детей, увеличения их количества, либо, наоборот, в сторону отказа от заведения семьи и детей и ограничения их малым числом. Эти изменения в привычках и установках происходят не сами по себе, в отрыве от всего остального, наподобие эпидемии неизвестной болезни, обрушившейся на население, а соответствуют изменениям отношения огромных масс людей к государству, обществу и к своему месту в жизни этого общества.

Соответственно, любые события и явления (глобализация, смена политического режима, урбанизация и т.д.) влияют на рождаемость и естественный прирост населения не сами по себе, а потому, что влияют на указанные выше факторы и через них воздействуют на изменение общественной психологии и социального типа поведения больших масс людей.

Некоторые из этих влияний не могут быть уменьшены никакими средствами – так, урбанизация является объективным процессом (который никто не в силах отменить), способствующим росту конкуренции между членами общества и потому она может способствовать снижению рождаемости. Однако в большинстве случаев влияние указанных факторов может быть уменьшено или полностью нейтрализовано при помощи соответствующей государственной политики - введение системы протекционизма, сокращение безработицы, ограничение нелегальной иммиграции, приближение государственного управления к интересам и нуждам населения и т.д.

Вместе с тем далеко не все государства ставят перед собой подобные цели; иные из них на деле преследуют совсем другие цели (например, максимизацию богатства страны в короткой перспективе или обеспечение благополучия «элиты общества»), что свидетельствует о коррупции этих государств. Но преследуя иные цели и забывая о защите населения, они «открывают двери» негативному влиянию, оказываемому на население страны, и способствуют ухудшению демографических показателей, что, в конечном счете, спустя некоторое время, оказывает пагубное влияние на положение самих этих государств. Таким образом, в целом чем сильнее государство поражено коррупцией, то есть чем меньше оно защищает реальные интересы населения, тем ниже рождаемость и естественный прирост; и, наоборот, в государствах, которые реально, а не на словах, заботятся о защите интересов своего населения (что свидетельствует об их низкой коррупции), рождаемость и естественный прирост, как правило, высокие, и это предопределяет силу и жизнеспособность таких государств.

3. Кризис современной демографической науки

В демографической истории имеется много примеров демографических кризисов и, наоборот, «демографических взрывов», периодов быстрого роста населения. Многие из них были подробно описаны демографическими историками, и эти факты, казалось бы, могли стать ценнейшим материалом для демографов. Однако в действительности существует огромная пропасть между демографией и демографической историей. Возникает впечатление, что демографы не знают демографической истории, более того, что они ее не просто не знают, а что они ее избегают.

Так, в трудах современных демографов практически не используются факты или выводы, описанные в трудах демографических историков – хотя именно эти факты и выводы могли бы стать базой для их собственных выводов и для формулирования важных закономерностей, определяющих демографические процессы. Характерно в этой связи, что известный демографический историк Д.Расселл жаловался на то, что существует пропасть между демографической историей и другими науками [113].

Кроме того, в трудах Расселла и других демографических историков содержатся упреки в адрес современных правительств, которые, по мнению ученых, способствуют замалчиванию результатов их работы и препятствуют объективным исследованиям в данной области. Множество примеров замалчивания фактов демографической истории приводится и в трилогии «Неизвестная история». Вот один из таких примеров, касающийся демографического кризиса, произошедшего в конце античности:

«В предыдущей главе было показано, что, какие бы мы ни использовали источники информации и в какой бы то ни было области: демография, финансы, денежное обращение, экономика промышленности, растениеводства и животноводства, рост и сокращение городов, образование и исчезновение деревень, образование и исчезновение лесов и пустынь, войны и военные действия, исчезновение и образование языков, - все свидетельствует о произошедшем к началу средних веков катастрофическом уменьшении населения большинства западных территорий Римской империи (Галлии, Испании, Италии и северной Африки). И нет никаких серьезных доказательств обратного, то есть наличия в раннем средневековье существенного населения на этих территориях, опять, к каким бы источникам и в какой бы области мы ни прибегали… по всем приведенным оценкам население на этих территориях по сравнению с периодом расцвета античности сократилось в несколько десятков раз или даже в 100 раз и более...

Важно еще отметить тот факт, что, хотя отдельные сделанные выше оценки можно попытаться оспорить, и у меня нет сомнений, что такие попытки будут предприняты, но многие из них сделаны на основе данных археологии, которые, как отмечали английские историки Р.Ходжес и Д.Уайтхауз, обладают одним важным качеством – они не лгут. В своих книгах, опубликованных еще в начале 1980-х гг., они писали о необходимости с учетом этих археологических данных пересмотреть существующие взгляды на так называемые «темные века» (V-IX вв.), поскольку, как они указывали, эти данные свидетельствуют о том, что территория Западной Европы в этот период была очень слабо населена, намного слабее, чем в эпоху поздней античности и чем в последующие столетия ([138] pp.176, 106).

Однако этот вывод и эти археологические результаты в своем большинстве до сих пор так и не были приняты во внимание» (Кузовков Ю. Глобализация и спираль истории, глава IV).

Кроме того, данный вывод разделяет большинство демографических историков и историков, изучающих раннее средневековье, но их мнение также не учитывается «официальной историографией»:

«Так или иначе, все историки, посвятившие себя изучению этой эпохи, понимали и понимают, о каком обществе идет речь. Например, крупнейший историк раннего средневековья Ф.Лот пишет о Галлии этого периода как об «обществе, без сомнения, малочисленном» ([153] p.233). Известный итальянский историк К.Сиполла указывает, что в VIII-IX вв. «людей было мало» ([118] p.11). Р.Лопез пишет о «малонаселенных темных веках» ([83] p.262). Р.Кёбнер и А.Верульст пишут о колонизации Галлии и Испании в раннем средневековье германцами ([82] pp.42, 48, 64-65; [136] p.171). Лависс в свое время отмечал, что в Галлии в VI в. «были лишь горы и равнины, реки и поля, и человеческий материал, который станет нацией лишь через много веков» ([151] p.347). Р.Коллинc и Р.Смит пишут об Испании раннего средневековья как о «безлюдной земле», «редко населенной или ненаселенной территории» ([102] p.229; [82] p.346). А вот что пишет известный французский историк Ж.Дюби о Западной Европе в 1000 году, то есть уже после того, как там начался демографический рост, зафиксированный археологией: «Первое, что нужно отметить, это то, что людей было мало, очень мало. Возможно, в десять, двадцать раз меньше, чем сегодня. Плотность населения – порядка той, что нынче встречается в Центральной Африке» ([23] с.10-11)…

Вместе с тем, все эти выводы историков – специалистов по поздней античности и раннему средневековью - никак не повлияли на общую историческую концепцию, принятую на Западе, которая и сегодня не делает существенных различий между населенностью Западной Европы в эпоху расцвета античности, раннем и позднем средневековье» (Кузовков Ю. Глобализация и спираль истории, глава IV).

Более того, сегодня постоянно публикуются книги и статьи, в которых предпринимаются попытки опровергнуть факты демографической истории и выводы демографических историков:

«…было заявлено, что почти все данные, полученные о демографии в античности, недостоверны и дают неправильную картину. Поэтому их нельзя принимать во внимание, и лучше отказаться вообще от каких-либо однозначных суждений ([178] pp.58, 69-70). И одновременно с таким заявлением все исторические демографы и историки, как по команде, начиная с 1990-х годов стали писать, что хотя все демографические данные эпохи античности свидетельствуют о непрерывном демографическом кризисе и сокращении населения, но это указывает лишь на несовершенство имеющихся данных, а вовсе не на то, что так и было в действительности ([114]; [213] pp.139-142)» (Кузовков Ю. Глобализация и спираль истории, глава XIII).

Парадоксально, но призывы признать демографическую историю «недостоверной наукой» начали раздаваться как раз тогда, когда она сильно повысила свою достоверность:

«Надо сказать, что к тому времени [вторая половина XX века] западная историческая наука совершила большой рывок. Начали появляться и анализироваться археологические данные с использованием современных методов датирования и воссоздания утраченных объектов или веществ по сохранившимся элементам, данные аэрофотосъемки и т.д., что позволило сделать много удивительных открытий. С учетом массы новой достоверной информации, ряд историков заявил о том, что в античности действительно произошла демографическая катастрофа…» (Кузовков Ю. Глобализация и спираль истории, глава XIII).

Очевидно, именно достоверность сведений, которыми оперирует современная демографическая история, и заставила правящие круги ряда стран начать кампанию против этой науки. Мы видим и попытки обвинить ее в «недостоверности», и попытки вывести ряд тем демографической истории в «запретные» (в частности, целиком всю проблему демографического кризиса в античности), и просто обструкцию научным исследованиям в области демографической истории:

«Можно привести также примеры, когда археологические исследования вообще были заморожены, по-видимому, для того чтобы избежать появления новых нежелательных данных о демографическом кризисе в античности. Так, итальянские власти заморозили исследования сотен скелетов, обнаруженных еще в XIX веке во время раскопок Помпей. Эти скелеты принадлежат людям, умершим в Помпеях в момент извержения Везувия в 79 г. н.э., и их изучение могло бы дать, как пишет Д.Расселл, представительную картину римского общества того времени ([190] p.39). Однако, несмотря на призывы историков и демографов ([190] pp.4-7, 39), этот запрет до сих пор не был снят, хотя материальные затраты на проведение такого исследования были бы смехотворно малы и не идут ни в какое сравнение с теми огромными суммами, которые в целом тратятся на Западе на историю и археологию. Впрочем, нетрудно догадаться о причине этого запрета. Исследования скелетов могут лишь подтвердить ту картину демографической деградации в Древнем Риме, которая известна из других источников…» (Кузовков Ю. Глобализация и спираль истории, глава XIII).

В книгах трилогии также приводятся многочисленные примеры того, при помощи каких аргументов, доходящих до полнейшего абсурда, современные историки и прочие авторы пытаются опровергнуть выводы демографических историков, историков поздней античности и раннего средневековья о демографическом кризисе, произошедшем в эту эпоху. Вот некоторые из этих примеров:

«Так, Р.Гербердинг [в Новой Кембриджской средневековой истории] пишет, что никакого упадка античности, скорее всего, вообще не было. И обосновывает это тем, что в Римской империи было много «средневековых» черт: многие улицы, даже в Риме, были немощеные, многие дома не имели водопровода и канализации. На многих улицах был дурной запах (из-за нечистот) и было полно нищих, так что они были опасны для прогулок, особенно состоятельных людей ([166] pp.25-28). Хотелось бы в связи с этим отметить, что в сегодняшнем мире, далеком от средневековья, в эпоху научно-технической революции, в подавляющем большинстве стран: от Бразилии до Индии, не говоря уже об Ираке, Афганистане и Судане, можно встретить повсюду такие же дома и такие же улицы, без водопровода и канализации, опасные для прогулок состоятельных людей. А также людей, умирающих от голода. Означает ли это также, что бoльшая часть сегодняшнего мира до сих пор пребывает в «средневековье»? И если не было никакого упадка при переходе от античности к средневековью, то не было и никакого прогресса при переходе от средневековья к современности?» (Кузовков Ю. Глобализация и спираль истории, глава XIII).

«… в выпущенной французскими историками в 1997 г. книге «История Франции» содержится утверждение, что города, построенные римлянами в период своего расцвета, были чем-то вроде «потемкинских деревень», в которых якобы почти никто не жил. А построены они были исключительно в целях пропаганды, для того чтобы «показать в своей архитектуре величие и могущество Рима». В качестве единственного аргумента в пользу данного утверждения приводится тот факт, что в каких-то случаях важные городские кварталы римских городов были расположены вне стен города, например, на другом берегу реки ([136] p.106). Другими словами, римляне жили за чертой города, а в сам город только иногда ходили, как в музей. Так современными французскими историками объясняется факт резкого сокращения в конце античности площади городов: дескать, никакого сокращения не было, а повсюду стояли «потемкинские деревни» (по 200 гектаров площади, застроенные десятками тысяч зданий, большей частью многоэтажных), которые в какой-то момент их немногочисленные создатели решили порушить. Какой был смысл строить такие гигантские «потемкинские деревни» и нести огромнейшие затраты, и откуда у жителей античности взялись средства и силы для этого (в то время как у современной цивилизации не хватает сил и средств, чтобы даже обеспечить всех жильем), историки не объясняют.

Другим примером может служить утверждение (которое приводит целый ряд западных авторов) о том, что широкое распространение лесов во Франции и Германии в раннем средневековье объясняется религиозной любовью германцев к лесу, которую они смогли привить и галло-римлянам после переселения в Галлию ([190] pp.164-165). Таким образом, опять объективное историческое явление (каким является массовое распространение лесов в Западной Европе в раннем средневековье) объясняется какими-то непонятными, в данном случае религиозными, мотивами живших в то время людей. Выше уже приводились и высказывания античных авторов, и данные археологии о том, что лесами зарастали не только луга и пустоши, но и пахотные земли, которые, таким образом, становились непригодными для сельского хозяйства. Поэтому когда читаешь такие утверждения, то возникает естественный вопрос: как собирались поддерживать свое существование галло-римляне и вновь поселившиеся германцы, у которых было столь сильно развито религиозное чувство к лесу, что совсем не оставляло им возможности заниматься сельским хозяйством?

Еще один пример «глубокой религиозности» галло-римлян и франков дает нам уже упоминавшаяся «История Франции». Там приводится следующее объяснение продолжавшемуся упадку и опустошению городов на юге Галлии в течение VII-VIII вв. … Дело, якобы, в том, что в этих городах в течение многих десятилетий постоянно не хватало епископов, поэтому их жители покинули города и переселились в сельскую местность, где по какой-то причине им показались более привлекательными частные церкви, построенные местными феодалами ([136] p.149). А почему этих епископов там именно в эти столетия хронически недоставало, куда это они все подевались, историки нам не объясняют. Опять мы видим, как вполне объективные исторические явления, такие как упадок городов, объясняются какими-то «не от мира сего» действиями массы населения, впавшего в какой-то языческо-католический фанатизм. Действительно, получается, что население было одновременно проникнуто и языческим фанатизмом, не позволявшим ему вырубать леса под сельское хозяйство, и в то же самое время оно представляло собой глубоко верующих католиков, бросающих свои дома и нажитое имущество из-за отсутствия католического епископа. Пожалуй, стоит удивиться, как вообще все эти «не от мира сего» жители Западной Европы не вымерли окончательно, и как из них получились столь прагматичные европейцы, которых мы видим в той же Западной Европе в последние столетия» (Кузовков Ю. Глобализация и спираль истории, глава IV).

Эти примеры относятся к демографической истории античности и раннего средневековья, которая в последние два десятилетия подвергается все большей профанации даже в официальных исторических трудах, выпускаемых на Западе. Но подобные примеры имеются и относительно других исторических эпох. Например, вместо реальных выводов демографических историков о том, как развивался демографический кризис в Европе в XIV-XV вв. (см. выше), насаждается тезис о том, что почти двукратное сокращение населения в этот период было вызвано одной лишь эпидемией чумы 1348 года. Это абсурдное утверждение противоречит не только выводам историков и демографических историков (которые утверждают, что население сокращалось постепенно в течение двух столетий), но и здравому смыслу - так как даже ядерная война не могла бы вызвать подобного моментального уничтожения половины населения, а, например, во время страшнейшей по своим последствиям Великой Отечественной войны погибло лишь 12-14% населения СССР. Тем не менее, именно такое утверждение: о том, что в 1348 году от чумы погибло от 1/3 до 50% населения Европы, - можно очень часто услышать по телевидению или прочитать в газетах и журналах, адресованных широкой публике.

Информация о других демографических кризисах вообще замалчивается и устраняется из учебников и справочников. Таким образом, получается, что вся демографическая история сегодня оказалась своего рода запретной темой или запретной наукой. Ну и, разумеется, современные демографы не могут себе позволить не соблюдать данный запрет, они тоже избегают ссылаться на выводы демографических историков и на факты демографической истории. К чему все это приводит? К тому, что демографы все более ограничивают свои возможности по проведению сколько-либо серьезных исследований и по выработке сколько-либо далеко идущих выводов. Например, ранее уже говорилось об аксиоме XVIII века – убеждении, что протекционизм, в отличие от свободной торговли, способствует росту населения. Современные демографы предали эту некогда общепризнанную демографическую аксиому полному забвению:

«…известно, что в XVIII веке человечество было убеждено, что протекционизм ведет к ускорению роста населения: это было аксиомой, признанной почти всеми европейскими государствами. Хотя всем демографам на Западе этот факт должен быть известен, как врачам должен быть известен, кто такой Гиппократ, однако ни один из современных западных демографов, насколько мне известно, не осмелился проверить эту аксиому. Даже в специальном выпуске демографического журнала Journal of Population Research за 2006 год [204], посвященном глобализации (который звучно озаглавлен «Глобализация и демография»), по указанной выше проблеме нет ни слова, это просто сборник статей, описывающих современные мировые демографические тенденции: старение населения, повсеместное падение рождаемости и т.д., - которые и так всем хорошо известны. Причина проста – попробуй кто-то из западных демографов реально проверить аксиому XVIII века на имеющемся историческом материале, и он может поставить крест на своей дальнейшей карьере ученого» (Кузовков Ю. Мировая история коррупции, п. 18.4).

Другой пример – полнейшее забвение демографами такого фактора, оказывающего влияние на рождаемость и рост населения, как безработица – еще один показатель, который в отличие от новых факторов, придуманных современными демографами (типа распространения среди населения идеи ограничения рождаемости и концепции маленькой семьи), поддается хорошему историческому анализу: имеется множество фактов массовой безработицы, описанных демографическими историками, которые легко сопоставить с данными о снижении или росте рождаемости:

«Такой же упрек можно сделать и в адрес демографов – никто не попытался объективно проанализировать влияние безработицы на демографию, прежде всего на рождаемость. Между тем, приведенные в первой книге трилогии факты говорят о том, что любое увеличение безработицы плохо влияет не только на экономический рост, но и на рождаемость. Такой вывод можно было бы сделать, даже не вдаваясь в изучение истории, а просто взяв данные об уровне безработицы и рождаемости по разным странам за последние 2-3 столетия» (Кузовков Ю. Мировая история коррупции, п. 18.4).

К чему ведет такое введение целого ряда «запретных тем» и исключение целых пластов демографических данных, собранных демографическими историками, из анализа современной демографической науки? Ответ угадать несложно:

«демографическая наука на Западе окончательно трансформировалась и не способна объяснять серьезные… демографические процессы» (Кузовков Ю. Мировая история коррупции, п. 18.4).

Впрочем, такой упрек можно сделать не только в адрес демографической, но и в адрес экономической науки:

«Большинство исследований сегодня касаются очень мелких вопросов, при этом преобладает не анализ причин явлений, а чистое описание – в таком-то году инфляция в Буркина-Фасо повысилась, а экономический рост понизился, или в таком-то году смертность в Намибии повысилась, а рождаемость понизилась. Таким образом, ученые постепенно превращаются в неких «футбольных комментаторов», которые комментируют нам матч, который мы и сами можем прекрасно увидеть, открыв экономическую и демографическую статистику. При этом они нам практически ничего не говорят о реальных причинах тех явлений, которые происходят в экономической и демографической сфере и которые действительно волнуют и интересуют многих людей» (Кузовков Ю. Мировая история коррупции, п. 18.4).

[1] Например, на это указывал известный американский социолог К.Дэвис, критиковавший данную теорию.

[2] K.Heleiner, Chapter I. The Population of Europe from the Black Death to the Eve of the Vital Revolution. Cambridge Economic History of Europe, Volume IV, ed. by E.Rich and C.Wilson, Cambridge, 1967, p. 68; E.Wrigley, Family Limitation in Pre-Industrial England. Economic History Review, Vol. 19, 1966, No. 1, p. 104

[3] K.Heleiner, Chapter I. The Population of Europe… p. 48; F.Spooner, Chapter II. The European Economy, 1609-50. New Cambridge Modern History, Vol. IV, ed. by J.Cooper, Cambridge, 1971, p. 71

[4] J.Topolski, Economic Decline in Poland from the 16^th to the 18^th Centuries, in: Essays in Economic History, 1500-1800, ed. by P.Earle, Oxford, 1974, pp. 130-131; F.Spooner, Chapter II. The European Economy… p. 71; B.Behrens, Chapter VIII. Government and Society, Cambridge Economic History of Europe, Volume V, ed. by E.Rich and C.Wilson, Cambridge, 1977, p. 577

[5] E.Wrigley, Family Limitation… p. 103

[6] D.Herlihy, The Economy of Traditional Europe. Journal of Economic History, 1971, Vol. 31, No. 1, p. 164; E. Le Roy Ladurie, A Long Agrarian Cycle: Languedoc, 1500-1700, in: Essays in Economic History, 1500-1800, ed. by P.Earle, Oxford, 1974, p. 145

[7] C.Clark. Population Growth and Land Use, New York, 1968, pp. 205-207, 190

[8] «Population», Encyclopaedia Britannica, 2005

[9] P.Chaunu, La civilisation… p. 268; K.Lockridge, The Population of Massachusetts, 1636-1736, in: Economic History Review, Vol. 19, 1966, No. 2, pp. 326-327

[10] Г.Джонс, Норманны. Покорители Северной Атлантики. Москва, 2003, с. 84

[11] Ibid, с. 51

[12] K.Heleiner, Chapter I. The Population of Europe… p. 89

[13] Г.Джонс, Норманны… с. 84, 91, 107-108

[14] Ibid, с. 94-95

[15] Как пишет Г.Джонс, «гипотеза о том, что гренландская колония постепенно вымерла в полной изоляции от внешнего – безразличного к ней – мира, является основной в научных кругах» (Ibid, с. 108). Между тем, и Исландия, и Гренландия были связаны с Норвегией и Англией регулярным морским сообщением и активной торговлей (см. ниже), чего не скажешь о многих поселениях, находившихся в глубине Сибири, которые были действительно оторваны от внешнего мира.

[16] Ibid, с. 93

[17] A.Carr-Saunders, World Population. Past Growth and Present Trends, Oxford, 1936, p. 250

[18] C.Clark. Population Growth… p. 205

[19] C.Clark. Population Growth… pp. 217, 244-245

[20] From Minoan Farmers to Roman Traders… pp. 132-133

[21] Wallerstein I., The Modern World-System… p. 16

[22] Соловьева С.С. Великая Ассирийская военная держава в I тысячелетии до н.э., в кн.: История Древнего Востока, под. ред. В.И.Кузищина, М., 2001, с. 148

[23] Ibid, с. 151

[24] T.Hollingworth, Historical Demography, London, 1969, p. 69

[25] Все войны мировой истории, С-Петербург, 2004, книга 1, с. 53

[26] Всемирная история: В 24 томах. А.Бадак, И.Войнич, Н.Волчек и др. Минск, 1998, т. 3, с. 198

[27] Все войны мировой истории, С-Петербург, 2004, книга 1, с. 85-87

[28] R.Lopez, The Birth of Europe, London, 1967, p. 29

[29] В.Адамчик, М.Адамчик, А.Бадан и др., История Китая, Москва – Минск, 2004, с. 275, 265.

[30] Ibid, с. 281-284

[31] М.В.Крюков. Древний Китай в I-III вв. н.э., в кн.: История Древнего Востока, под. ред. В.И.Кузищина, М., 2001, с. 402

[32] Известно, что обитавшие в то время в северной части Китая кочевники-сяньбийцы могли выставить самое большее 50 тысяч воинов, их чего следует, что их численность составляла порядка 200 тысяч человек. R.Lopez, The Birth of Europe, London, 1967, p. 28.

[33] Ж-М.Анжель, Римская империя. М., 2004; Ф.И.Успенский, История Византийской империи. М., 2001, т. 1; М.И.Ростовцев. Общество и хозяйство в Римской империи. С-Петербург, 2000; J.Russell, The Control of Late Ancient and Medieval Population, Philadelphia, 1985, p. 169; P. Brunt, Italian Manpower, 225 B.C.-A.D.14, Oxford, 1971; C.Clark. Population Growth…; M.Finley, Aspects of Antiquity. Discoveries and Controversies, New York, 1968, pp. 153-161; F.Lot, La fin du monde antique et le debut du moyen age. Paris, 1968; F.Millar, The Roman Empire and its Neighbours, London, 1967; A.Jones, The Later Roman Empire (284-606). A Social Economic and Administrative Survey. Baltimore, 1964; E.Stein, Histoire de Bas-Empire, Brouwer, 1959, tome 1; A.Grenier, La Gaule Romaine, in: Economic Survey of Ancient Rome, ed. by T.Frank. Baltimore, 1937, Vol. III, pp. 408-644; Ed.Meyer, Kleine Schriften. Halle, 1924, Bd.1; R.Lopez, The Birth of Europe, London, 1967, p.29; G.Ostrogorsky, Geschichte des byzantinischen Staates, Munchen, 1965, S. 3; R.Hodges & D.Whitehouse. Mohammed, Charlemagne and The Origins of Europe, Oxford, 1983, pp. 40-42, 52; B.Ward-Perkins, Chapter 12. Land, Labour and Settlement, in: Cambridge Ancient History, Vol. XIV, 2000, p. 321; A.Piganiol, L’empire chretien (325-395), Paris, 1972, p. 456

[34] F.Lot, Naissance de la France, Fayard, 1970, p. 233; C.Cipolla, The Origins, in: Fontana Economic History of Europe, ed. by C.Cipolla, Vol. I, London and Glasgow, 1972, p. 11; R.Lopez, Chapter V: The Trade of Medieval Europe: The South, in: Cambridge Economic History of Europe, Cambridge, 1942, Vol. II, p. 262; Ж.Дюби. Европа в средние века, Смоленск, 1994 г., с. 10-11

[35] Rome et la conquete du monde mediteraneen. ed. par C.Nicolet, Paris, 1979, tome 1, p. 85

[36] A.Drummond, Chapter 4. Rome in The Fifth Century: The Social and Economic Framework, in: Cambridge Ancient History of Europe, 1988, Vol. VII, Part II, p. 136

[37] A.Jones, The Later Roman Empire… Vol. II, pp. 1040-1041, 1409-1410

[38] R.Hodges, D.Whitehouse. Mohammed, Charlemagne… pp. 38-40, 48

[39] M. Le Glay. Chapitre 4. Les gallo-romains, dans: Histoire de la France. Des Origines a nos jours, par. G.Duby, Paris, 1997, p. 116

[40] F.Lot, La fin du monde antique… p. 81; R.Lopez, The Birth of Europe… p. 131

[41] F.Lot, La fin du monde antique… p. 394; A.Grenier, La Gaule Romaine... p. 530

[42] F.Lot, La fin du monde antique… p. 294; R.Hodges, D.Whitehouse. Mohammed, Charlemagne… p. 49

[43] Апулей, Дионисий Галикарнасский, Стобий, Музоний Руф, Амброзий, Цезарий, Тацит, Плавт, Теренций, Тертуллий, Лактий, Иоанн Златоуст, Полибий, Жюстин-мученик, Ксенофонт, Августин

[44] J-M.Lassere, Ubique populus. Peuplement et mouvements de population dans l`Afrique romaine de la chute de Carthage a la fin des Severes (146 a.C. – 236 p.C.), Paris, 1977, p. 510

[45] J.Russell, The Control… p. 154

[46] T.Parkin, Demography and Roman Society, Baltimore, 1992, pp. 55-57

[47] J.Russell, The Control… p. 169

[48] Кузовков Ю.В. Глобализация и спираль истории. М., 2010, глава III

[49] М.И.Ростовцев. Общество и хозяйство… т. 2, с. 17-18; R.Duncan-Jones. Money and Government in the Roman Empire. Cambridge, 1994, pp. 168-172

[50] Страбон. География, XVII, I, 16, 13; Т. Моммзен. История Рима, М., 2001, т. 5, кн. 8, с. 455; A.Jones, The Later Roman Empire…Vol. I, p. 429

[51] F.Millar, The Roman Empire… pp. 90-91

[52] Э.Гиббон. История упадка и разрушения Римской империи. С-Петербург, 1998 г., т. 1, с. 297

[53] T.Parkin, Demography… pp. 21-22, 99; R.Bagnall, B.Frier, The Demography of Roman Egypt, Cambridge, 1994, pp.150-151

[54] T.Parkin, Demography… pp. 99-100

[55] D.Martin, The Construction of the Ancient Family: Methodological Considerations, Journal of Roman Studies, 1996, LXXXVI, p. 53

[56] A.Jones, The Later Roman Empire… Vol. I, pp. 717-718; B.Ward-Perkins, Chapter 13: Specialized Production and Exchange, Cambridge Ancient History, Volume XIV, Cambridge, 2000, pp. 355-356

[57] В.О.Ключевский. Курс русской истории. Лекция XVI

[58] М.Н.Покровский. Русская история с древнейших времен. При участии Н.Никольского и В.Сторожева. Москва, 1910-1918, т. 1, с. 120-136; Н.А.Рожков. Русская история в сравнительно-историческом освещении (основы социальной динамики). Ленинград – Москва, 1926-1928, т. 2, с. 7-8

[59] Н.А.Рожков, Русская история… т. 2, стр. 93

[60] Б.Д.Греков, Киевская Русь, М., 1949, с. 500

[61] В.О.Довженок. Среднее Поднепровье после татаро-монгольского нашествия, в кн.: Древняя Русь и славяне. Отв. ред. Т.Николаева. М., 1978, с. 78

[62] J.Blum, Lord and Peasant in Russia. From the Ninth to the Nineteenth Century, New York, 1964, p. 62

[63] К.Пензев, Русский царь Батый, М, 2007, с. 128; J.Blum, Lord and Peasant… p. 62

[64] Г.В.Вернадский, История России. Киевская Русь, Тверь – Москва, 2004 г., с. 116

[65] И.Спасский, Русская монетная система. Историко-нумизматический очерк, М., 1960 г., стр. 27-33

[66] А.Гийу. Византийская цивилизация, Екатеринбург, 2005, с.252

[67] J.Day. The Medieval Market Economy. Oxford, 1987, p. 185

[68] D.North and R.Thomas. The Rise of the Western World. A New Economic History, Cambridge, 1973, p. 53

[69] K.Heleiner. Chapter I. The Population of Europe… p. 14

[70] Есть целый ряд данных о низкой рождаемости, приводимых демографическими историками, по разным странам Западной Европы, применительно к первому и второму демографическому кризису. См., например, K.Heleiner. Chapter I. The Population of Europe… pp. 70-71, 86-89. Д.Расселл пришел к выводу, что в Италии практика ограничения рождаемости началась уже в XII веке, а в Англии – с середины XIII в. Но особенно широко в Англии эта практика распространилась в период с 1300 г. по 1460 г., когда число мужчин в стране на 60% и более превышало число женщин, что свидетельствует о распространенной практике избавления от новорожденных девочек, подобной той, что существовала в античности. J.Russell. The Control… pp. 182, 187, 207

[71] Так, вплоть до конца XV в. серебряные цены на зерно в Польше-Литве были в 7-8 раз ниже, чем в Западной Европе, и лишь с конца XV в. начался их рост и сближение с западноевропейскими ценами. F.Braudel, F.Spooner, Chapter VII: Prices in Europe… p. 395. В Московской Руси такой же бурный рост цен и обесценение серебра начались столетием позже (см. далее).

[72] Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М, 2002, с. 596

[73] Wallerstein I. The Modern World-System… pp.165-184.

[74] K.Heleiner, Chapter I. The Population of Europe… pp. 21-28; H.Darby, Chapter II: The Face of Europe on the Eve of the Great Discoveries, in: New Cambridge Modern History, Vol. I, ed. by G.Potter, Cambridge, 1957, pp. 25-26

[75] K.Heleiner, Chapter I. The Population of Europe… p. 48

[76] F.Spooner, Chapter II. The European Economy… p. 71; B.Behrens, Chapter VIII. Government and Society… p. 577

[77] F.Spooner, Chapter II. The European Economy… p. 71

[78] D.Coleman, Chapter II: Economic Problems and Policies, in: New Cambridge Modern History, Vol. V, ed. by J.Cooper, Cambridge, 1971, p. 21

[79] J.Topolski, Economic Decline in Poland… p. 135.

[80] Кузовков Ю.В. История коррупции в России. М., 2010, п. 9.1

[81] F.Spooner. Chapter II: The European Economy… p. 73

[82] Н.А.Рожков. Русская история… т. 4, с. 213-214; М.Н.Покровский. Русская история с древнейших… т. 2, с. 220

[83] J.Blum, Lord and Peasant… pp. 222-223; Н.А.Рожков, Русская история… т. 4, с. 36, 63. Подробнее об этом см. Кузовков Ю.В. История коррупции в России… пп. 8.1-8.2

[84] P.Chaunu, La civilization... pp. 230-232, 383.

[85] P.Slack, The Impact of Plague in Tudor and Stuart England, London, Boston, Melbourne & Henley, 1985, pp. 64-67, 138, 143

[86] Г.Джонс, Норманны… с. 80, 66, 101; A.Mitchell. Chapter III. European Fisheries in Early Modern History. Cambridge Economic History of Europe, Volume V, ed. by E.Rich and C.Wilson, Cambridge, 1977, p. 142

[87] K.Heleiner, Chapter I. The Population of Europe… pp. 27, 44-45

[88] Ibid, pp. 27, 16

[89] C.Wilson, England’s Apprenticeship… pp. 147-148

[90] R.Davis, The Rise of Protection in England… pp. 310, 313

[91] C.Cipolla, Introduction, in: Fontana Economic History, ed. by C.Cipolla, Vol. 3, Glasgow, 1978, p. 7

[92] C.Clark. Population Growth… pp. 64, 105.

[93] Н.А.Рожков. Русская история… т. 10, с. 274

[94] E.Wrigley, R.Schofield. The Population History of England… p. 341

[95] M.Barkhausen. Government Control and Free Enterprise in Western Germany and the Low Countries in the 18^th Century, in: Essays in Economic History, 1500-1800, ed. by P.Earle, Oxford, 1974, p. 257

[96] T.Holub. Die Herzoglich-Wuerttembergische Kommerzienduputation 1755. Ein Beitrag zum landesherrlichen Merkantilismus des 18 Jahrhunderts, Stuttgart, 1991, s. 15

[97] Ф.Лист. Национальная система политической экономии. Под ред. К.В.Трубникова, СПб, 1891, с. 285, 299, 357

[98] Демографы констатируют этот существенный рост рождаемости, обходя молчанием его причины (Population, Encyclopaedia Britannica 2005) или пишут, что он произошел «по неизвестным причинам». Как констатирует известный экономист Пол Самуэльсон, «Никто до сих пор толком не знает, как это объяснить» (П.Самуэльсон. Экономика. М, 1992, т.1, с. 27)

[99] Как пишет К.Сиполла, даже в Милане, где в XVII веке существовала развитая система приютов для детей-сирот, 80-90% подкидышей умирало в течение первого года жизни. C.Cipolla, Before the Industrial Revolution. European Society and Economy, 1000-1700, New York, 1976, pp. 67-68

[100] E.Meyer. Die Sklaverei im Altertum, in: E.Meyer, Kleine Schriften, Bd.1, Halle, 1924, s. 178

[101] H.Kellenbenz. Rural Industries in the West From the End of the Middle Ages to the 18^th Century, in: Essays in European Economic History, 1500-1800, Ed. by P.Earle, Oxford, 1974, pp. 48-49

[102] La Russie a la fin du 19e siecle… p. 539

[103] Так, по данным известного русского социолога М.М.Ковалевского, средний годовой заработок ткачихи-надомницы составлял в России в конце XIX в. всего лишь 12-15 рублей в год, в то время как при найме на работу только пропитание одного работника обходилось работодателю в 45 рублей за год. Ibid, pp. 543-544, 598.

[104] H.Kellenbenz. Rural Industries… pp. 50, 59, 76

[105] Ф.Лист. Национальная система политической экономии. Под ред. К.В.Трубникова, СПб, 1891 г., с. 285, 299, 357

[106] Russell J. The Control of Late Ancient and Medieval Population. Philadelphia, 1985, pp. 197, 207. Рассел и другие демографические историки утверждают, что практика избавления от новорожденных девочек была в древности самым распространенным методом ограничения рождаемости, чему имеется множество подтверждений. Так, результаты археологических раскопок на римских кладбищах, изучения списков жителей западных провинций Римской империи, надгробных надписей и т.д. свидетельствуют о том, что число мужчин в этих провинциях превышало число женщин в среднем в 1,5-2 раза. См. Кузовков Ю. Глобализация и спираль истории, глава VI.

[107] Здесь, конечно, не учитываются случаи, когда ввиду перенаселенности государство вынуждено стимулировать ограничение рождаемости, как это происходит в современном Китае. Но такие случаи, когда речь идет о территориях с чрезвычайно высокой плотностью населения (более 400-500 чел/км. км), чрезвычайно редки. В обычной ситуации, даже с точки зрения экономики, естественный рост является благом, а прекращение этого роста – несчастьем для страны (см. п. 4.5).

[108] С.Г.Кара-Мурза. Советская цивилизация. От начала и до наших дней. М., 2008, с.524

[109] A.Coale, B.Anderson, E.Haerm. Human Fertility in Russia since the 19^th Century. New York, 1979, p. 239

[110] Так, даже у первых лиц государства и правительства и у их подчиненных не было сколько-либо существенного имущества ни при жизни, ни после смерти, что является хорошо документированным фактом.

[111] A.Coale… p. 239

[112] А.Шубин. 10 мифов Советской страны. Правда о Великой эпохе. М., 2008, с. 403; Р.К.Баландин. Мифы революции 1917 года. М., 2007, с. 270; С.Г.Кара-Мурза. Советская цивилизация… с. 548

[113] Russell J. The Control of Late Ancient and Medieval Population. Philadelphia, 1985, p. 235