Книга 3, Юрий Кузовков, "История коррупции в России"
Глава 11

Глава XI. Коррупция в период царствования Петра I

11.1. Роль Петра I в социальной истории России

Все знают, что в царствование Петра I (1689-1725 гг.) произошел крутой поворот в русской истории; однако взгляды на сущность этого поворота и его значение для России - самые разные. Официальная советская историография считала Петра чуть ли не гением, такого же мнения придерживалась и «дворянская» историография: еще в XVIII веке он был назван «Петром Великим». Но всякий раз, когда русские историки становились свободными в выражении своих взглядов: первый раз на рубеже XIX-XX вв., когда они освободились от «дворянской» цензуры предшествующих веков, и второй раз после 1985 г., когда началась политика гласности, и они освободились от советской цензуры, то бóльшая или даже подавляющая часть серьезных (то есть не прячущихся от фактов) историков начинала высказывать очень сильные сомнения не только в том, что Петр I был «великим», но и в том, что его деяния были хоть в чем-то положительными для развития страны.

К числу положительных моментов в деятельности Петра I обычно относили то, что он прорубил «окно в Европу» и наладил с ней сотрудничество, создал русскую промышленность, современную армию и флот, способствовал распространению знаний, почерпнутых с Запада и, наконец, построил Петербург, один из красивейших городов мира. Однако целый ряд историков: М.Н.Покровский, В.О.Ключевский, Н.А.Рожков, Е.В.Анисимов, Н.И.Павленко, А.М.Буровский и другие, - доказали на огромном количестве фактов, что большинство этих заслуг ему приписывают необоснованно. В действительности его заслуги в создании современной армии и флота довольно скромны. Так, ряд историков указывает на то, что военная реформа – введение полков «иноземного строя» - в основном была проведена уже до Петра; а петровский флот (плохая копия голландского) был скверного качества и сгнил очень быстро и бесследно. Зато Петр, например, уничтожил флот поморов, состоявший из сотен крупных судов ледового класса, и после этого на два столетия было утрачено превосходство России в Арктике - см. Приложение к Главе XI (4). Да и сама рекрутская армия, созданная Петром, не очень подходила для войны с действительно серьезными противниками – подробнее см. п. 11.4.

Фрегат "Святые апостолы Петр и Павел" - картина А.Строка

Большие корабли, построенные Петром I по голландским проектам, выглядят очень внушительно и стоили огромных денег, но сгнили очень быстро, что хорошо известно - поскольку были построены из сырого леса, на скорую руку, с нарушением технологии петровскими временщиками. К тому же в узких проливах Балтики они оказались бесполезными – после ряда неудач в Северной войне Петру пришлось строить галерный флот, при помощи которого и были одержаны основные морские победы над шведами.

Заслуг в создании промышленности также нет: во-первых, она существовала и до Петра, во-вторых, она насаждалась силовыми методами, вопреки рыночным принципам, и, в-третьих, 80-90% созданных им предприятий перестали существовать в течение 50-60 лет (см. п. 11.2). Историки также с полным основанием утверждают, что при Петре разрушалась русская культура, через прорубленное «окно» улетучивалось богатство России (резкий рост экспорта сырья), и, наконец, что петровские реформы и завоевания сопровождались усилением деспотии и стоили жизней сотен тысяч русских людей, да и Петербург построен «на костях» – подробнее см. далее.

По-видимому, следует согласиться с выводами этих историков, так как приводимые ими факты – весьма убедительные, а факты, как говорится, упрямая вещь. Но прежде чем приходить к каким-либо выводам, необходимо рассмотреть всю совокупность фактов. Поэтому давайте сначала рассмотрим результаты деятельности Петра I в социальной и экономической областях - самых важных для развития общества и государства и непосредственно связанных с темой настоящей книги. К сожалению, результаты деятельности царя в этих областях были не просто отрицательными или нейтральными, а были катастрофическими для России:

1. Трансформация роли государства в обществе, отчуждение государства от народа. При Петре I процесс отчуждения государства от общества, начавшийся при Борисе Годунове и продолжившийся в течение XVII в., достиг своего апогея. Государство окончательно перестало отражать интересы общества, а стало служить исключительно узкому меньшинству, занимаясь грабежом населения в интересах (или по поручению) этого меньшинства. Что дает основание так говорить? Ведь сам Петр I в своих указах и посланиях часто указывал на «государственный интерес», «благо общее», «пользу всенародную», о которых он якобы неустанно пекся. Однако на самом деле это были пустые слова. Например, В.О.Ключевский писал о том, что царь «оставался туг к пониманию нужд народа», И.Л.Солоневич указывал на полный отрыв Петра от народа и полное незнание им и непонимание жизни этого народа, Н.А.Рожков отмечал, что «общее благо» понималось Петром в действительности как благо дворянской верхушки ([105] LXI; [218] с.466; [200] 5, с.203). Как писал Н.И.Павленко, «»Общее благо» - это фикция XVIII века… На самом деле «часы» всякий раз давали обратный ход, как только стрелки двигались к воображаемому царем »общему благу»… Вместо гармонии рождались новые социальные противоречия, вместо общего согласия – классовые антагонизмы» ([163] с. 699-700).

Уже на примере Бориса Годунова и первых Романовых (см. предыдущую главу) мы видели, что царь и окружавшее его олигархическое правительство в XVII в. занимались не регулированием деятельности своих подданных в целях создания равных условий конкуренции между ними, как это делает нормальное государство, а они запретили этим подданным заниматься целым рядом наиболее прибыльных видов деятельности, сделав их своей исключительной привилегией. Поэтому Коллинс, долго живший в России (середина XVII в.), писал: «царь - первый купец в своем государстве» ([183] 3, с.91). При Петре I ничего в этом отношении принципиально не изменилось: всеми интересными и прибыльными видами бизнеса, как и ранее, ворочали царь и его фавориты. Как писал английский посланник в 1706 г., «здешний двор совсем превратился в купеческий: не довольствуясь монополией на лучшие товары собственной страны… которые покупаются по низкой цене и перепродаются с большим барышом англичанам и голландцам, так как никому торговать ими, кроме казны, не позволяется, они захватывают теперь иностранную торговлю…» ([183] 3, с.149-150).

Но при первых Романовых вмешательство в хозяйственную деятельность своих подданных со стороны царя и окружавшей его верхушки держалось в неких пределах, когда же оно выходило за эти пределы, то кончалось терпение и у народа, и после очередного бунта (медного, соляного и т.д.) все возвращалось в прежнюю колею. Поэтому поддерживался некий баланс. А при Петре I этот баланс был резко нарушен. Царь и окружавшие его персоны резко расширили свое вмешательство в хозяйственную деятельность своих подданных (в виде запретов и прямого принуждения), а также очень сильно залезли им в карман. В итоге государство (или то, что им называлось) превратилось в гигантскую машину перераспределения общественных благ от народа в пользу небольшой кучки высокопоставленных лиц, а также в пользу дворянства, составлявшего всего лишь около 1% населения.

Например, как указывает Н.И.Павленко, Петр наводнил страну обесцененными деньгами, в результате чего покупательная способность рубля сократилась почти вдвое, что не преминуло сказаться на жизни и благополучии многих слоев населения ([163] с. 208). Вообще, «порча монеты» или выпуск быстро обесценивающихся бумажных денег (если это не было связано с какими-то исключительными обстоятельствами) во все эпохи являлись средством грабежа населения государством. Население вследствие таких мер лишалось значительной части своих сбережений, а дестабилизация денежного обращения пагубно сказывалась на экономической жизни страны.

Сбор налогов при Петре I вырос в реальных ценах (с учетом обесценения рубля) в 3,5 раза, что было, по словам Н.А.Рожкова «достигнуто ценою разорения страны, точнее, главной массы трудящихся, большинства населения» ([200] 5, с.161). Причем, кроме увеличения существующих налогов и введения нового подушного налога, в его царствование началась настоящая вакханалия со всевозможными поборами, напоминающая то, что творилось в XVII-XVIII вв. в магнатской Польше, где было порядка 50 различных налогов и поборов. Как указывал В.О.Ключевский, начиная с 1704 г. один за другим Петр I вводил всевозможные налоги: нлогиючевский, « сапоги, о, что им называлось)о залезли им в карман. возвращалось в прежнюю колею, то за пределы терпения говлю.а хомуты, шапки, сапоги, кожи, с извозчиков, посаженный, покосовщинный, пчельный, банный, мельничный, пролубной, ледокольный, погребной, водопойный, трубный, с плавных судов, с дров, с продажи съестного, с арбузов, огурцов, орехов и т.д. Налогами облагались и религиозные верования (со староверов требовали налоги в двойном размере), и культурные традиции (налог на бороду, усы и русскую одежду)» ([105] LXV).

Но подавляющая часть этих резко возросших налоговых поступлений в казну расходовалась не на общественные нужды, и даже не на военные нужды, а попросту разворовывалась или присваивалась тем или иным способом теми, кто стоял у «кормушки». Например, Александр Меншиков сам производил чеканку царских монет с уменьшенным содержанием серебра ([183] 3, с.218). При этом, разумеется, он клал разницу между стоимостью и серебряным содержанием монеты не в казну государства, а себе в карман – таким образом, средства от грабежа населения (за счет «порчи монеты») поступали не столько в казну, сколько в карманы петровских временщиков.

Вообще, Александр Меншиков, которого советская историография рисовала в качестве выдающегося государственного деятеля, представлял собой уникальный феномен с точки зрения истории коррупции. До начала карьеры у него не было ни гроша (он был сыном придворного конюха); а к концу царствования его благодетеля, как указывает И.Л.Солоневич, у него только в английских банках было спрятано 5 миллионов рублей, что примерно равнялось среднему годовому бюджету Российского государства за период царствования Петра I ([218] с.457). Помимо этого, по данным историка Н.И.Павленко, он владел 100 000 крепостных, большим количеством заводов и торговых предприятий, несколькими роскошными дворцами и большой сокровищницей золота и драгоценных камней ([161] с.99-100). Согласно свидетельству Лефорта, в ходе работы следственных комиссий в последние годы жизни Меншикова (когда он подвергся опале и ссылке) было подсчитано, что он за свою жизнь присвоил из казны от 51 до 66 миллионов рублей, то есть сумму, примерно в 10 раз превышавшую годовой бюджет казны в петровскую эпоху ([161] с.151). А при описи его имущества лишь в одном из его дворцов было обнаружено несколько тысяч изделий из золота, драгоценных камней и бриллиантов ([161] с.149).

Немало обогатились и другие «птенцы гнезда петрова»[1]. Например, перед началом царствования Петра I Б.П.Шереметеву, тогда еще юноше, принадлежало лишь 2910 дворов (то есть порядка 15 тысяч крестьян), в 1708 г. – уже 6282 двора и 36 000 крестьян; а его сыну в 1765 г. принадлежало уже около 150 000 крепостных крестьян, и он был самым крупным помещиком страны ([161] с.254).

Значительная часть денег, которые всеми правдами и неправдами выколачивались из населения при помощи армии, попросту не доходила до казны. По оценкам современников, из собранных 100 податных рублей только 30 попадали в казну, остальное чиновники делили между собой ([105] LXV; [163] с. 701)[2]. Но и из тех денег, что туда попадали, бóльшая часть разворовывалась на казенных подрядах или просто пропадала самым бездарным образом. Огромное количество солдат в период царствования Петра умерло от голода, то есть оттого, что куда-то исчезло продовольствие. Иностранцы постоянно отмечали нехватку нормального обмундирования и вооружения в петровской армии (тоже куда-то исчезли), из-за чего она больше походила на сборище оборванцев, чем на регулярное войско. В итоге, по оценке Вебера, хорошо знавшего положение дел в петровской армии, на одного погибшего в бою приходилось двое или трое погибших от голода или холода ([28] с.373). А общее число потерь в армии только за первые 10 лет Северной войны, по оценке Ключевского, составило более 300 000 человек ([105] LXI).

Историки приводят также многочисленные примеры бесхозяйственности. Два склада с конской сбруей сгнило в Новгороде (потому что про нее забыли) и «эту гниль потом выгребали оттуда лопатами». По той же причине сгноили горы ценного дубового леса, перевезенного для строительства флота на Ладожское озеро. Было построено 120 верст дороги от Петербурга в сторону Москвы, после чего строительство было заброшено, а построенный участок оказался бесполезным, так как дорога из Петербурга заканчивалась в новгородских болотах ([105] LXIV). Дважды - в 1697-1701 гг. и в 1704 г. - предпринимались попытки строительства Волго-Донского канала (причем, в разных местах!); и обе эти попытки закончились неудачей, строительство прекращали, несмотря на то, что уже было построено 24 шлюза. При этом число рабочих составляло десятки тысяч человек, условия работы были тяжелые, а смертность среди рабочих очень высока ([163] с. 757). Солдатам и офицерам при Петре годами не выплачивалось жалование, по-видимому, по причине того, что его также кто-то своровал, как и продовольствие, и военное обмундирование.

Значительная часть казенных денег уходила на строительство различных заводов, которые затем также передавались (на условиях откупа или на базе долгосрочной ссуды, но фактически безвозмездно) в руки немногих приближенных к власти. Воровство казенных денег продолжалось и после этого: заводам предоставлялись казенные заказы, а затем в счет этих заказов поставлялись товары низкого качества по завышенным ценам ([183] 3, с.127-128) - см. соответствующие примеры в Приложении к главе XI (3). Помимо заводов, Петр (бесплатно) раздавал своим фаворитам, или, как их потом называли, «припадочным людям», деньги и государственные земли с крепостными крестьянами. Так, только за 11 лет (1700-1711 гг.) он подарил таким образом 340 тысяч десятин пахотных земель и 27,5 тысяч крестьянских дворов ([183] 2, с.236).

Но бесплатная приватизация госимущества при Петре I осуществлялась не только в пользу петровых «птенцов» и чиновников, оказавшихся у «кормушки». Своим указом о единонаследии 1714 г. он одним махом бесплатно передал дворянам в собственность все поместья – подробнее см. Приложение к главе XI (2). Тем самым он окончательно перечеркнул всю работу, когда-то проделанную Иваном III и Иваном IV, по преобразованию феодальных вотчин в поместья, для чего, в частности, и была создана опричнина. Со времен Ивана III и Ивана IV все поместья (а они в конце XVI в. составляли порядка 90% всех нецерковных земель) находились в государственной собственности; и за владение ими дворяне были обязаны нести государственную службу. Передача поместий в собственность дворянам лишило эту обязанность всякого смысла и стала важным шагом на пути превращения дворян из «служилых», государственных людей, в трутней, ярким примером которых могут служить известные персонажи русской литературы более позднего времени (Обломов, Манилов, Онегин и т.д.). Именно поэтому, например, Н.А.Рожков пишет об эпохе Петра I как о последнем этапе «дворянской революции» ([200] 5, с.269), а многие историки сходятся на том, что после правления этого царя власть перешла в руки дворянства, и само государство стало «дворянским». Так, согласно выводам историков Е.В.Анисимова и Б.Н.Миронова, именно эпоха Петра положила начало формированию дворянства как самостоятельного сословия, обособленного от остального населения ([148] т. 1, с. 82; [10] с. 301) - см. также Приложение к главе XI (2).

Факты говорят о том, что Петр I прекрасно знал о масштабах коррупции среди своего окружения и среди дворянской «элиты», но не предпринимал никаких решительных мер для борьбы с ней. На Меншикова за время своего царствования Петр получил сотни доносов, и в отношении него Тайной канцелярией были заведены десятки дел о взятках, растрате казенных денег и воровстве денег из казны (в частности, на казенных подрядах). Только по одному из этих дел он обвинялся в присвоении более 1,5 миллионов рублей. Но позиции Меншикова как второго человека в государстве ничуть не пошатнулись. Петр заставил его лишь заплатить штраф по одному или двум полностью доказанным делам о воровстве из казны (сравнительно небольшим по украденным суммам), а остальные дела так и не были завершены до смерти Петра: пользуясь своим могуществом, Меншиков то затягивал следствие, то в конечном счете добился отставки и отправки в ссылку начальника Тайной канцелярии Василия Долгорукого.

Как указывает Н.И.Павленко, аналогичные дела, в том числе доказанные, имелись и в отношении других крупных вельмож – как их тогда называли, «верховников», или, говоря современным языком, олигархов: Апраксина, Головкина и других. Но кроме штрафов, а в иных случаях и просто требования вернуть украденные деньги в казну, никаких санкций со стороны Петра не последовало ([161] с.93-99). А ведь в любом нормальном государстве не то, что вынесения заключения суда о воровстве, а даже одного возбуждения такого дела было бы достаточно для лишения чиновника государственных должностей и отстранения от государственных дел. Зато мы видим совсем другой пример заботы Петра о «государственном интересе», когда речь идет о простых людях: солдата, взявшего себе кусок меди из горевшего дома во время пожара (который, скорее всего, пропал бы в огне) Петр, не раздумывая, убил прямо на месте: случай, поразивший иностранцев ([183] 3, с.188). То же касалось мелких чиновников, уличенных в мелких взятках – их Петр I наказывал, не раздумывая: увольнял со службы, сажал под арест, конфисковывал имущество и т.д. При этом размер ущерба, нанесенного государству действиями таких мелких чиновников, не шел ни в какое сравнение с тем ущербом, которые ему наносили действия «верховников», разворовывавших государство по-крупному и совершенно безнаказанно. Как писал Н.И.Павленко, «Грабеж казны Гагариным и Курбатовым, злоупотребления Нестерова [понесших наказания] на фоне казнокрадства Меншикова выглядят невинными забавами» ([163] с. 704).

Такую же заботу о «пользе всенародной» мы видим и в организации торговли и хозяйственной деятельности: торговля большинством товаров (водкой, солью, дегтем, мелом, рыбьим жиром, салом, щетиной и т.д.) населению была запрещена, якобы в интересах государства. По словам М.Н.Покровского, «система монополий никогда еще не достигала такого развития, как в первые годы XVIII столетия» ([183] 3, с.148). Как пишет Е.В.Анисимов, введение торговых монополий при Петре «приобрело огромные масштабы, охватывая практически все виды товаров, которые русские купцы продавали иностранцам… Участие казны в торговле, приобретшее при Петре огромный размах… имело следствием расстройство, дезорганизацию товарооборота, удушение свободного, основанного на рыночной конъюнктуре предпринимательства» ([10] с. 127-128).

Но здесь же мы видим крупного государственного деятеля и фактического главу правительства Александра Меншикова, который (в своих личных интересах) скупил большое количество лавок, погребов, харчевень, торговых мест и торгует там беспрепятственно, экспортирует в больших количествах пеньку, воск, сало, кожи и другие ценные виды сырья через своих агентов, владеет монополией на рыбную ловлю в Белом море и на Волге, соляными промыслами, лесопильными, кирпичными заводами, производством хрусталя, выпускает на своих заводах алкогольную продукцию и ее продает (несмотря на царскую монополию), производит чеканку царских монет с уменьшенным содержанием серебра ([183] 3, с.218). Помимо этого он, подобно И.Н.Романову, дядьке царя Алексея, выступает и в качестве главного бандита, занимаясь захватами крестьян. Но, правда идет еще дальше: тот воровал крепостных крестьян у других помещиков, а Меншиков хватает свободных крестьян и казаков в Малороссии и превращает их в рабов (холопов), заставляя работать на своих латифундиях. И Петр, которому об этом донесли, даже после вынужденного признания Меншикова, все равно его не трогает, оставляя все по-прежнему ([161] с.100-102).

С учетом вышеизложенного, образ Петра I как государственника, который создавался советской историографией, по-видимому, по политическому заказу Сталина[3], не имеет ничего общего с действительностью. Рассуждая непрестанно о «государственном интересе» и «пользе всенародной» (о чем далее будет сказано подробнее), Петр просто усиленно создавал себе имидж государственника, или даже «играл» в царя-государственника, отсюда и пошел соответствующий миф. Но даже один его указ по бесплатной передаче всех государственных поместий в личную собственность дворянам, перечеркнувший все, что до этого было создано действительными царями-государственниками Иваном III и Иваном IV, делает невозможным причисление к таковым Петра I. Если государство бесплатно передает бóльшую часть принадлежащих ему земель маленькой группе людей, и при этом даже не пытается, хотя бы ради приличия, установить некоторую компенсацию за передаваемые земли, то о какой государственности может вообще идти речь?

2. Окончательное уничтожение остатков демократии (самоуправления) и насаждение централизованной сословно-бюрократической системы управления. Ограбление народа в пользу узкого круга лиц и одного маленького сословия (а именно таким образом можно подытожить все приведенные выше факты) – не единственное, что делает государство Петра антинародным. Как указывает Н.А.Рожков, Петр I окончательно уничтожил последние остатки самоуправления и демократии, которые еще до него оставались, в частности, земства. Он уничтожил не только сельское самоуправление, которое и так уже почти исчезло с введением крепостного права, но и городское самоуправление ([200] 5, с.177).

О том же пишет Н.И.Павленко: «Создание областной администрации, на которую возлагался сбор налогов, вызвало ликвидацию органов городского самоуправления… Много лет спустя, вспоминая непродуманную акцию ликвидации органов городского самоуправления, царь назовет ее «рассыпанием храмины»…» ([163] с. 621). В то же время, широко разрекламированные советской историографией попытки Петра I создать новую систему городского самоуправления ни к чему не привели – во-первых, создание так называемых (новых) «органов городского самоуправления» противоречило насаждаемой самим царем централизованной бюрократической системе управления, а во-вторых, как указывал историк Н.П.Павлов-Сильванский, эти (новые) «органы городского самоуправления» были упразднены почти сразу же после смерти Петра, в ходе т.н. контрреформ 1727 г. ([160] т II, с. 388-389)

Параллельно этому создавалось редкостное и почти не имеющее аналогов в мировой истории бюрократическое государство. Как пишет Е.В.Анисимов, «Можно говорить о появлении при Петре подлинного культа бюрократического учреждения, административной инстанции…»; «создание бюрократической машины стало своеобразной «бюрократической революцией», в ходе которой был запущен вечный двигатель бюрократии» ([10] с. 239, 275).

По словам русского историка-монархиста Л.Тихомирова, это привело к «исключительному бюрократизму разных видов и полному отстранению нации от всякого присутствия в государственных делах», что «делает из якобы ‘совершенных’ учреждений Петра нечто в высшей степени регрессивное» ([218] с.29).

Как указывает Н.И.Павленко, создание новых бюрократических структур тяжелым бременем легло на население, увеличив поборы и уменьшив эффективность местных органов управления. Если раньше был один опекун – воевода, решавший все дела в области, то теперь, как писал в своем докладе царю А.Д.Меншиков, «над крестьянами десять и больше командиров находится, вместо того что прежде был один» ([163] с. 638-639).

В результате реформ Петра I государство не только превратилось в гигантскую бюрократическую машину, но оно стало почти исключительно дворянским государством, в котором лица, не относившиеся к дворянскому сословию, отныне не могли занимать какие-либо видные государственные должности. Как указывает Е.В.Анисимов, до Петра I служилое сословие не было отгорожено непреодолимым барьером от крестьян и горожан, из числа которых и вербовались служилые; при Петре же такой барьер был возведен – между дворянством и остальным населением ([10] с. 301). В частности, в конце царствования Петра лицам, не являвшимся дворянами, было запрещено занимать сколько-либо значимые чиновничьи посты ([163] с. 704) - подробнее см. Приложение к главе XI (2).

3. Введение крепостного рабства. Если до Петра крепостные крестьяне еще сохранили какие-то гражданские права, в частности, право жить и работать на своем участке земли, от которого по закону их нельзя было отделить, то при Петре и это право у них отняли. При нем широко распространилась практика купли-продажи крестьян. Так, указом от 7 апреля 1690 г. помещикам было разрешено свободно продавать крестьян, формально до этого считавшихся арендаторами поместных (т.е. государственных) земель. Именно с этого момента, в 1690-е гг., начался резкий рост сделок купли продажи крестьян помещиками, и произошла резкая деградация статуса крестьян, превращения их в некое подобие рабов – подробнее см. Приложение к главе XI (1). В дальнейшем практика торговли крепостными была расширена новыми указами, разрешившими покупку крепостных уже не только дворянами, но и, например, купцами в целях принудительного труда на заводах, а также покупку крестьян (рекрутов) в целях принудительной службы в армии.

Это привело к возникновению феномена крепостного рабства, утвердившегося на целое столетие после Петра I. Сотни тысяч крестьян, нередко целыми деревнями, были принуждены к рабскому труду на заводах, в качестве так называемых «приписных» крестьян. Население целых регионов России, в частности, всего Урала, которое было до этого свободным, вследствие такой «индустриализации» было превращено в рабов и было вынуждено работать в самых нечеловеческих условиях. Продавали не только рекрутов и крестьян для работы на фабриках, но и обычных крестьян целыми семьями; продавали и детей отдельно от родителей, и молодых девушек для любовных утех. При этом формально крепостные не являлись рабами, и даже, например, были обязаны платить государству подушный налог и нести другие повинности (что никогда не возлагалось на рабов). Но государство не обращало внимания на эти юридические противоречия, касавшиеся статуса крестьян, и своими указами, а также своим безразличием фактически узаконило свободную куплю-продажу крепостных и свело их положение к статусу рабов. Лишь в конце жизни Петр, будучи неизлечимо болен и, судя по всему, сильно мучимый совестью, издал два указа, которые пытались как-то ограничить торговлю крепостными, но которые из-за весьма противоречивых и невнятных формулировок оказались совершенно бесполезными. Согласно этим указам, купля-продажа крепостных была разрешена только в случае нужды (?!) и если продается вся семья целиком: дети вместе с родителями. Но, как отмечает историк Д.Блюм, несмотря на эти благочестивые указания, торговля крепостными продолжалась, и детей продолжали продавать отдельно от родителей, без каких-либо действий со стороны государства ([272] p.424).

Другими словами, и об этом пишет множество авторов (Д.Блюм, И.Л.Солоневич, Л.Н.Гумилев, Б.Н.Миронов, А.М.Буровский, Б.Башилов и другие), в царствование Петра крестьяне из крепостных превратились, или начали превращаться, в рабов, а государство начало превращаться в рабовладельческое ([272] p.476, 25; [65] с.165; [148] т. 1, с. 82, 367; [28] с. 437; [21] п. XI) – процесс, который окончательно завершился при Екатерине II во второй половине XVIII в. Причем, в отличие от древней Греции и Рима и других древних государств, которых с легкой руки Маркса стали называть «рабовладельческими», в России в XVIII веке рабами стало абсолютное большинство населения. Так, подсчитано, что даже в период пика рабовладения в поздней Римской республике число рабов там составляло всего лишь порядка 3 миллионов человек, при том, что на всех подвластных Риму территориях проживало примерно 50 миллионов человек. То есть, число рабов там даже в самый пик рабства было не более 10% населения, и почти все они были пленные иностранцы. А в России к концу правления Петра I крепостные, уже почти превратившиеся в рабов - коренные жители страны - составляли 55% всего населения ([272] p.420).

Наказание крестьян плетьми в XVIII веке - гравюра К.Гейслера

4. Создание режима террора, уничтожение личных прав и свобод. Как отмечали Н.А.Рожков и И.Л.Солоневич, Петр I установил в России режим террора и устрашения ([200] 5, с.205; [218] с.437). В.О.Ключевский писал, что «реформа Петра была борьбой деспотизма с народом» ([105] LXVIII). И даже либерально-дворянский историк С.М.Соловьев, в целом хваливший Петра I, называл его «страшным деспотом», правившим посредством произвола и насилия ([183] 3, с.104а). И действительно, тот режим, который установил этот царь, иначе как «террористическим» или «деспотическим», никак не назовешь. Если при Иване IV смертная казнь применялась лишь в отношении трех видов преступлений, при Алексее I – уже в отношении 60 видов, то при Петре I – в отношении 200 видов преступлений ([218] с.433). Именно при нем были введены такие одиозные казни как колесование и четвертование, которыми потом Россия «прославилась» на всю Европу. Были широко распространены также такие публичные наказания как вырывание ноздрей, отсечение рук, ног, клеймение ([200] 5, с.206). В армии была введена палочная дисциплина; избиение плетьми или батогами вообще применялось ко всем сословиям повсеместно за самые мелкие проступки. По словам Л.Н.Гумилева, Петр «установил на Руси рабство, ввел порку и продажу людей» ([65] с.165).

По мнению Е.В.Анисимова, Петр I насадил в России жесточайший военно-полицейский режим, коснувшийся каждого жителя страны. Важную роль в этом сыграли законы, ограничившие передвижение подавляющего числа жителей страны. Так, в соответствии с этими законами, любой крестьянин и горожанин, который отдалился от места жительства более чем на 30 верст, теперь считался беглым и подвергался жесточайшему наказанию ([10] с. 370). Кроме того, были:

- значительно расширен список «государственных преступлений», подлежащих суровому наказанию, к числу которых теперь относились казнокрадство и различные должностные преступления, утайка душ от переписи, сокрытие беглых, рубка заповедных лесов, неявка на смотр, проповедь учения раскольников, недоносительство на совершивших «государственные преступления» и т.д.;

- значительно ужесточились наказания за любые виды преступлений;

- началась мелочная регламентация всех сторон жизни: формы одежды, причесок, отделки частных домов (например, оштукатуривание потолков), погребальных обрядов (хоронить можно было только в гробах определенного размера, сделанных из дуба), ночью было запрещено выходить из дому (кроме знатных персон) и т.д.;

- всемерное поощрение доносительства – армия, полиция, помещики, священники, родственники были обязаны доносить на любого «подозрительного» человека или человека, «замышлявшего преступление»; доносительство лежало и в основе работы службы фискалов (налоговой полиции) ([10] с. 366-381).

Особую роль в создании и поддержании этого деспотического режима играла армия, которая теперь размещалась непосредственно среди населения, в домах крестьян и горожан. Причем эта практика постоя армии, которая первоначально объяснялась потребностями военного времени – ведения Северной войны со Швецией - сохранилась и после окончания Северной войны. Одной из целей, которая при этом преследовалась, по мнению Е.В.Анисимова, являлось осуществление военно-полицейского надзора над населением ([10] с. 364).

Петр I отменил даже право помещиков освобождать своих крестьян. Как указывает Д.Блюм, по указу от 31 марта 1700 г. все крестьяне, освобожденные своими помещиками, были обязаны немедленно явиться на призывные пункты в качестве рекрутов; а если их находили негодными для воинской службы, то их направляли в качестве крепостных к новому хозяину ([272] p.415). Таким образом, при Петре у русских крестьян, превращенных в рабов, было отнято даже то право, которое было у рабов в Древнем Риме и у холопов в Киевской Руси – право надеяться когда-нибудь получить вольную от хозяина; а у помещиков было отнято право оказать такую милость своим крестьянам.

Окончательно при Петре I были забыты прежние принципы судопроизводства, включая неприкосновенность личности без решения суда, использование суда присяжных и т.д., которые могли обеспечить какое-то подобие справедливого суда. Более того, эти принципы искоренялись самым решительным образом: прежнее судопроизводство было запрещено под страхом каторги ([200] 5, с.205). А новое судопроизводство и законы, введенные Петром, по существу узаконили и сделали нормой произвол над любым человеком со стороны помещика, чиновника и гвардейского офицера, которые теперь и вершили суд. В частности, гвардии, состоявшей из дворян, были предоставлены исключительные карательные права в отношении любых категорий населения, но, судя по всему, никто не объяснил ей ни ее обязанностей, ни ее ответственности. В итоге мы видим вопиющие примеры, когда гвардейские офицеры или солдаты, присланные для «надзора» и наведения порядка, сплошь и рядом используют свою власть либо для шантажа и выколачивания денег с тех, у кого эти деньги можно было получить, либо для того, чтобы, как писали современники в своих жалобах, просто «упиваться» своей властью над окружающими. Один из таких гвардейцев, присланный в Вятку, заковал в кандалы и держал в тюрьме десятки уважаемых людей, всячески издеваясь над ними и получая с них взятки, другой то же самое вытворял в Москве ([183] 3, с.195-196). А в Пскове гвардейцы забили до смерти главу города и члена городского совета ([28] с.400).

Следует отметить, что этот произвол и террор насаждался не только подручными царя, но и им самим. Самые известные примеры в этом отношении – булавинское восстание 1707-1708 гг. и так называемый «стрелецкий бунт» 1698 г. Так, при подавлении булавинского восстания на Дону Петр прибег, по словам Павленко, к «чудовищно жестоким формам борьбы с восстанием»; согласно его указу городки, причастные к восстанию, приказано было «жечь без остатку, а людей рубить, и заводчиков на колеса и кольи…». Всего при подавлении восстания, по оценке князя Долгорукого, руководившего карательными операциями, было уничтожено более 23 000 человек ([163] с. 332, 336).

Что касается стрелецкого бунта 1698 г., то, как выяснили историки, никакого бунта стрельцов на самом деле не было[4]. Стрельцы были, по выражению Н.Рожкова, «полурегулярной мелкодворянской пехотой» ([200] 5, с.50). Как и у других полурегулярных войск в допетровский период, служба в армии никогда не отнимала у них 365 дней в году: в перерывах между военными походами и сборами они возвращались домой и занимались хозяйством или торговлей. А Петр их погнал в Азовские походы (1695-1696 гг.), организованные из рук вон плохо, большинство участников которых умерло от голода и болезней. И затем, не дав отпуска, перевел их с юга на северо-западную границу, где намечалась война со Швецией. Но и здесь стрельцов продолжали морить голодом: как говорилось в челобитной стрельцов, месячного жалования им хватало на приобретение хлеба только на две недели ([163] с. 116). В итоге большая группа стрельцов, устав от голода и безделья, дважды совершала поход в Москву, как они утверждали, для свидания с женами и детьми и для передачи челобитных царским воеводам.

Утро стрелецкой казни - картина В.Сурикова (фрагмент)

Даже по самым строгим меркам такая самовольная отлучка вряд ли заслуживала большее наказание, чем несколько месяцев (в крайнем случае, лет) тюрьмы. Тем более, что ранее, в течение XVI-XVII вв., отлучки домой в перерывах между военными походами были священным правом стрельцов ([163] с. 115). Так и решили первоначально чиновники Шеин и Ромодановский, занимавшиеся усмирением «бунта». Они наказали 260 «буйных» стрельцов, уличенных в намерении или желании устроить действительный бунт в Москве (из них 122 стрельца были казнены), а остальных отправили по месту расположения частей ([163] с. 122-123). Но приехавший в это время из-за границы Петр рассудил иначе: он возобновил «розыск» по делу о «бунте», в результате которого казнил 1600 стрельцов ([161] с.181), а также двух священников, приписанных к стрелецкому полку, причем, казнил самым жестоким и устрашающим образом. Стрельцам ломали кости рук и ног, и положив на колеса, установленные на Красной площади, оставляли там почти на сутки, в течение которых они стонали и охали посреди собравшегося вокруг народа. А ведь почти у всех стрельцов среди этого народа были семьи или родственники, наблюдавшие за их мучениями. И после этого им отрубали головы: Петр собственноручно отрубил головы пятерым (по некоторым данным – восьмидесяти) стрельцам, а затем головы им рубили его «птенцы»: Меншиков (хвастался потом, что отрубил 20 голов: [161] с.181), Ромодановский и другие ([183] 3, с.72a). Такое впечатление, что Петр таким образом «проверял» преданность своих помощников и их готовность идти за ним до конца, а заодно хотел их всех замазать кровью. Как известно, к такому приему широко прибегают в преступном мире: повязать всю банду, особенно новичков, соучастием в одном кровавом преступлении, чтобы уже не сомневаться в дальнейшем в их преданности. К такому приему, как будет показано ниже, Петр прибегал не единожды.

Утро стрелецкой казни - картина В.Сурикова (фрагмент)

Однако этим дело не ограничилось. Как указывает Н.И.Павленко, трупы повешенных стрельцов (для устрашения) висели в Москве в течение 5 месяцев – с октября по февраль – а после их захоронения над общими могилами казненных были водружены спицы с наколотыми головами стрельцов ([163] с. 127).

Очевидно, что стрелецкие казни были направлены на тот же результат, что и другие действия Петра – на насаждение режима террора и устрашения. Вряд ли случайно и то, что насаждать этот террористический режим начали именно в Москве, где еще сохранился свободолюбивый московский посад (свободные горожане), требующий уважения своих человеческих прав. Нужно было растоптать, утопить в крови и ужасе все остатки этой московской городской свободы – вот в чем был главный и единственный смысл стрелецких казней.

11.2. Роль Петра I в развитии промышленности и экономики России

В советскую эпоху был создан миф о том, что при Петре I была построена мощная промышленность, которой ранее не существовало, и которая стала основой будущей промышленности страны. В действительности это неправда:

Во-первых, относительно развитая промышленность в России существовала и до Петра. Так, хорошо известно, что в эпоху Ивана Грозного Россия имела развитую промышленность, производившую пушки и ружья. По размерам артиллерийского парка (2 тысячи орудий) Россия превосходила другие европейские страны, причем все орудия были отечественного производства. Как пишут военные историки, «… в XVI веке Русь располагала самой мощной и самой многочисленной артиллерией [в Европе]… Флетчер, английский посол в Москве, в 1588 г. в своем отчете писал: «Ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса военных снарядов, как русский царь…» Важнейшие победы при Иване Грозном, например, взятие Казани и других городов, были одержаны благодаря артиллерии» ([45] кн. 3, с. 142-143). Значительная часть армии (около 12 тысяч) на конец XVI в. также была вооружена стрелковым оружием отечественного производства ([45] кн. 3, с. 136). Как указывал экономический историк Н.А.Рожков, в России в ту эпоху были развиты многие другие виды промышленного или ремесленного производства, в том числе металлообработка, производство мебели, посуды, льняного масла и т.д.; некоторые из этих видов промышленной продукции шли на экспорт ([200] т. 4, с. 24-29).

Хотя в период Смуты произошел упадок промышленности, но в течение XVII в. был построен ряд мануфактур - железоделательных, текстильных, стеклянных, бумажных и т.д. Почти все они были частными предприятиями и использовали свободный наемный труд. Кроме этого получило большое развитие производство кожаных изделий, которые в большом количестве шли на экспорт ([183] т. III, с. 117-122, 82).

Что касается Западной Европы, то промышленная революция там началась лишь в XVIII веке; а существовавшая в XVII веке промышленность была весьма примитивной, ничем особенным не выделяясь не только по сравнению с Россией, но и по сравнению с другими странами. Например, как пишет известный норвежский экономист Э.Райнерт, «Недавние исследования показали, как мало различались Китай и Европа еще в 1700 году; очевидно, что взгляд Европы и Запада на остальной мир уже давно замутнен европоцентристскими предрассудками против других народов и культур» (195] с. 45). Поэтому до XVIII века никакого существенного промышленного отставания России от Запада не было и не могло быть в принципе.

Во-вторых, представление о том, что Петр создал русскую промышленность, глубоко ошибочно. Как показали проведенные еще в начале XX в. специальные исследования, из числа созданных им мануфактур спустя 50-60 лет после его смерти осталось лишь 10-20%. Так, исследовавший данный вопрос П.Н.Милюков сделал следующий вывод: в списке фабрик 1780 г. «мы находим только 22 уцелевших от петровского времени; между тем общее количество фабрик и заводов, открытых при Петре, доходило до сотни» ([146] с. 87). Историк Д.И.Девятисильная провела более детальное исследование и пришла к выводу, что «в 1786 г. из построенных Петром 98 фабрик существовало только 11, возникших при жизни Петра… Таким образом, - заключала она, - то, что было создано волею Петра поспешно и без соображения с внутренними потребностями народа и отсутствием необходимых элементов производства, не смогло долго существовать» ([70] с. 72-75).

Данный факт был безоговорочно признан экономическими историками. Как писал, например, М.И.Туган-Барановский, «Эта мысль – что Петр направил развитие нашей промышленности по ложному пути, придал ей «искусственный» характер – стала общим местом в нашей литературе… После Корсака[5] аргумент этот повторялся сотни раз» ([246] с. 9). Как писал в ту же эпоху историк С.Князьков, «С промышленностью и торговлей случилось то же, что и со всеми реформами Петра… вяли, как скороспелые цветы» ([107] с. 329). По словам историка М.Н.Покровского, «Крах петровской крупной промышленности – несомненный факт… Основанные при Петре мануфактуры лопнули одна за другой, и едва ли десятая часть их довлачила свое существование до второй половины XVIII века» ([183] т. III, с. 123). Академик С.Г.Струмилин в своих «Очерках экономической истории России» в 1960 г. констатировал, что среди экономических историков с середины XIX и по середину XX века стало общепризнанным мнение об искусственном характере созданной Петром I промышленности ([228] с. 278-316).

Надо отметить, что экономическая история, в отличие от многих других наук, объективна и материальна. Если установлено, что 80-90% петровских мануфактур перестали существовать в течение жизни одного поколения после Петра, то этот факт установлен окончательно. Можно сколько угодно спорить, например, была ли петровская культурная революция злом или благом, но по вопросу петровской промышленности спорить бессмысленно. Потому что никакой промышленности он не создал. Промышленность – это то, что остается потомкам и продолжает им служить, а не то, что исчезает в течение жизни одного поколения. Например, текстильная промышленность в Иваново, созданная при Николае I, до сих пор является главным текстильным центром России.

Таким образом, насаженное в СССР представление о том, что Петр I при помощи командно-административных методов заложил основы промышленности страны, создал ее промышленную базу, не имеет ничего общего с действительностью и является всего лишь идеологическим мифом, служившим оправданием и обоснованием командно-административных методов в экономике, методов принуждения, применявшихся Сталиным и его преемниками.

На самом деле реформы Петра I имели результат, прямо противоположный тому, что утверждала советская историография. Он состоял в том, что российская промышленность в течение XVIII – начала XIX вв. проявила хроническую неспособность к развитию и внедрению результатов промышленной революции, происходившей в это время в Западной Европе, что признается экономическими историками (см. далее, а также см. Приложение к главе XI (3)). И следовательно, единственный путь, по которому суждено было идти нашей стране после петровских реформ, состоял в постепенном превращении России в сырьевой придаток или сырьевую колонию Запада. Это и происходило в последующем. Так, при Екатерине II Россия импортировала из Западной Европы в 3 раза больше мануфактурных изделий, чем производила сама. А экспортировала туда почти исключительно сырье и полуфабрикаты (см. следующую главу).

Многие историки – последователи советской школы – вынуждены сегодня признать факт развала петровской промышленности. Но они при этом утверждают, что после реформ Петра I «промышленность пошла по крепостническому пути развития». Данное утверждение является полнейшей бессмыслицей. Никакого «крепостнического пути развития» промышленности не существует, как не существует колбаса второй свежести. Этот «путь» был придуман Петром I и является ничем иным, как иллюзией, плодом его безумной фантазии. На базе крепостного труда можно было развить только примитивную добычу сырья и примитивное ремесленное или кустарное производство. Никакой иной «крепостнической промышленности», производившей качественные и конкурентоспособные мануфактурные изделия, создать было в принципе невозможно. Факт развала, самоуничтожения 80-90% созданных Петром крепостных мануфактур является самым лучшим тому подтверждением. Что касается остальных 10-20% созданных при его жизни заводов, относящихся в основном к уральской металлургии, то это была кустарно-ремесленная выплавка сырого чугуна по технологии, сохранившейся в почти неизменном виде еще с эпохи античности. Причем, насаждение этих кустарно-ремесленных производств, основанных на крепостном труде, при Петре и его преемниках заложило хроническую отсталость российской металлургии и ее отставание от западной в течение последующих 200 лет – подробнее см. далее, а также Приложение к Главе XII (1).

В этой связи можно привести следующий вывод, сделанный в свое время французским историком и мыслителем XIX века Алексисом де Токвилем: «Я не знаю, можно ли назвать народ, от тирийцев до флорентийцев и англичан, который занимался бы обрабатывающей промышленностью и торговлей и не был при этом свободен. Значит, существует близкая связь и необходимая зависимость между двумя этими явлениями – свободой и обрабатывающей промышленностью» ([343] p. 515). Это высказывание следовало бы наклеить на лбу у каждого историка, рассуждающего о «крепостническом пути развития промышленности».

Однако вернемся к фактам. Итак, каковы же обстоятельства, сделавшие невозможным нормальное развитие русской промышленности после Петра I?

Во-первых, своими реформами Петр практически уничтожил в стране класс свободных наемных рабочих и класс свободных предпринимателей. Причина состояла в том, что для всех крестьян (а они составляли 95% населения страны), был введен жесточайший полицейский режим, который запретил крестьянам, причем любым – и крепостным, и государственным, отлучаться более чем на 30 верст от своей деревни. Любого крестьянина, обнаруженного за 30 верст без специального разрешения (получить которое было чрезвычайно сложно) сразу же хватали и отправляли на каторгу. Кроме того, крестьянам строго запретили заниматься экономической деятельностью.

Данный факт хорошо известен, равно как и его последствия. Как пишет, например, Н.И.Павленко, «Каждый крестьянин, не имевший паспорта или отпускного свидетельства от помещика, объявлялся беглым, если его обнаруживали на территории, отдаленной от постоянного места жительства более чем на 30 верст. Паспортная система затрудняла миграцию крестьянского населения и на долгие годы затормозила формирование рынка рабочей силы» ([163] с. 686).

Как указывает Е.В.Анисимов, данный запрет распространялся не только на крестьян, но и на горожан (посадских) - беглыми теперь считали любого крестьянина и посадского, кто отдалился от места жительства более чем на 30 верст ([10] с. 370). Причем, как отмечает историк, для многих крестьян и горожан не существовало даже теоретической возможности когда-либо надеяться получить паспорт - воеводы, выдававшие паспорта, порой находились за 100-200 верст ([10] с. 378).

По существу, введенный при Петре запрет на передвижение за пределы 30-километровой зоны превращал каждую деревню и город в своего рода резервацию для туземцев. Такое жесткое прикрепление 98% населения страны, не относящегося к высшим сословиям, к своему месту жительства, судя по всему, преследовало чисто полицейские меры. Оно лишало его возможности сбиваться в большие массы, представлявшие угрозу правящей верхушке. Но оборотной стороной стало уничтожение свободной рабочей силы в стране и уничтожение класса предпринимателей. Отныне крестьяне – а это почти всё население России, 95% населения, не могли становиться ни наемными рабочими в городе, ни предпринимателями, так как им было запрещено заниматься каким-либо бизнесом. А безработные горожане не имели права покинуть свой город, чтобы устроиться на работу в соседнем городе. Кстати говоря, эти важнейшие факты в современных учебниках истории даже не упоминаются.

О том, сколь пагубное воздействие оказали эти меры на экономику, можно судить по последующим событиям. Отмена этих полицейских мер деспотического характера при Николае I сразу же привела к бурному развитию промышленности. В течение 30 лет после их отмены промышленность России развивалась небывалыми темпами. Текстильное и машиностроительное производство в стране с 1830 по 1860 гг. увеличились приблизительно в 30 раз ([228] с. 426-427). И это происходило не только благодаря вовлечению масс крестьян в работу на фабриках и заводах в качестве рабочих, но и благодаря тому, что многие крестьяне сами начали строить фабрики и заводы, что ранее, после реформ Петра I, им было категорически запрещено делать под страхом жесточайшего наказания. Теперь же, после снятия этих запретов в эпоху Николая I, среди крестьян началась настоящая «предпринимательская лихорадка». Так, по данным историка Д.Блюма, все или почти все из 130 хлопчатобумажных фабрик города Иваново в 1840-е годы принадлежали крестьянам, ставшим предпринимателями ([272] p. 301).

Во-вторых, Петр I уничтожил рыночные механизмы в экономике, насадив командно-административную экономику вместо рыночной. Но эта экономика не была способна не только к развитию, но даже к нормальному производству. Хорошо известно, что изделия петровских мануфактур были низкого качества – см. Приложение к главе XI (3). Такими же они оставались и при Екатерине II, когда и по качеству, и по объему выпускаемой продукции русская промышленность не могла удовлетворить даже потребности армии в сукне, не говоря уже о современном вооружении, которое в основном закупалось на Западе. Лишь после свертывания командно-административной системы управления промышленностью в начале XIX в. появились первые признаки улучшения ситуации в промышленности - см. Приложение к главе XI (3).

В-третьих, Петр целенаправленно разорял и уничтожал малый и средний бизнес (см. Приложение к главе XI (3)), который является основой роста промышленности. Именно благодаря малому и среднему бизнесу, как показали исследования экономических историков, Западная Европа в течение XVIII-XIX вв. достигла выдающихся успехов в развитии своей промышленности ([126] с. 347-348).

Уничтожая средних и мелких купцов и предпринимателей, Петр насаждал крупное производство, которое, как видим, в последующем потерпело полный крах – 80-90% созданных при Петре крупных мануфактур перестало существовать. Но и те 10-20%, которые остались, например, металлургические заводы Демидовых на Урале, являли собой пример хронической отсталости. Историк Т.К.Гуськова, изучавшая историю демидовских заводов, сделала вывод о том, что это было по сути не мануфактурное, а ремесленное производство и констатировала «почти полное отсутствие технического прогресса» на этих заводах в течение XVIII в. ([62] с. 15, 22) (подробнее см. Приложение к Главе XII (1)). В соответствии с выводами экономического историка М.И.Туган-Барановского, русская металлургия являла собой пример хронической отсталости вплоть до конца XIX в. По его мнению, это было в первую очередь обусловлено тем, что с самого начала она полностью была основана на крепостном принудительном труде, что очень затруднило ее переход на «нормальные» условия работы ([246] с. 65-66).

Итак, общий вывод состоит в том, что:

- Петр I не смог создать промышленности; его попытка создания промышленности провалилась;

- проведенные им реформы предопределили промышленную деградацию России и хроническое отставание нашей страны от Запада в своем промышленном развитии в течение всего XVIII в. и начала XIX в.

Именно реформы Петра I явились главной причиной начавшегося отставания России от Запада. Как было показано, этого отставания еще практически не было в конце XVII века, когда Западная Европа сама была довольно отсталой в области развития промышленности. Однако эта ситуация быстро изменилась в XVIII веке, когда на Западе началась Промышленная революция.

Россия эту революцию проспала полностью, так сказать, пролежав на печи весь XVIII-й и начало XIX века, и проснулась лишь к царствованию Николая I. И это произошло вследствие реформ Петра I, сделавших нашу страну неспособной к промышленному развитию. Отставание от Запада сыграло роковую роль в дальнейшей истории России. Ведь и после того, как Николай I осуществил «контрреформы», которые ликвидировали значительную часть петровских реформ (уничтожение паспортной системы, крепостного рабства, командно-административного диктата в промышленности и т.д.) и резко ускорили развитие русской промышленности, отставание России от Запада в этой области сохранялось. Россия с этого момента начала быстро развивать свою промышленность; но и Запад шел вперед в своем развитии. В итоге даже за 80 лет, к 1913 году, Россия так и не смогла ликвидировать тот огромный разрыв, который накопился за 100 с лишним лет после петровских реформ и стал непосредственным их результатом.

11.3. Трансформации мифа о царе-государственнике

Итак, мы выяснили результаты деятельности Петра I в социальной и экономической области. Они оказались поистине дьявольскими, ибо вряд ли было в истории что-либо более дьявольское, чем государство, грабящее и терроризирующее собственное население и превращающее его в рабов, лишая тем самым страну возможности нормально развиваться. В сущности, это и не было государством вовсе, это было фикцией государства: мы выяснили выше, что государство существует для защиты интересов подавляющего большинства населения. А здесь эти интересы полностью игнорировались ради интересов узкой группы и маленького сословия.

Сделанные выше выводы, касающиеся результатов деятельности Петра I в социальной и экономической области, были с середины XIX в. и вплоть до 1930-х гг. общепризнанными среди историков и мыслителей. Так, уже историк Н.М.Карамзин в начале XIX в. обвинял Петра в измене «истинно русским» началам жизни, а его реформы назвал «блестящей ошибкой».

В середине XIX в. историк и писатель Константин Аксаков написал, обращаясь к Петру, «Вся Русь, вся жизнь ее доселе тобою презрена была, и на твоем великом деле печать проклятия легла» ([200] 10, с. 337). Как писал во второй половине XIX в. писатель Ф.М.Достоевский, «Петровская реформа, продолжавшаяся вплоть до нашего времени, дошла, наконец, до последних пределов. Дальше нельзя идти, да и некуда: нет дороги, она вся пройдена… Вся Россия стоит на какой-то окончательной точке, колеблясь над бездною». Виссарион Белинский в качестве вывода своего исследования о реформах Петра I привел следующее «издевательское» двустишие, ставшее популярным среди интеллигенции той эпохи: «Россия тьмой была покрыта много лет, Бог рек: "Да будет Петр!" и был в России свет».

В начале XX века историк В.О.Ключевский сделал следующий вывод о реформе Петра I: «Она была революцией не по своим целям и результатам, а только по своим приемам и по впечатлению, какое произвела на умы и нервы современников» ([105] LXVIII). К такому же заключению пришел академик С.Ф.Платонов (позднее репрессированный Сталиным): «Народ… считал реформу не национальной и приписывал ее личному капризу своего царя… Реформы Петра по своему существу и результатам не были переворотом; Петр не был царем-революционером, как его иногда любили называть… В экономической политике Петра, в ее задачах… нельзя видеть крупного переворота. Результаты, достигнутые Петром, не поставили народное хозяйство на новое основание» [178].

Этот общий вывод историков в 1920-е годы резюмировал князь Д.П.Святополк-Мирский: «Теперь доказано, что Петровские неосмысленные, насильственные, оскорблявшие национальную гордость и самолюбие реформы не дали России ничего положительного» [208].

Аналогичные выводы содержались в трудах иностранных историках, изучавших Россию. Так, французский историк А.Леруа-Болье конца XIX века в своей книге «Империя царей и русские»[6] характеризовал Россию XVIII века как «молодую колонию старой Европы» и утверждал, что падение моральных норм среди русского дворянства в ту эпоху превзошло самые худшие западноевропейские примеры. «Помимо морально-нравственного зла, - писал Леруа-Болье, - результатом реформ Петра Великого стало также зло интеллектуальное, и к этой фатальной связке добавилось зло социальное и зло политическое… Петр… загасил в своих подданных дух инициативы и тем самым уничтожил главный двигатель прогресса. Приучив их лишь воспринимать чужие идеи, поставил их в подчиненное положение к иностранным учителям. Эта тенденция к копированию всего иностранного на столетие затормозила появление подлинно национальной и оригинальной русской литературы… К этому интеллектуальному злу добавилось зло социальное… Начав копировать иностранное, русские после реформы Петра перестали быть русскими. В то время как высшие классы превращали себя в немцев и французов, Россия оказалась разделенной на две нации, изолированные друг от друга языком и обычаями, неспособные друг друга понять… Перестав быть собой, но и не став Европой, Россия оказалась в подвешенном состоянии между двумя берегами» ([312] tome 1, pp. 255-261).

Однако советское руководство в 1930-е годы решило, что эти выводы историков плохо служат задачам социалистического строительства и решило возродить миф о Петре I как о царе-государственнике, созданный в свое время еще при жизни Петра. При этом, надо полагать, Сталин и его преемники руководствовалось простыми соображениями. Строителям социалистического государства нужны были примеры русских правителей-государственников, но не из числа последних Романовых, которые, согласно марксистской идеологии, совершали ужасные вещи: строили капитализм и эксплуатировали пролетариат. Поскольку к Петру I у советских марксистов таких претензий не было, то было решено сохранить миф о нем в том виде, в каком он существовал в XVIII веке. Поэтому при советской власти Петр I опять стал «гением» (именно таковым его считало большинство советских историков), несмотря на то, что его «гениальность» была развенчана историками еще в XIX – начале XX вв., и тогда же была доказана его бездарность как правителя.

Безусловно, советским идеологам импонировали также командно-административные методы, применявшиеся Петром I в промышленности. Ведь при Сталине и его преемниках применялись похожие методы. Поэтому выводы экономических историков о развале петровской промышленности также были забыты, а вместо них во все учебники был помещен миф о могучей промышленности, созданной гением Петра, который не имел ничего общего с действительностью и с историческими фактами.

Надо полагать, именно по указанным причинам в 1930-е годы началось сознательное переписывание всего ранее написанного историками о Петре I и насаждение образа «великого Петра», царя-государственника в книгах (книга Алексея Толстого «Петр I»), фильмах (фильм «Петр I») и т.д. Ряд историков, не согласных с новой «линией партии» в области русской истории, подверглись репрессиям. Так в 1930-е гг. были репрессированы упоминавшийся выше академик С.Ф.Платонов, а также академики Н.М.Дружинин и Е.В.Тарле.

Наверное, создавая идеализированный образ Петра, советские идеологи, писатели и кинорежиссеры руководствовались благими намерениями. Они хотели создать образ великого правителя-государственника, который должен был вдохновить советских людей на самоотверженный труд по строительству социалистической промышленности. Так, по мнению И.Л.Солоневича, книга Алексея Толстого «Петр Первый» рисовала не Россию начала XVIII века, а «сталинскую Россию, петровскими методами реализующую петровский же лозунг «догнать и перегнать передовые капиталистические страны»» ([218] с. 428). Таким образом, и книга, и фильм «Петр Первый» той эпохи являлись своего рода «агитационным материалом», таким же, каким являлись другие фильмы той эпохи – «Кубанские казаки», «Светлый путь», «Свинарка и пастух» и т.д. Но, как говорится, благими намерениями вымощен путь в ад. Одно дело – фильм, несколько приукрашивающий действительность, и другое дело – фильм, сильно искажающий историю. Использование истории в идеологических целях и искажение в этих целях исторической правды несет такое зло с точки зрения долговременного воспитания общества, что это зло значительно перевешивает любые конъюнктурные идеологические результаты, достигаемые посредством подобного «оболванивания» народа.

Размеры культа Петра I в советской историографии даже увеличились при преемниках Сталина. Так, в статье «Крепостное право» Большой Советской энциклопедии за 1973 г. (3-е изд.) были удалены все факты, свидетельствующие об ужесточении крепостного режима при Петре I, которые содержались в предыдущем издании БСЭ 1953 года, и утверждалось, в противоречие с приводимой в статье ссылкой на труд историка Манькова, что купля-продажа крепостных крестьян была полностью легализована еще до Петра I ([24] 13, с. 389; [23] 23, с. 343). О действительных выводах, содержащихся в книге Манькова, см. Приложение к Главе XI (1). Таким образом, указанная статья в БСЭ за 1973 г. является примером откровенной фальсификации исторических фактов в целях приукрашивания «деяний великого Петра».

11.4. Кто осуществлял реформы Петра I и в чем смысл этих реформ?

Итак, результаты объективного анализа и выводы объективных историков свидетельствуют о негативной роли реформ Петра I в истории нашей страны. Вместе с тем, не вызывает сомнения то, что они изменили ход русской истории. И хотя петровские реформы либо были проведены из рук вон плохо, либо привели совсем не к тем результатам, какой следовало бы ожидать, но все же они были проведены и предопределили всю историю России на 100-200 лет вперед. Поэтому возникает два вопроса - сам ли Петр задумал и осуществил все эти реформы или он был лишь исполнителем, и в чем был смысл этих реформ?

Историки начала XX века, глубоко и серьезно изучавшие реформы Петра I: В.О.Ключевский, М.Н.Покровский, Н.А.Рожков, - уже давно пришли к однозначному выводу по первому вопросу: основные элементы петровских реформ были задуманы, начаты или частично осуществлены еще до начала его царствования ([105] LXVIII; [200] 5, с.273). Как писал В.О.Ключевский, «Петр стал преобразователем как-то невзначай, как будто нехотя, поневоле… уже до Петра начертана была довольно цельная преобразовательная программа, во многом совпадавшая с реформой Петра, в ином шедшая даже дальше ее» ([105] LXVIII).

Так, военная реформа была в значительной мере осуществлена еще до Петра. Уже при Алексее I примерно половина армии состояла из «полков нового строя»; проект создания рекрутской армии был еще до Петра разработан главой правительства Софьи Голицыным – см. Приложение к главе XI (4).

Указ 7 апреля 1690 года, разрешивший куплю-продажу поместных крестьян, был принят Петром, когда ему было всего лишь 18 лет, и когда он вряд ли был самостоятелен в своих действиях. Еще до Петра, двумя годами ранее (в 1688 г.), был принят указ, разрешивший куплю-продажу вотчинных крестьян. А в последующем, уже в возрасте 30-50 лет (то есть вполне осознанно) Петр I выпустил целую серию новых «крепостнических» указов, благодаря которым еще более расцвела торговля крепостными крестьянами, поместья были окончательно приравнены к вотчинам, а статус крестьян еще более деградировал – см. Приложение к главе XI (1) и (2).

Даже брить бороды и насаждать иностранную одежду среди «высшего общества» (чиновничества) начал впервые не Петр I, а царь Федор (1676-1682 гг.) – см. далее.

Кроме того, историков уже давно ставит в тупик вопрос о том, каким образом один человек смог осуществить столь масштабные реформы, которые вызывали огромное недовольство населения и у которых почти не было сторонников[7]. Тем более что, как утверждает ряд авторов, Петр I отнюдь не обладал какими-то исключительными способностями в области государственного управления. Например, в течение своего царствования Петр выпустил 20 000 одних только указов; некоторые из них были попросту бессмысленными[8] или недоступными для понимания (в том числе с примесью голландских слов или просто написанными неразборчиво). Причем, во многих случаях его не интересовала их дальнейшая судьба (что и немудрено при таком количестве). Как утверждает А.М.Буровский, большую часть указов из этого огромного количества видело только его ближайшее окружение, лишь малая их часть рассылалась, и уже совсем немного попадало в глубинку. Таким образом, делает вывод историк, «деятельность Петра есть лишь имитация деятельности государственного человека» ([28] с.339). Кроме того, он полагает и доказывает, что у Петра с детства проявился и развился так называемый синдром гиперактивности и дефицита внимания ([28] с.341) – болезнь, которая исключает способности к осуществлению каких-либо последовательных реформ. И.Л.Солоневич указывает, что Петр всю свою жизнь куда-нибудь ехал, так как принципиально не мог усидеть больше нескольких дней на одном месте; а управлять государством, будучи все время в дороге, во всяком случае, в то время, было просто невозможно ([218] с.486). Это подтверждают иностранцы, путешествовавшие с Петром: они писали, что не понимают, когда русский царь управляет государством, они целыми днями или даже неделями неотлучно находились возле него и ни разу не видели, чтобы он занимался какими-то государственными делами ([183] 3, с.207).

С этим не согласны другие авторы: Е.В.Анисимов, Н.И.Павленко, - утверждающие, что в зрелом возрасте Петр I был основной движущей силой некоторых реформ ([10] с. 239). Вместе с тем, Павленко также указывает на крайнюю непоследовательность реформаторской деятельности царя, отмечая как закономерность то, что Петр, начав что-то менять и разрушив старое, бросал все в незавершенном виде и лишь спустя много лет принимался доводить до конца то, что когда-то было им начато ([163] с. 621-635).

Судя по всему, некоторые реформы осуществлялись при незначительном личном участии царя. По мнению М.Н.Покровского, роль Петра в административной реформе 1698-1699 гг. ограничилась лишь тем, что он предложил переименовать глав областей из «воевод» в «бурмистров» - слово, которое он привез из Голландии, всё остальное было задумано и осуществлено без его участия ([183] III, с. 149).

Итак, нет сомнения в том, что реформы Петра:

- были запланированы и начали осуществляться еще до его восшествия на трон и в первые годы царствования, когда он не принимал активного участия в управлении государством;

- осуществлялись не только им самим, так как и в силу масштабности реформ, и в силу их непопулярности, и по своим способностям он не мог их осуществить в одиночку.

Кто же в таком случае «двигал» эти реформы? Дворянство? Но, например, А.М.Буровский указывает, что дворянство страдало от них порой не меньше, чем простой народ: за все промахи в реформах дворяне расплачивались побоями, ссылкой, а то и конфискацией имущества или даже казнью ([28] с.492). Казненные Петром стрельцы, кстати говоря, тоже были «мелким дворянством», по определению Н.А.Рожкова. Судя по всему, эти реформы осуществлялись не каким-то широким кругом дворян, а тем узким кругом чиновников, в первую очередь чиновников-олигархов, которые окружали Петра. Так, М.Н.Покровский пишет, что «верховные господа» сразу стали хозяевами созданных Петром коллегий, и что «коллегиальность» петровских учреждений была пустой формой, за которой скрывалась вертикаль власти от «верховных господ» к их подчиненным-членам коллегии. Да и сами упразднения и появления тех или иных коллегий, как он отмечал, означали всего-навсего отставку или выдвижение того или иного «верховника» и ничего общего не имели с действительной реформой правительства ([183] 3, с.164-167). Следовательно, по мнению М.Н.Покровского, введенная Петром система коллегий была не чем иным, как советом олигархов[9]: каждая коллегия возглавлялась одним из них (Меншиковым, Апраксиным, Головкиным, Голицыным, Петром Толстым, Мусиным-Пушкиным, Долгоруким и т.д.), а члены коллегии были просто слугами олигарха или зависимыми от него людьми. Вот что из себя представляло то «правительство», которое правило страной: совет олигархов и их агентов или слуг при бездарном и неспособном к управлению царе[10]. Как пишет Покровский, все государственные дела «решались «верховными господами» совершенно самостоятельно, Петр… вмешивался в них лишь спорадически» ([183] 3, с.207).

Н.И.Павленко отмечает огромную власть князя Меншикова, сохранявшуюся в течение всего царствования Петра I. Как писал в 1705 г. о Меншикове в донесении своему правительству английский посол Витворт, «ничто не делается без его согласия, хотя он, напротив, часто распоряжается без ведома царя»; датский посол Юст Юль в 1708 г. приводил слова самого Петра I: «Без меня князь может делать, что ему угодно; я же без князя ничего не сделаю и не решу» ([161] с. 57). При этом, как уже говорилось, Меншиков был не только крупным чиновником, но и крупным олигархом.

Историк приводит также примеры острой борьбы, разгоревшейся между двумя олигархическими группировками в последние годы царствования Петра I. К одной из них принадлежали так называемые верховники Меншиков, Головкин и Брюс, к другой – Д.М.Голицын, Г.Ф.Долгорукий и Шафиров. Причем, как пишет Н.И.Павленко, верховники «вели себя непристойно даже по воззрениям того времени» ([163] с. 710-711). В последующем, после смерти Петра, эта борьба перерастет в настоящую войну за власть с участием гвардейских полков, поддерживавших ту или иную группировку верховников-олигархов.

Надо признать, что Петр в отдельные моменты своего царствования пытался бороться с всевластием верховников, но у него это не очень получалось. Так, указом царя от 1711 г. были учреждены фискалы – следователи-ревизоры в количестве 500 человек, которые должны были выявлять случаи воровства казенных денег и привлекать к ответственности виновных ([161] с.129). В последующие годы они действительно завели немало дел против чиновников и, видимо, доставили немало хлопот олигархическому «правительству». Но в 1714 г. вся деятельность фискалов была по сути свернута другим указом Петра, по которому в случае ошибочно заведенного дела фискалы должны были из своего кармана платить штраф, а в случае доказанного злого умысла с их стороны (?) подлежали такому же уголовному наказанию (!), какому подлежало бы обвиняемое ими лицо. Как писал М.Н.Покровский, «это значило превратить фискальный сыск в своего рода дуэль между изыскателями злоупотреблений и «злоупотребителями»: либо ты меня, либо я тебя. А герои, фанатики своего фискального долга… и здесь были такой же редкостью, как и везде» ([183] 3, с.160).

Посмотрел бы я, как сегодня работала бы налоговая полиция, если самим налоговым полицейским в случае неудачного завершения следствия или суда над чиновниками или предпринимателями грозил бы штраф или уголовное наказание – причем, такое же, как обвиненному ими лицу (то есть, к примеру, длительное тюремное заключение). Из этого указа 1714 г. также со всей очевидностью следует, что государства как такового при Петре не существовало, а была лишь его видимость или фикция. Царь этим указом лишил государство возможности выполнять свою важнейшую функцию – бороться с воровством государственного имущества и другими экономическими преступлениями против государства и общества. А мы видели, что именно экономические преступления правителей, чиновников и правящей верхушки в целом стали основной причиной демографического апокалипсиса, произошедшего в России в начале XVII века.

В том же 1714 году Петр I выпустил еще один указ, в котором он как бы извинялся (!) за то, что проявлял излишний деспотизм (в течение предыдущих трех лет), но извинялся не перед всеми подданными, а судя по тексту указа, лишь перед окружавшими его чиновниками. И чтобы отвести упреки в деспотизме, он объявлял в этом указе о создании коллегий ([183] 3, с.164) – руководство которыми, как мы видели, он поручил тем самым верховникам, которые его и упрекали в деспотизме. Таким образом, Петр попытался в 1711 г. при помощи созданной им армии фискалов предпринять кавалерийскую атаку на олигархию, но к 1714 г. эта атака была полностью отбита, олигархи занялись прежним воровством, а, чтобы лучше контролировать царя и чтобы он в дальнейшем уже, как говорится, не рыпался, помимо существовавших ранее приказов, окружили его еще и коллегиями.

Известно, что незадолго до своей смерти Петр I совместно с начальником службы фискалов Мякининым готовил новую «кавалерийскую атаку», жертвой которой могли стать Меншиков, жена царя - будущая императрица Екатерина I, которая поддерживала последнего, и другие «верховные господа». В этот период отношения Петра I с Меншиковым резко испортились. Но, не успев начать эту атаку, Петр I в январе 1725 г. внезапно умер.

Портрет Петра I на смертном одре - картина И.Никитина

Вне всякого сомнения, подавляющее большинство картин приукрашивают облик Петра I, многие изображают его в виде сказочного героя во главе войска, в окружении восторженных подданных и херувимов, трубящих победу. Поэтому вряд ли мы сможем установить, как же на самом деле он выглядел. Наверное, на смертном одре он выглядел примерно так, как его в свое время нарисовал художник Никитин.

Тот факт, что при таком олигархическом «правительстве» в стране царили грабеж населения, воровство и небывалый произвол, вряд ли может вызывать удивление: именно это и происходило во всех странах при олигархических режимах. Но возникает вопрос: почему столь последовательно осуществлялись реформы, которые принято было ассоциировать с личностью Петра I и которые в действительности, как мы выяснили, внедрялись кучкой олигархов. Так, военная реформа частично была осуществлена до Петра, продолжена при нем и завершена уже после него – в течение XVIII в. Сословная реформа, в частности, создание института особых привилегий дворянству и поражение в правах всего остального населения, была начата еще при Михаиле I (1613-1645 гг.): он освободил служилых от уплаты налогов и пошлин, начал передавать государственные поместья в собственность. Раздача поместий продолжилась при Алексее I (1645-1676 гг.); при нем же было окончательно юридически зафиксировано крепостное право; причем, не только крестьяне, но и горожане были прикреплены к месту проживания (см. п. 10.2). Уже в результате этих мер служилое сословие (дворянство) приобрело более высокий статус по отношение к основной массе населения, которое было частично поражено в правах.

При Петре I (1689-1725 гг.) были сделаны дальнейшие шаги в этом направлении. Крепостное право было превращено в крепостное рабство, крестьяне и горожане были жестко прикреплены к месту своего проживание. Дворянство окончательно сформировалось как высшее сословие и получило новые неслыханные привилегии: указом 1714 г. государственные поместья были превращены в личные дворянские вотчины; лицам недворянских сословий было запрещено занимать видные чиновничьи должности и т.д. – см. Приложение к главе XI (1) и (2). В последующем сословная реформа продолжилась и была завершена указами Петра III (1762 г.) и Екатерины II (1762-1796 гг.), полностью освободившими дворян от государственной службы. Таким образом, в результате последовательно осуществлявшейся в течение XVII-XVIII вв. сословной реформы статус дворянства к концу этого периода достиг небывало высокого уровня, и тогда же до самого низкого уровня упал статус крестьян, которых уже и в официальных документах называли «рабами».

Даже в области насаждения иностранных обычаев и одежды петровская реформа не была оригинальной: при царе Федоре (1676-1682 гг.) всем чиновникам запретили носить русское платье и обязали носить польское, а также заставили их сбрить бороды ([28] с.253)[11]. Поэтому новые запреты на ношение русской одежды и бороды для дворян, введенные Петром, не несли ничего принципиально нового, они лишь развивали уже наметившиеся тенденции. Неудивительно, что данная реформа так же безоговорочно была принята и сохранялась в течение одного или двух столетий после Петра I, как и большинство других его реформ.

Всему этому можно дать только одно объяснение: данные реформы осуществлялись богатейшей верхушкой тогдашнего общества – олигархией, которая очень хорошо понимала свои интересы и неуклонно их проводила в жизнь. Отсюда последовательность и неуклонность в осуществлении всех главных реформ и мероприятий. Надо полагать, в немалой степени этому способствовало постоянство внутри той группы, которую можно считать олигархией данной эпохи. Так, если рассмотреть персональный состав группы самых крупных олигархов в XVII-XVIII вв., то, хотя внутри нее и была непрерывная ротация, но в каждый конкретный момент число «старых» ее членов, по-видимому, всегда превышало число «новых». Даже среди руководителей коллегий Петра и его видных чиновников преобладали не новые люди из «низов» типа Меншикова, а старые: например, многочисленные представители богатых и знатных семейств Долгоруких и Голицыных, богачи Шереметев и Мусин-Пушкин, предки которых, как указывал Н.А.Рожков, числились среди первых богачей страны еще в середине XVII в. ([200] 4, с.208-209)

Такую же картину мы видим и после смерти Петра I. В Верховном тайном совете, созданном при Екатерине I, до половины, а в иные годы (например, в 1730 г.) - до 3/4 его состава занимали представители тех же самых богатейших фамилий, что, по словам В.О.Ключевского, придавало ему «прямо олигархический характер» ([105] LXX). И не случайно, например, именно князь Василий Голицын, представитель одного из этих олигархических семейств, еще в правление Софьи (1682-1689 гг.) разработал проект реформ, во многом совпадавший с теми, которые осуществлялись впоследствии в период царствования Петра ([105] LVIII). Но еще задолго до Голицына, в правление Алексея I (1645-1676 гг.), ряд аналогичных проектов или предложений реформ высказывали западники-олигархи Б.Морозов, Н.Романов и А.Матвеев, выступавшие в качестве ближайших советников царя ([105] LVIII). Именно эта относительная устойчивость класса олигархии, при периодическом его обновлении, по-видимому, и позволила ему столь последовательно и неуклонно, в течение приблизительно полутора столетий, осуществлять указанные реформы. И отвергать те реформы, даже основанные на западном опыте, которые были неугодны этому классу – как, например, предложения реформатора-западника А.Ордын-Нащокина по контролю горожан за внутренней и внешней торговлей (см. предыдущую главу), за которые он был смещен с поста псковского наместника и был затем вынужден постричься в монахи.

Итак, все факты говорят о том, что так называемые петровские реформы на самом деле были разработаны и реализованы той самой новой знатью, которая сформировалась в период экономического и демографического кризиса конца XVI – начала XVII вв., укрепилась в течение XVII века, и которую мы с Вами ранее отнесли к классу олигархии (см. п. 10.3). Петр I был в лучшем случае одним из идеологов и организаторов этих реформ, а в худшем – «свадебным генералом», создававшим вокруг них много шума и грохота и лишь при крайней необходимости ускорявшим их внедрение при помощи кулака и дубины. В чем же состояли интересы олигархии при реализации указанных реформ? Наиболее очевидны ее интересы в сословной реформе, которая копировала польский опыт: поражались в правах все основные слои населения (крестьяне, горожане), что позволяло их беспрепятственно эксплуатировать и грабить, и возвышалось дворянство, которому предоставлялись все новые и новые привилегии и которое теперь, дорожа своими привилегиями, должно было защищать олигархию от народа. При Петре во всех указах и официальных бумагах это новое сословие так и стали называть по-польски – шляхетство – и лишь позднее переименовали в дворянство. Поэтому даже факт заимствования этого опыта у польской панской олигархии (см.: [125] глава VIII) в данном случае не вызывает сомнения.

Явно просматриваются интересы богатейшей верхушки, крупного капитала, и в реформах торговли и промышленности Петра I. Так, Н.И.Павленко, Е.В.Анисимов, М.Н.Покровский, М.И.Туган-Барановский и другие историки указывают, что своими действиями Петр разорял мелких и средних купцов и предпринимателей, причем в некоторых случаях это делалось специально в интересах крупных купцов и мануфактуристов. Результатом этих мер стало массовое разорение и уничтожение средних и мелких купцов, предпринимателей и ремесленников – см. Приложение к главе XI (3).

Одновременно Петр повсеместно насаждал крупные мануфактуры и заводы, которые нередко строили за государственный счет и затем передавали верховникам-олигархам или крупным купцам[12]. Так, число занятых на верфях, парусных мануфактурах и горно-металлургических заводах, построенных при Петре, как правило, превышало 1000 человек, а в ряде случаев составляло несколько тысяч ([228] с. 348-357; [200] 5, с. 150-154). Ранее, до Петра, таких огромных предприятий никто не строил; мануфактура с числом занятых более 100 человек уже считалась крупной.

Все эти меры привели к насаждению, помимо всего прочего, чрезвычайно высокой концентрации и монополизации создаваемой промышленности. Стоит ли удивляться, что продукция петровских мануфактур была чрезвычайно дорогой и очень низкого качества – см. Приложение к главе XI (3). Конечно, указанные меры служили обогащению той группы лиц (состоявшей из верховников-олигархов и крупных купцов), которая получила эти мануфактуры в собственность или в управление от государства – ведь благодаря мерам Петра I конкуренция со стороны мелких и средних предприятий была ликвидирована, а значительная часть продукции крупных мануфактур заказывалась и оплачивалась государством и не зависела от спроса и предложения.

Таковы же результаты насаждения Петром торговых монополий, что приобрело при нем необычайно большой размах и способствовало небывалому обогащению группы крупных местных и иностранных купцов (т.н. гостей), сформировавшейся в царствование Петра. Эта группа представляла собой своего рода «торговую мафию», которая, благодаря предоставленному государством монопольному праву на торговлю наиболее ценными товарами, захватила в свои руки всю внешнюю и значительную часть внутренней торговли в стране и, по оценке современника Кильбургера, совершенно уничтожила всякую свободную торговлю - см. Приложение к главе XI (3).

Не менее очевидны интересы олигархии и в завоевании Прибалтики, ради которого 20 лет шла Северная война и было загублено полмиллиона русских солдат[13] и, наверно, близкое к этому количество крестьян - на строительстве морского флота, каналов и дорог, связывавших Балтику с Центром, а также на строительстве самого Петербурга, что А.Буровский называет «петровским Гулагом» ([28] с.428) [14].

В результате завоевания Прибалтики объемы торговли России с Европой выросли в 9-10 раз, почти исключительно за счет резкого увеличения экспорта сырья ([200] 5, с.144). Как и в предыдущем случае (конец XVI-начало XVII вв.) это привело не только к обогащению олигархии, но и к обнищанию населения, а также вызвало сокращение населения страны. Причем, как и в предыдущем случае, наибольшее сокращение произошло в регионах, наиболее близких к Балтике (до 40%), а в среднем по стране к 1710 г. это сокращение населения, согласно переписи, составило порядка 20% ([200] 5, с.127). И.Л.Солоневич, не будучи экономистом, тем не менее, прекрасно сформулировал экономические последствия завоевания Прибалтики и открытия «окна в Европу»: «и в это окно русское барство понесло русские рубли, выколоченные из русского мужика» ([218] с.429). Если же сформулировать этот вывод в политико-экономических терминах, то можно сказать, что с открытием «окна в Европу» и с введением крепостного рабства для большинства населения превращение России в сырьевой придаток или экономическую колонию Запада стало неизбежным, как стало неизбежным и формирование в стране грабительского феодализма. Что касается цены, уплаченной за это «достижение» Петра, то, по мнению В.О.Ключевского, потери для страны от Северной войны были столь огромны, что они не окупились бы даже в том случае, если бы вдобавок к Прибалтике Петр завоевал бы за это время еще пять Швеций ([105] LXV).

К тому же само мнение о том, что Петр I завоевал Прибалтику, не совсем верное – на самом деле он всего лишь добился у Швеции права купить ее, и за немалые деньги. Как пишет В.В.Кожинов (выделено им), «в 1721 году, Петр I по условиям Ништадского мирного договора купил эти территории у владевшей ими тогда Швеции за громадную по тем временам сумму – 2 миллиона талеров (по-русски – «ефимков»), притом купил их вместе с так называемым Карельским перешейком между Финским заливом и Ладожским озером» ([111] с.651). Таким образом, русскому народу пришлось своим трудом и кровью оплачивать не только бездарную двадцатилетнюю войну со Швецией (подробнее см. Приложение к главе XI (4)), но еще и такое весьма сомнительное приобретение как Прибалтика. Ведь с точки зрения национального строительства присоединение Прибалтики не имело никакого смысла. Как указывает Кожинов, даже спустя двести лет после ее вхождения в состав России, на рубеже XIX-XX вв., в Риге издавалось 18 газет на немецком языке, 5 – на латышском и всего лишь 8 – на русском ([111] с.652). Присоединение Прибалтики было первым шагом антинационального строительства в русской истории, превращения России в империю. Но именно это во все времена и являлось одной из целей, преследуемых олигархией.

На первый взгляд может быть непонятно, в чем для олигархии заключались выгоды от военной реформы, но это только на первый взгляд. Суть ее состояла в переходе от полупрофессиональной армии, формируемой из широкой массы населения, к полностью профессиональной дворянско-рекрутской армии, что и было осуществлено окончательно в течение XVIII в. Выгоды от этой реформы для боеспособности русской армии далеко не столь очевидны, как об этом принято говорить.

Европа в конце XVII – начале XVIII вв. Источник: ostu.ru

Как видно на карте, территориальные приобретения России при Петре I были весьма скромными – одновременно с покупкой Карельского перешейка и Прибалтики России пришлось в 1713 г. уступить Турции без всякой компенсации почти такие же по размеру территории Азова, Таганрога и Запорожья. Но отдавали туркам исконные русские земли, а покупали земли в Прибалтике, которые русскими никогда не были.

В действительности все великие войны и бóльшая часть просто крупных войн в истории были выиграны не профессиональными, а полупрофессиональными армиями. И причина этого состоит в том, что в составе полупрофессиональной армии при необходимости может воевать весь народ, поскольку она предполагает широкую подготовку резервистов – солдат и офицеров запаса. Рим завоевал всё Средиземноморье именно полупрофессиональной армией, при этом в отдельные периоды (например, во время 1-й и 2-й Пунических войн) воевало до половины мужского населения страны, способного держать оружие. Куликовская битва также была выиграна полупрофессиональной армией: подавляющую часть русской армии составляло ополчение, - причем это единственное крупное сражение за всю историю, в котором европейское оружие одолело армию Золотой Орды. СССР победил Германию (а фактически – всю Европу) в Великой Отечественной войне также полупрофессиональной армией: подавляющее большинство советских солдат до отправки на фронт имело сравнительно небольшие навыки в военном деле.

А вот судьба военной кампании 1812 г. висела на волоске. Если бы Кутузов и Барклай оказались менее искусными и менее ответственными полководцами, или более искусными оказались бы маршалы Наполеона, и им удалось бы догнать и разбить русскую армию и уничтожить и взять в плен ее личный состав (а при пятикратном превосходстве Наполеона это было неизбежно, главное было – догнать русскую армию[15]), то Александру I ничего бы не оставалось, как признать свое поражение и согласиться на еще более унизительный мир, чем Тильзитский мир 1807 г. Именно поэтому Кутузов отдал Москву врагам в 1812 г., чего не допустили Сталин и Жуков в 1941 г. И причина такой ситуации была очень простой: если есть только профессиональная армия, то при ее уничтожении страну больше защищать некому. Поэтому для ведения действительно большой войны профессиональная армия не годится. Кроме того, ее содержание требует намного бóльших средств, чем содержание полупрофессиональной армии, основная часть которой в мирное время распускается по домам.

Зато у профессиональной армии есть большой плюс: ее можно очень хорошо использовать для подавления восстаний и народных волнений. Рекрутам, проводящим всю жизнь в казармах и оторванным от народной жизни, трудно понять, насколько справедливы требования толпы народа, а палочная дисциплина за долгие годы службы атрофирует способность свободно мыслить. Поэтому ничто не мешает такой армии стрелять в собственный народ. Именно эти качества профессиональной армии и оценила олигархия; и сразу после Смуты, устав от своеволия казацкой армии и ополчения Минина и Пожарского (настоявших, в частности, в пику Боярской Думе на избрании царя), она начала ее формировать. В дальнейшем дворянско-рекрутская армия сыграла большую роль в подавлении народных восстаний: известно, например, что в последние несколько десятилетий существования крепостного права в России в XIX веке каждое второе крестьянское восстание удавалось подавить лишь с помощью регулярной армии, при том, что число и размах этих восстаний неуклонно росли ([272] p.558). А в разгроме Пугачевского восстания участвовал сам Суворов со своей профессиональной армией, которая всего под его началом выиграла около 100 сражений и ни одного не проиграла. Можно с уверенностью сказать, что не будь профессиональной рекрутской армии, вся история России пошла бы по-другому; вполне возможно, что и крепостное право было бы отменено уже в XVIII столетии.

Но существование такой армии было возможно лишь в той исключительно благоприятной внешнеполитической обстановке, в которой оказалась Россия к концу XVII века. У нее не осталось серьезных внешних врагов. На востоке и юго-востоке враги были ликвидированы еще Иваном Грозным, с завоеванием Казанского и Астраханского царства, а также Белой и Синей орды. Вся Европа после «кризиса XVII века» лежала в руинах: население в течение этого столетия сократилось в разных странах Европы от 20% до 50%. Все без исключения европейские страны настолько ослабли демографически и экономически, что потребовалось еще целое столетие, пока они набрали прежнюю силу. Панско-шляхетскую Польшу демографический кризис поразил сильнее других стран, она погрузилась в анархию и перестала представлять какую-либо опасность для своих соседей. Силы Турции также были сильно подорваны демографическим и экономическим кризисом, шел ее дальнейший упадок. Картину того времени хорошо передал Монтескье, который писал в 1718 г., то есть в конце этого страшного для Европы периода: «Почему Мир так мало населен в сравнении с тем, каким он когда-то был? … Хотя [в Италии] все живут в городах, но они полностью опустошены и обезлюдели… В Испании, ранее такой многолюдной, сегодня можно видеть лишь необитаемые деревни; и Франция – ничто по сравнению с той древней Галлией, о которой писал Цезарь. В Польше и европейской части Турции почти не осталось людей… Вот… самая ужасная катастрофа, которая когда-либо случалась в Мире» ([322] CXII).

Швеция той эпохи тоже не была для России таким уж «страшным и могучим врагом», о котором со времен «Гистории свейской войны», написанной собственноручно Петром I, нам рассказывают историки. В течение всей Северной войны, во всех ее сражениях и кампаниях, русская армия имела в среднем 3-кратное численное превосходство над шведской армией; да и общие размеры армии Швеции составляли порядка 40-50 тысяч человек при 200 тысяч и более у России – см. Приложение XI (4). Судя по этим данным, силы Швеции и размеры «шведской военной угрозы» для России были сознательно преувеличены Петром, которому надо было, во-первых, как-то объяснить необходимость своей военной реформы (не раскрывая ее действительных целей), и, во вторых, развеять недоумение публики (высказанное позднее Ключевским, Солоневичем, Башиловым и другими авторами) по поводу того, почему огромной России, имевшей к тому же реформированную армию, потребовался 21 год для того, чтобы одержать победу над маленькой Швецией.

Кроме того, надо отметить, что и в течение царствования Петра I, и в течение всего XVIII века на Россию никто не нападал, ей никто не угрожал, никто не планировал «оттяпать» кусок ее территории или расчленить ее на части. А между тем, именно с такими угрозами Россия сталкивалась и до, и после этого. В начале XVII века нашу страну пытались захватить поляки, в течение XVII века на нее нападали поляки и турки. В XIX веке Россия пережила нашествие Наполеона и нападение Англии и Франции во время Крымской войны 1854-1856 гг. В XX веке России объявляли войну 2 раза – Япония в 1904 г. и Германия в 1914 г., и 2 раза на нее нападали без объявления войны – Антанта в 1918-1919 гг. и Германия в 1941 г. Только с конца XVII в. по конец XVIII в. на Россию никто не нападал и никто ей не предъявлял территориальных претензий – по причинам, которые были указаны.

Именно этими обстоятельствами и объясняется та легкость, с которой Российская империя расширялась на запад и юго-запад в течение XVIII в. Только в XIX веке картина изменилась. Первый «удар колокола» прозвучал в 1812 г., когда выявились недостатки рекрутской армии: прежде всего, ее малочисленность для ведения действительно большой войны. Но российская дворянская верхушка так боялась вооружить свой народ, что даже на Бородинское сражение отправляла его безоружным: порядка 20 тысяч ополченцев приняло участие в битве, имея лишь деревянные колья – уникальный случай в военной истории Европы. Очевидно, французская армия не была столь страшна для олигархии, как вооруженные крестьяне и горожане.

Окончательно недостатки рекрутской армии выяснились в ходе Крымской войны 1854-1856 гг. И тогда же стало ясно: у России, наконец, появились серьезные враги на Западе, надо кончать рекрутские «бирюльки» и переходить к всеобщей воинской повинности (что и было вскоре сделано), только так можно защитить страну в случае большой войны.

Вот реальные, а не выдуманные, причины петровской военной реформы! А то утверждение, что реформа Петра спасла Россию от страшных военных угроз и позволила ей успешно воевать в XVIII веке, является не более чем мифом, придуманным олигархией для сокрытия реальных мотивов и причин военной реформы[16].

В действительности, как отмечают многие историки, именно при Петре и произошло завоевание России Западом. И связано это было не только с превращением ее в сырьевой придаток или экономическую колонию последнего, но и с сознательной политикой подчинения всего русского всему иностранному, начиная от насильственного бриться бород и кончая уничтожением русских «ноу-хау», как, например, всех судов ледового класса в Белом море, которые имели «неправильные» формы, не те, что были приняты в Голландии. Мотивы этой петровской «культурной революции», пожалуй, наиболее интересны. Выше уже указывалось, что она фактически была начата еще при царе Федоре, когда всех чиновников обязали сбрить бороды и усы и надеть польское платье. Церковную реформу середины XVII в., которая насаждала в русской православной церкви каноны и обряды зарубежной греко-католической церкви в ущерб русским церковным традициям, также можно считать предтечей петровской «культурной революции», на что указывают многие историки. Поэтому мероприятия, проводившиеся Петром I в этом направлении, невозможно в целом объяснить, например, его сумасбродством или его личными вкусами и предпочтениями.

Мотивы этой реформы видны по ее результатам: поскольку обязательность принятия иностранной культуры существовала лишь для дворянства, а за другими сословиями сохранялось право жить по-прежнему (см. Приложение к Главе XI (2)), то, как отмечают многие авторы, нация разделилась чуть ли не на два разных народа. Как писал историк Г.П.Федотов, «Петру удалось на века расколоть Россию: на два общества, два народа, переставших понимать друг друга. Разверзлась пропасть между дворянством… и народом (всеми остальными классами общества)… Отныне рост одной культуры, импортной, совершается за счет другой, - национальной… Результат приблизительно получился тот же, как если бы Россия подверглась польскому или немецкому завоеванию, которое обратив в рабство туземное население, поставило бы над ним класс иноземцев-феодалов, лишь постепенно, с каждым поколением поддающихся обрусению» ([21] п. X).

«Главным недостатком общественной и государственной жизни новейшей России, - писал в 1920-е годы князь Д. П. Святополк-Мирский, - всегда являлась та духовная пропасть, которая существовала у нас между высшими и низшими классами населения. Начало этой пропасти положено неуклюжими реформами Петра… Взгляните на образованных современных англичан, немцев, даже на разрушителей-французов! Какая тесная связь у них с своим прошлым. Русские образованные классы, после и благодаря реформам Петра, в культурном отношении оказались в своеобразном положении как бы "непомнящими родства" и то после того, как дотоле не было класса, более привязанного к своим национальным привычкам, прошлому и особенностям, чем высший класс допетровской Руси» [208].

Как писал И.Л.Солоневич, «Петр не только «прорубил окно в Европу», он также продавил дыру в русском общенациональном фронте. Дворянство устремилось в эту дыру, захватило власть над страной и, конечно, для него было необходимо отделить себя от страны не только политическими и экономическими привилегиями, но и всем культурным обликом: мы – победители, не такие, как вы – побежденные… Нужно было создать иной костюм, иные развлечения, иное миросозерцание и по мере возможностей даже и иной язык… принятие иностранной культуры было необходимо не для того, чтобы поднять или спасти Россию – она в этом не нуждалась – а для того, чтобы дворянство могло отгородиться от всех носителей русской культуры: от купечества, духовенства и крестьянства» ([218] с.480, 483).

Таким образом, олигархия прикрепила к себе дворянство не только привилегиями, подачками и предоставлением более высокого статуса, но и тем, что полностью разорвала связь между дворянством и другими сословиями, после чего они фактически перестали друг друга понимать и начали принадлежать как бы к двум разным народам. Многие крестьяне в XVIII в. вполне серьезно считали всех дворян «немцами», а, по описанию Л.Н.Толстого в «Войне и мире», для русских дворян, говоривших между собой по-французски и боготворивших все иностранное, интересы русского мужика были совершенно далеки и непонятны. В результате, как писал В.О.Ключевский, никакие живые насущные интересы не привязывали русского дворянина к действительности, но и за границей он был чужаком; поэтому «на Западе, за границей в нем видели переодетого татарина, а в России на него смотрели, как на случайно родившегося в России француза» ([105] LXXXI).

Можно с полной уверенностью утверждать, что во все эпохи, когда к власти приходила олигархия, она стремилась насадить в верхах общества пренебрежение к национальной культуре и почитание какой-то новой культуры, которая объявлялась более «высокой» по сравнению с «низкой» культурой собственного народа. В период поздней республики в Риме такой «высокой» стала культура Греции, а, соответственно, «низкой» стала своя латинская культура. Вся римская знать вдруг стала считать латинскую поэзию, латинскую архитектуру, латинское изобразительное искусство, музыку и т.д. грубыми и недостойными подлинного ценителя, а достойными разве лишь неотесанных крестьян или нищих пролетариев. Знание греческого языка, греческой поэзии, прозы стало обязательным для всех представителей высших слоев римского общества, а восхищение всем греческим стало нормой. «Элита» таким образом отделилась от «презренной толпы», вернее – позволила олигархии себя отделить. Надо отметить, что в Риме с незапамятных времен, с VI в. до н.э. или даже с еще более древней эпохи, существовала потомственная аристократия - сначала патриции, позднее к ней относились также и плебеи. Но до начала господства олигархии на рубеже III-II веков до н.э. она и не думала отказываться от культуры своего собственного народа или говорить о ней с пренебрежением. Таким образом, и олигархия, и это пренебрежение в Риме возникли практически одновременно.

Можно даже конкретно указать, когда и как это происходило. Первым, кто занялся пропагандой всего греческого в Риме (на рубеже III-II веков до н.э.), был кружок Сципионов, в который входили самые богатые и знатные римляне. Сципионам же в 187-184 гг. до н.э. были предъявлены обвинения в коррупции – присвоении контрибуции, полученной от царя Антиоха. Но подоплекой дела о коррупции явился тот факт, что члены кружка Сципионов в течение многих лет занимали все ведущие государственные посты, что, по словам известного историка С.Ковалева, «дает основание говорить о фактической диктатуре той части нобилитета, которая была связана со Сципионом» ([109] с.326). Как видим, первое олигархическое правительство в Риме занялось и пропагандой чужой (греческой) культуры.

Ничем другим (например, стремлением к прогрессу) указанное выше явление в римской истории объяснить невозможно. Так, известный немецкий историк Т.Моммзен отмечал, что римская знать перенимала у греков «только развлечения, по возможности не заставляющие работать ум», и это «национальное разложение» вызывало горечь римских патриотов: по словам Марка Цицерона (конец II - начало I вв. до н.э.), отца известного оратора, римлянин «тем хуже, чем больше он понимает по-гречески» ([150] 2/4, с.450). В значительной мере это высказывание можно было бы применить и к русскому обществу XVIII-XIX вв.: подавляющее большинство дворян, несмотря на свое знание западноевропейской культуры и языков, и не думали применить его с какой-либо пользой для страны или для какого-либо практического занятия или бизнеса, а использовали исключительно для развлечений. Отсюда появление в XVIII в. такого явления, как «петиметр» Елизаветинской эпохи (1741-1762 гг.), который сохранился как типичный представитель русской знати вплоть до 1917 года. По определению В.Ключевского, «петиметр – великосветский кавалер, воспитанный по-французски, русское для него не существовало или существовало только как предмет насмешки и презрения; русский язык он презирал… о России он ничего не хотел знать» ([105] LXXXI).

Еще одним примером заимствования чужой культуры могут служить государства, возникшие на развалинах Римской империи. В ряде этих государств, возникших в V в. н.э. на территории Галлии, Испании и Италии и основанных соответственно франками, вестготами и остготами, латинская культура получила более высокий статус, чем собственная культура этих народов, их правящая верхушка стала говорить и писать (даже между собой) на латинском языке, стала восхищаться римской культурой, некоторые из франкских королей даже писали стихи на латыни. А в то же самое время другие «варварские» народы, осевшие в Британии: англы, саксы и юты, - вели себя совершенно по-другому. Они не хотели ни воспринимать латинскую культуру, ни тем более язык, ни даже учиться римским техническим достижениям: в течение столетий после высадки в римской Британии они продолжали жить в своих землянках и лепить посуду из грубой глины без гончарного круга. Откуда произошло такое различие? Никаких видимых причин для такого разного отношения к римской культуре не существовало. В Британии римская культура к V в. уже успела достаточно укорениться, как и в Галлии, и там существовали такие же великолепные римские города и виллы римских аристократов, где могли бы поселиться и англосаксы с их знатью, как это сделали франки и готы, но они этого почему-то не сделали.

Причина такого разного отношения к римской культуре может быть только одна[17]: в отличие от Британии, в Галлии, Испании и Италии образовалась олигархия, прежде всего из числа новой франкской и готской знати, что было описано во второй книге трилогии ([125] глава IX). В том, что государствами готов и франков в V-VI вв. правила олигархия, вряд ли приходится сомневаться, если принять во внимание известные факты: введение крепостного права для франков и вестготов, активный экспорт рабов, в которых обращались сами жители Галлии и Испании, вызывающая роскошь франкской и вестготской знати, их участие в спекуляциях различными товарами, грабежи знатью собственного населения, народные восстания. Таким образом, франкская и готская олигархия не только превратила собственное население в крепостных и экспортировала его на Восток в качестве рабов, евнухов и наложниц, не только грабила его и наживалась на спекуляции товарами, но и сделала то же самое, что и всякая другая олигархия – стала приобщаться к «более высокой» латинской культуре в ущерб культуре собственного народа. В итоге все эти «культурные» нации на много веков погрузились во мрак феодализма и смогли создать свои государства лишь в середине II тысячелетия н.э., спустя тысячу лет после своего расселения на землях Римской империи. А «некультурные» англосаксы ничего этого не делали, зато создали свое национальное государство уже в XI веке, да и феодализма как такового (с крепостным правом) у них практически не было. И в своем последующем развитии они тоже обогнали всю Европу.

Еще несколько примеров «культурной революции» дает нам древняя история России. Ранее уже приводились примеры принятия в VIII в. иудаизма правящей верхушкой Хазарского каганата и насаждения ислама и католицизма правителями Золотой орды в XIV веке. О целях, которые при этом преследовались, также выше было сказано. Но то же самое можно сказать и о первых попытках насаждения на Руси православия. Как мы видели, киевская княгиня Ольга и князь Владимир I были первыми русскими правителями, насаждавшими рабовладение, они сами были крупными рабовладельцами, таким образом, к ним более всего подходит определение «князья-олигархи». И они же начали насаждать на Руси византийскую культуру и религию. Это спустя несколько веков православие стало действительно частью русской народной культуры. А тогда это представляло собой такое же явление, как и петровская «культурная революция», и ее целью было насаждение новой культуры среди верхов и среди населения крупных городов, которое использовалось князьями-рабовладельцами для формирования своих грабительско-карательных экспедиций. В итоге смерды, то есть крестьяне, презирались горожанами еще и потому, что они продолжали следовать «низким» языческим обычаям и не приобщились к «высокой» византийско-православной культуре. Историки удивляются, почему это, когда через два десятилетия после крещения Руси, войско новгородского князя Ярослава Мудрого пришло в Киев, то оно стало жечь там православные церкви, что явно было спонтанным действием самих новгородцев, а не следствием указания князя Ярослава ([63] с.290). И это повторилось в дальнейшем не раз: в ходе гражданских войн XI-XII вв. захватившие Киев провинциалы жгли и уничтожали там церкви. А удивляться здесь, собственно говоря, нечему. Первоначально распространение византийской культуры и византийской религии (православия) имело ту же цель, что и петровская «культурная революция»: вселить верхним слоям общества презрение к культуре своего народа, а следовательно, и к самому народу, оторвав их друг от друга. Соответственно, это насаждение иностранной культуры и религии, сопровождавшееся разделением общества и усилением гнета «низов», в Киевской Руси не могло не вызвать массовых протестов и против самого православия, что выразилось в массовом сожжении провинциалами православных храмов в Киеве и в избиении православных священников.

Можно также вспомнить, что еще до принятия православия при Ольге и Владимире, уже в IX в. олигархическая верхушка русов, то есть торговцев-воинов, занимавшихся работорговлей и грабежами славянского населения, приняла христианство. Правда, если быть точнее, то они начали с другого «эксперимента»: сначала они попытались ввести в Киеве человеческие жертвоприношения, по-видимому, по образцу скандинавского язычества. А когда эта попытка введения человеческих жертвоприношений не удалась, вызвав возмущение народа, то они решили принять христианство. Точно так же Владимир I в X веке начал свои религиозные реформы с того, что стал реформировать язычество. Он ввел в качестве официальной государственной религии культ главного языческого бога Перуна и обязал свое окружение, а также горожан Киева и Новгорода, поклоняться только ему, а не другим языческим богам. Позднее он вдруг от этого отказался и стал насаждать христианство. Такие странные «метания», приводящие в смущение историков, нас с Вами не должны удивлять: смысл принятия новой религии олигархической верхушкой – не в том, что она вдруг «услышала глас божий» и прониклась духовным смыслом этой религии, на духовный смысл ей, как правило, глубоко наплевать. Единственный смысл состоит в том, чтобы отделить верхушку и примкнувшие к ней слои общества от всего народа – чтобы этот народ было проще грабить и обращать в рабов. Показателен в этом отношении также рассказ летописцев о том, как князь Владимир перед крещением Руси делал выбор из четырех религий (мусульманства, иудейства, католицизма и православия), в который многие историки прямо-таки отказываются верить – ввиду кажущейся бессмысленности и нелепости такого подхода к принятию новой религии. Но этот рассказ подтверждает, что Владимиру было абсолютно все равно, какую религию насаждать среди своих дружинников и городской верхушки, лишь бы достичь указанных выше целей[18]. Поэтому за то, что Россия получила все-таки православие, религию, наиболее близкую славяно-арийским культурным и философским традициям, а не какую-то другую религию, ей абсолютно чуждую, она должна быть благодарна не столько Владимиру, сколько самому Богу.

В последующие столетия, как уже было сказано, православие превратилось в подлинно народную религию и стало частью народной культуры. Поэтому новая олигархия, сформировавшаяся в XVII веке, направила свой удар против этой народной религии и культуры. Сначала церковная реформа Никона привела к тому, что создались две церкви и две религии – одна, «высокая», реформированная, для господ, и другая, преследуемая и гонимая, для «подлой черни». Наибольшего размаха, как уже говорилось, преследования староверов достигли в правление Софьи и в первые годы правления Петра I, когда только за семь лет (1684-1691 гг.) в огне погибло не менее 20 000 староверов ([36] 2, с.228). Но Петру этого показалось мало – в последующем он перешел к политике оголтелого глумления и издевательств над православной церковью и ее служителями, примеров которых известно бесчисленное множество. Огромное количество колоколов по всей России было при Петре сброшено с колоколен и просто валялось на земле, лишь малую их часть действительно перелили в пушки[19]. Кроме того, как отмечает А.Буровский, в его царствование были такие репрессии в отношении священнослужителей, что они по своим масштабам вполне сопоставимы с репрессиями церкви при большевиках ([28] с.329). Как писал историк Л.Тихомиров, «за первое десятилетие после учреждения Синода [Петром I], большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, была расстригаема, бита кнутом и прочее. В истории Константинопольской церкви после турецкого завоевания мы не находим ни одного периода такого разгрома епископов и такого бесцеремонного отношения к церковному имуществу» ([218] с.472).

Частью петровской «культурной революции», то есть уничтожения русской национальной культуры, стала его кампания по уничтожению русской истории, то есть исторической памяти русского народа, о чем уже ранее говорилось (см. пп. 1.6 и 6.6). Эта кампания проводилась правящей верхушкой и до Петра I, и самим Петром I, и после него. Как пишет писатель-краевед В.Путенихин, «по распоряжению Романовых уничтожались (сжигались, рубились, закапывались) древние книги, манускрипты, государственные акты и документы, разрядные и родословные книги. Подчищались и фальсифицировались рукописи, постоянно следовали указы о «свезении» исторических книг со всей Руси в Москву якобы для ревизии, где они бесследно исчезали. Со стен соборов, в том числе московских, смывали надписи и изображения, сбивали фрески» ([193] с.90). В числе прочего, пишет В.Путенихин, Романовыми были уничтожены все упоминания о древнерусской системе летоисчисления, которая действовала до 1700 года н.э. и в соответствии с которой возраст русской нации к этому времени составлял 7208 лет[20]. После Петра I этот вандализм в отношении русской истории был продолжен. Как уже говорилось, немецкие историки XVIII века, назначенные русскими царями на должности историографов Российской империи, писали в своих «научных трудах», что раньше русские жили «как звери и птицы», и что русскую нацию создали скандинавы. А Ломоносов, вздумавший утверждать обратное, был за это привлечен к суду и приговорен к наказанию.

Слева: Русское поморское судно XVI в. - картина В.Голицына. Справа: морской коч (реконструкция). Источник: sch-485.narod.ru, rnns.ru/history

Еще один пример уничтожения Петром I русской культуры и русских национальных достижений. Такие суда ледового класса могли плавать во льдах и выходить в открытый океан, на них русские поморы еще в XV-XVI вв. плавали в Англию, на Шпицберген и доплывали до Аляски и Камчатки. Но они имели «неправильные» формы и поэтому по приказу Петра были уничтожены. А поскольку «правильные» суда на Севере плавать не могли, то русский северный флот попросту перестал существовать, и опыт строительства кочей был утрачен. Одновременно с этим по приказу Петра был уничтожен и флот каспийских бусов – огромных и по тем временам уникальных торговых судов, которых не строили в Западной Европе. Позднее западноевропейцы для плавания в Арктике вновь «изобрели» суда ледового класса («неправильной формы»), с которыми так усердно боролся Петр I.

К числу петровских реформ можно отнести также перенос столицы из Москвы в Петербург, мотивы которого во многом совпадают с теми, которые обусловили его «культурную революцию». Как отмечал И.Л.Солоневич, еще во время Смуты поляки вынашивали планы перенести столицу из Москвы куда-нибудь еще, чтобы оторвать царя и его окружение от окружавшего их народа и его духовной среды. В итоге, по его словам, Петр реализовал «план врагов России» ([218] с.487): он перенес столицу в Петербург, который должен был стать городом для «избранных», а не для «подлого» сословия городской черни. «Вот именно из этого генерального штаба, - пишет Солоневич, - созданного Петром и удаленного от неприятельских позиций Москвы: купечества, крестьянства и прочего, можно было править страной в свое собственное удовольствие, в удовлетворение своей собственной похоти» ([218] с.486).

Этот шаг Петра также имеет исторические параллели. Незадолго до этого, в конце XVII века, французский король Людовик XIV перенес свою резиденцию из Парижа с его беспокойными и вечно голодными народными массами в Версаль. Там был создан целый город или даже целый сказочный мир с дворцами, парками и искусственными озерами, с бесконечными фейерверками и увеселениями для богатой аристократии, которая также поселилась в Версале и его окрестностях[21]. Французская аристократия и французские короли таким образом избавились от необходимости даже вспоминать о большинстве своих подданных, которые перестали надоедать им свои присутствием. То же самое решил сделать и Петр I. Петербург при нем и его преемниках представлял собой примерно то же самое, что Версаль в столетие, предшествовавшее Французской революции. Но примеры имеются и в более далеком прошлом. Так, еще в середине II тысячелетия до н.э. египетский фараон Рамсес II, представлявший тогдашнюю египетскую олигархию, основал новую столицу в дельте Нила – город Пер-Рамсес, где стал насаждать культ бога Сета, бога пустыни, зла и хаоса с рогами и хвостом, от которого, как полагают историки, и произошло современное представление о Сатане, а также само слово «Сатана» (см.: [125] глава V).

Как видим, главный смысл всех культурных реформ Петра I, как и его исторических предшественников, состоял в том, чтобы насадить среди верхушки общества совершенно новую культуру, создать у нее презрение к культуре своего народа, растоптав и уничтожив ее, и полностью оторвать верхушку от народа, чему должно было способствовать строительство новой роскошной столицы, удаленной от скоплений народных масс[22].

Итак, разобравшись в сути петровых реформ и их реальных мотивах, мы теперь можем ответить и на тот вопрос, который мучил И.Солоневича и других историков и на который они не могли найти ответа: почему эти реформы удержались в России в течение полутора или двух столетий после смерти Петра I ([218] с.483). Все эти реформы, равно как и установление режима террора в стране, были частью хорошо продуманного плана олигархии по установлению своей власти над народом. Воспрепятствовать укоренению этих мер мог лишь сам народ, а в России того времени, вследствие событий, о которых говорилось в предыдущих главах, как раз существовал недостаток народа, то есть населения. Даже при общей численности населения России 12-14 миллионов человек в эпоху Петра I средняя плотность населения страны составляла всего лишь около 0,5 человек/кв. км., а плотность населения в европейской части России – по-видимому, порядка 1-2 чел./кв. км. Какое реальное противодействие политике правительства со стороны населения могло быть при такой его редкости? Ведь даже для того, чтобы собрать небольшую повстанческую армию в несколько тысяч человек, необходимо было охватить огромную территорию. А дальше неизбежно возникал вопрос: как ее снабжать продовольствием, если в радиусе 10 км от любого места можно было найти лишь несколько десятков изб? Самая большая повстанческая армия этого периода – Степана Разина – насчитывала лишь несколько тысяч человек, и не шла ни в какое сравнение, например, с армией Болотникова периода Смуты, в которой было 80 тысяч.

Единственным массовым видом протеста населения в эту эпоху стало его бегство, которое в период царствования Петра I приняло повальный характер. Как писал В.О.Ключевский, «Бежали не только отдельными дворами, но и целыми деревнями: из некоторых имений убегали все без остатка; с 1719 по 1727 г. числилось беглых почти 200 тысяч - официальная цифра, обычно отстававшая от действительности. Самая область бегства широко раздвигалась: прежде крепостные бегали от одного помещика к другому, а теперь повалили на Дон, на Урал и в дальние сибирские города, к башкирам, в раскол, даже за рубеж, в Польшу и Молдавию. В Верховном тайном совете при Екатерине I рассуждали, что если так пойдет дело, то до того дойдет, что взять будет не с кого ни податей, ни рекрутов…» ([105] LXXII). Но эта угроза в то время воспринималась довольно абстрактно, поскольку, как уже было сказано, России не от кого было защищаться и незачем было держать большую армию.

Совсем иная ситуация сложилась к середине XIX в., когда население России выросло по сравнению с петровской эпохой многократно, и восстания стали серьезно угрожать не только благосостоянию, но и физическому существованию представителей «верхов». Первым серьезным сигналом о таком изменении ситуации стало восстание Пугачева (1773-1775 гг.), которому удалось установить контроль над половиной европейской территории России и разгромить несколько профессиональных царских армий. А.С.Пушкин назвал это восстание «бессмысленным бунтом», и с его легкой руки историки чуть ли не все бунты на территории России теперь называют «бессмысленными». Но это совсем не так. Например, как указывает Д.Блюм, именно после пугачевского восстания, в котором приняло участие много уральских крепостных рабочих, впервые началась кампания по улучшению условий труда на уральских заводах и были запрещены практиковавшиеся там ранее суровые наказания. И поскольку те самые якобы «бессмысленные» бунты на Урале продолжались, то уже в 1807 г. почти двум третям (!) всех крепостных рабочих на Урале была предоставлена свобода ([272] p.314). В правление Александра I (1801-1825 гг.) были приняты и другие законы, облегчавшие положение крестьян. Таким образом, после 200 лет непрерывного ухудшения положения народных масс, впервые началось движение в обратную сторону, и единственной видимой причиной этого является увеличение давления на правящую верхушку со стороны народных масс.

Можно утверждать, что «бессмысленность» восстания Пугачева проявилась совсем в ином, чем принято думать. Это восстание впервые показало бессмысленность тех реформ, которые осуществлялись правящими кругами в течение XVII-XVIII вв. и которые были описаны выше, равно как оно показало и бессмысленность самого института дворянства и основных существовавших в России в то время законов. Оно также продемонстрировало неспособность даже режима террора и деспотии, введенного Петром и сохранившегося до XIX века, и даже профессиональной рекрутско-дворянской армии, обеспечить безопасность правящих кругов: пугачевцы поубивали почти 2000 дворян, их жен и детей ([272] p.557); многие полки и гарнизоны складывали оружие и отказывались воевать против Пугачева, а некоторые в полном составе вливались в его армию. Вот в чем была «бессмысленность» восстания Пугачева и нараставшей в последующие десятилетия крестьянской войны: все более бессмысленным становилось само существование дворянства, как исключительного и привилегированного сословия, к которому принадлежал и сам Пушкин. Как образно писал М.Н.Покровский, «здание дворянской России» было окончательно построено к царствованию Екатерины II; «но в тот момент, когда, казалось, остается только «увенчать здание», обнаружилось, что под ним уже нет фундамента. Пугачевский бунт наметил первый сдвиг почвы – и с тех пор непрерывно тряслось то там, то сям» ([183] 4, с.38). Помимо восстания Пугачева, только в начальный период правления Екатерины II в восстаниях участвовало, по оценкам, около 150 тысяч крестьян; в дальнейшем вплоть до 1860-х годов шло неуклонное увеличение числа и размаха восстаний. Вот данные о количестве крупных крестьянских восстаний в XIX в.:

1826-1834 гг.: 148 восстаний

1835-1844 гг.: 216 восстаний

1845-1854 гг.: 348 восстаний

1855-1861 гг.: 474 восстания. Причем, как указывает Д.Блюм, число участников отдельных восстаний в XIX веке достигало десятков и даже сотен тысяч человек ([272] pp.557-558).

Война народа с олигархией: протестные социальные движения

и реакция на них правящего класса, 1603-1861 гг.

Как видно из приведенной таблицы, реакция правящих кругов на рост социальных протестов во второй половине XVII в. и на рубеже XVIII-XIX вв. оказалась прямо противоположной. В первом случае произошло резкое ужесточение режима, во втором случае – столь же резкое его смягчение. И причина, по-видимому, состоит в том, что правящие круги не увидели для себя опасности в тех выступлениях народа, которые были во второй половине XVII в., и посчитали, что при помощи профессиональной дворянско-рекрутской армии и «закручивания гаек» они легко справятся с народным недовольством. Совсем иной была ситуация в XIX в., когда, судя по всему, правящие круги действительно испугались размаха восстаний[23]. Как говорил Александр II, агитируя помещиков за отмену крепостного права, лучше отменить его сверху, чем ждать, пока оно будет уничтожено снизу. Анализируя возможные причины отмены крепостного права, Д.Блюм пришел к выводу, что, помимо чисто гуманитарных причин, наибольшую роль сыграл именно страх перед народными восстаниями, а также Крымская война ([272] pp.612-618). Эта последняя, как уже отмечалось, показала наличие у России серьезных врагов на Западе, для противодействия которым прежняя рекрутская армия уже не годилась. А строить армию на базе широкого призыва крепостных рабов для правящих кругов было бы равносильно самоубийству. Но с ликвидацией крепостнических порядков, произошедшей в течение XIX в., действие бомбы, заложенной олигархическими реформами XVII-XVIII вв., не закончилось. Они укоренились настолько глубоко в русском обществе и настолько сильно его исковеркали, что во многом предопределили ход и исход Русской революции начала XX века - и в частности, тот факт, что дворянско-интеллигентская верхушка России оказалась неспособной понять нужды народа и возглавить эту революцию, а была вышвырнута этим народом за пределы своей страны. Но об этом – в следующих разделах.

К сожалению, некоторые историки, пытаясь разобраться в реформах XVII-XVIII вв., чуть ли не делают вывод о тотальной неспособности русских как нации к каким бы то ни было реформам. Например, историк Ф.Разумовский в своей серии исторических телепередач («Реформы по-русски», «История русского абсурда» и другие) в 2005-2008 гг. фактически показал (хотя может быть и не ставил такой цели): за что бы ни брались русские цари и их правительства, все оканчивалось провалом или просто валилось из рук. На самом деле, как следует из проведенного выше анализа, это не так: те реформы, которые были задуманы правящим классом в XVII веке, были доведены до их полного логического завершения в следующем столетии. Другое дело, что эти реформы, задуманные и осуществленные олигархией, были абсолютно антинародными реформами, и это сыграло свою роковую роль в последующих событиях XIX – начала XX вв.

Ко всем вышеуказанным реформам следует добавить еще одну – реформу самодержавия, тоже сыгравшую роковую роль в истории России. Данная реформа или псевдореформа состояла в основном в том, что Петр в 1722 году отменил прежний порядок престолонаследия, который ранее четко предусматривал переход царской власти от отца к сыну по старшинству. Взамен же он не установил вообще никакого порядка наследования трона – подробнее см. Приложение к Главе XI (5). Указанная «реформа», подорвавшая монархические основы власти и сделавшая русских царей и императриц, вплоть до конца XVIII в., игрушкой олигархии и гвардейских полков, как нельзя более соответствовала интересам высшей знати. Ведь именно последняя теперь получила право назначать угодных ей царей и устранять неугодных, что мы и видим в течение «эпохи дворцовых переворотов», начавшейся сразу же после смерти Петра I.

Данной «реформе» тоже можно привести много исторических параллелей. Самой близкой параллелью является Польша XVII-XVIII вв., где короли выбирались панами и шляхтой; и в своем большинстве это были иностранные короли, совершенно не думавшие об интересах польского народа, что, конечно, польскую панско-шляхетскую олигархию вполне устраивало (см.: [125] глава VIII). В русской истории XVIII века мы также видим много персон, как бы случайно оказавшихся на троне, по прихоти кучки выдвинувших их лиц – персон, которые не только не понимали интересы народа, но и не имели ни малейшего желания их понимать. Этот калейдоскоп случайных персон на русском троне начался сразу же после смерти Петра, и, судя по всему, он не был случайным, а стал непосредственным результатом петровской реформы самодержавия и других его реформ. Как писал В.О.Ключевский, «Виною того был сам преобразователь…» ([105] LXX).

[1] по выражению А.С.Пушкина

[2] Примерно такие же результаты дало исследование, проделанное историков Павловым-Сильванским, которое показало, что в казну поступало лишь 50% налогов и сборов, собранных у населения ([200] 5, с.202).

[3] Петр I был почитаем Сталиным настолько, что в его кабинете висел портрет Петра I.

[4] Об этом пишет А.Буровский ([28] с.402-405); то же самое утверждал историк Ф.Разумовский в одной из телепередач весной 2007 г.; и такой же вывод вытекает из описания «бунта», приводимого Н.И.Павленко ([163] с. 115-128)

[5] А.Корсак – экономический историк, впервые еще в 1861 году обосновавший пагубность реформ Петра I в отношении промышленности. См.: [116]

[6] На Западе эта книга была переведена на основные европейские языки и вплоть до середины XX века считалась основным трудом по России.

[7] Так, еще Иван Посошков, купец-предприниматель и экономист эпохи Петра I, писал, что никто в России не поддерживает реформы Петра I. ([160] II, с. 60)

[8] Чего стоит, например, указ о том, чтобы царя извещали о пожаре за полчаса до его начала (!).

[9] Более того, историк употребляет даже термин «олигархия» применительно к правлению «верховных господ» эпохи Петра ([98] 3, с.219).

[10] До коллегий, созданных к 1717 г., такая же схема работы «правительства» существовала в рамках приказов: начальником каждого приказа был свой «верховный господин», под ним – его агенты и слуги.

[11] По-видимому, это касалось всего или почти всего высшего сословия, поскольку в XVII в. дворян как таковых еще не было, а были служилые, которые все в той или иной мере состояли на службе у государства.

[12] Как указывает историк М.В.Яцкевич, наиболее крупные мануфактуры строились за счет казны, и работали в основном на заказы от государства. ([269] с. 25). Согласно М.И.Туган-Барановскому, собственниками подавляющего большинства крупных мануфактур, основанных при Петре, стали представители крупного торгового капитала. ([246] с. 26, 14-19)

[13] По оценке В.Ключевского, только за первые 10 лет войны погибло более 300 тысяч солдат.

[14] Так, автор описания Петербурга и Кронштадта 1710-1711 гг. утверждал, что при их строительстве погибло свыше 100 000 человек. По данным датского посланника Юст Юля (1710 г.), при сооружении одной лишь Петропавловской крепости «от работ, холода и голода погибло, как говорят, 60 000 человек». По данным французского консула де Лави, доносившего в 1717 г. в Париж, на строительстве Петербурга ежегодно гибло около 2/3 всех мобилизованных на работы, причем виновниками смерти являлись «лица, заведующие содержанием этих несчастных» - они были жертвами их алчности ([163] с. 733). Подтверждением массовой смертности служит также письмо Меншикова в июле 1716 г. кабинет-секретарю Макарову, находившемуся с царем за границей, в котором Меншиков писал, что нынешним летом на строительстве Петербурга умерло более 1000 человек ([163] с. 734).

[15] Армия Наполеона в момент вторжения в Россию в 1812 г. насчитывала 600 тысяч человек, а противостоявшие ей армии Барклая и Багратиона – немногим более 100 тысяч.

[16] Многие историки уже давно пришли к аналогичному выводу. Как писал, например, академик Струмилин, в России «не нашлось ни одного государственного ума, способного понять, что путем закрепощения в угоду горстки дворян миллионов трудящихся страна обрекается на безнадежное отставание, а армия на неизбежное военное поражение при первом же серьезном конфликте с опередившими Россию соседями» ([228] с. 343-344)

[17] Во всяком случае, другой правдоподобной причины до сих пор никто не придумал.

[18] Как уже отмечалось, в городах Юга Руси, откуда организовывалась грабительская торговля и работорговля, православие насаждалось Владимиром в конце X в. «огнем и мечом», а во многих провинциях на окраинах Руси (в частности, на Северо-востоке) его не было до конца XII в.

[19] Да и те колокола, что перелили в пушки, оказались никому не нужны. Как указывает И.Солоневич, после смерти Петра осталось 16000 пушек – огромнейшее и никому не нужное количество, по одной пушке на 10 солдат в петровской армии – «пропорция, совершенно несуразная, пушки строили без всякого расчета». ([218] с.469)

[20] Эта система (русский календарь-месяцеслов) вела летоисчисление от 5508 г. до н.э., что совпадает с периодом появления первых поселений ариев в районе Танаиса и Триполья на юге России. Как пишет В.Путенихин, «Нам не удалось обнаружить упоминания о нем (месяцеслове – Ю.К.) ни в каких государственных архивах, настолько, видимо, постарался клан Романовых искоренить его из народной памяти» ([193] с.92). Тем не менее, он приводит его описание в своей книге.

[21] В Версале только постоянно проживало около 3000 представителей аристократии, не считая многочисленных гостей и бесчисленного количества прислуги.

[22] Безусловно, строительство порта на Балтике было необходимо. Но если бы речь шла лишь о порте и торговом городе, а не о «Версале» для высшей знати, то для его сооружения не потребовались бы те немыслимые человеческие и экономические жертвы, которые были принесены по прихоти Петра.

[23] Похоже, как видно из таблицы, то же самое было и после Смуты 1603-1612 гг., когда размах народных восстаний был беспрецедентно сильным и мог действительно вселить страх новой знати. Именно в этом, по-видимому, основная причина той видимой демократизации общества, которая происходила в первый период правления Михаила Романова, но которая, впрочем, не затрагивала ключевого вопроса, определявшего недемократичность этого общества: существование крепостного права.